он пришёл к тебе, море, смой его пот и боль я ведь знаю, как трудно дался ему этот путь унеси его, море, остаться с собой позволь, он мечтал обрести покой хоть когда-нибудь. обними его, море, солью своей волны и утешь его ласково, дьявольски он устал он ведь только что с поля боя, он с той войны которую всякий из нас и не представлял. мы с тобой, море, увидимся скоро в снах береги его, море, не допусти беды не гони его, море, видишь, в его глазах плещется серая горечь твоей воды. дай приют ему, море, дай ему тишь и мрак забирай его душу, я тело верну земле я не дал бы слезам пролиться, да знать бы — как я любил его, море, теперь — отдаю тебе.
Птицы вспархивают с берега, вспугнутые шумом чужих шагов. На секунду Дэйви вспоминает алюминиевую крышку термоса и чаинки на самом дне, потревоженные одноразовой пластиковой ложкой. Он слышит короткие хлопки десятков крыльев и первым садится на холодный песок у самой кромки воды. Сил поднять голову и взглянуть в небо, на улетающую стаю, он не находит. К тому же слёзы всё равно не дадут ему разглядеть ничего, кроме расплывчатых чернильных брызг. — Привет, — говорит он тихо и прикасается к мокрому песчаному берегу дрожащими пальцами, — ну как ты? Море ластится к самым ногам Дэйви, словно большой соскучившийся кот. Дэйви думает, что никогда не сможет удержать слёз, возвращаясь сюда, даже спустя много лет. — Билли всё-таки притащил гитару, — Дэйви сглатывает солёный ком в горле и делает глубокий вдох. — О, да ладно тебе. В прошлом году он тоже пел. Вечереет. Птицы, отдаляющиеся в вышине, сливаются с темнеющим небом на горизонте. Дэйви неосознанно гладит жёсткий песок ладонью, но успокоения это всё равно не приносит. — Они любят дурачиться, ты их знаешь, — он оборачивается, услышав перебранку Билли и Майлса, звон гитарных струн и шорох песка за спиной, — но им тяжело. Это, наверное, такой способ… я не знаю… скрыть боль? — на секунду Дэйви кажется, что в шуме волн он слышит снисходительный смех. — Тебе виднее. Прости их, ладно? Голоса становятся всё ближе, и уже через несколько секунд Дэйви слышит знакомые аккорды дурацкой кантри-песни. Кажется, это «Парень по имени Сью», и Дэйви против воли улыбается. Билли всегда был таким легкомысленным. Шутник, мать его, чёртов. — …найду и прикончу того, кто назвал меня так по-уродски! — визжит Билли, а Майлс хохочет, и оба они танцуют, и из-под босых ног то и дело взлетают в воздух пригоршни тёмного песка. — Эй, Джим! Тут танцы! Только в твою честь, приятель! Дэйви оборачивается, и улыбка его становится шире. Билли неуклюже отплясывает, удерживая гитару, а порядком подуставший от танцев Майлс теперь направляется ближе к воде. Чем ближе к воде, тем тяжелей на сердце. Улыбка Дэйви гаснет, и Майлс тоже перестаёт смеяться. — Наша мамочка ещё не утомила тебя слезливыми речами? — он, тяжело дыша, опускается на песок рядом с Дэйви. — Привет, старина. Чертовски давно мы здесь не были. Он тоже на секунду прикладывает ладонь к песку, но очень быстро одёргивает её назад. Дэйви не обижается на «мамочку», он слишком к этому привык. Он вполоборота смотрит на Майлса, на сеть глубоких морщин вокруг его глаз и рта. Ловит его усталый, печальный взгляд. Джеймсу никогда не будет тридцать. А они трое уже давно забыли, когда прошли их тридцатые дни рождения. — Ну и жара, — присвистывает Билли, укладывая гитару рядом с собой, и вытягивает ноги, — здорово тут у тебя, а, Джим? Море, звезды и всё такое. Дэйви не успел заметить, но сквозь плотную пелену тёмного неба действительно уже пробивается тусклый свет горстки вечерних звёзд. Он думает, что, наверное, пора развести костёр, но подняться на ноги нет сил. Воцаряется мирная тишь, нарушаемая лишь сопением не отдышавшегося до сих пор Билли. Каждый из них троих лелеет слова, что готов сказать морю. Они знают — оно обязательно передаст, куда нужно. Могильная плита на кладбище никогда не казалась им такой приветливой, как берег залива. Они оставили её для родителей Джеймса и его знакомых. В конце концов, они были уверены, если он хоть где-нибудь и оставил частичку самого себя, на всякий случай — то это место именно здесь и нигде больше. — Спросишь, как сестра? — тихо произносит Майлс, опустивший голову. — Хорошо, Джеймс. Девочки тоже в порядке. Я забочусь о них, клянусь тебе, забочусь, — он потирает переносицу указательным и большим пальцами, так, будто очень устал, — и ещё кое-что… у тебя скоро будет племянник, дружище. И я хотел бы… — тут Майлс прокашливается, на секунду замявшись, — попросить тебя. Пригляди за ним, ладно? Как отец, я сделаю всё возможное, но если он будет такой же занозой в заднице, каким был ты, то… Конец трогательной речи теряется во всеобщем хохоте, и даже Дэйви не может сдержать себя. Они знали его, как никто другой. И, конечно, они помнили, как в понедельник юный Джеймс мечтал улететь на Марс, а в среду уже придумывал сюжет для своей бессмертной книги. — Кстати, об этом, — вмешивается Билли, откидываясь на песок спиной, — мой маленький Джим уже спрашивал, что это за чудик в шляпе на фотографиях из семейного альбома. Без обид, приятель, но я честно сказал ему, что это ты. В конце концов, что мне скрывать? Они снова смеются. Море шумит, потревоженное усилившимся вечерним ветром. — Эбби рассказывает ему о тебе иногда, — продолжает Билли с тяжёлым вздохом, — ты знаешь, я от неё не ожидал. Она даже поддержала меня, когда я решил дать ему твоё имя. — Она всего лишь была благодарна, что ты не назвал его Сью, — замечает Майлс, и Дэйви прыскает в кулак. — По большому счёту, друг, ты не оставил мне выбора, — Билли лишь усмехается уголком губ, — и я знаю… знаю, ты присматриваешь за нами. За всеми нами. Ах ты чёрт, я никогда не был хорош во всех этих разговорах… — Ты всегда несёшь одну и ту же чушь, — отзывается Дэйви, и тень улыбки скользит на его губах. Веселье, схлынувшее, словно волна с мокрого берега, уже не возвращается. Они сидят в тишине, и вокруг них сгущается плотная предночная тьма. Дэйви тихо вздыхает, поднимается на ноги и отправляется к палатке, чтобы достать фейерверки. — Билли, — зовёт он через плечо, не замедляя шага, — поднимай свою задницу, помоги мне. Он знает, что Майлсу нужно время наедине с морем. Наедине с Джеймсом. До сих пор он представить себе не может, каково это было — держать его руки до самого конца. Сжимать его ладони и не отпускать. Дэйви не смог бы. Чёрт возьми, да он сам чуть не захлебнулся. Дэйви фыркает от подступивших слёз и делает вид, что чихает, чтобы поравнявшийся с ним Билли ничего не заметил. Когда они возвращаются к берегу, чтобы поджечь фейерверки, Майлс всё ещё там. Дэйви пытается расслышать, о чём он говорит Джеймсу, но из морского шума и порывов ветра удаётся выудить только неясные обрывки фраз. Чаще всего попадаются «прости, если…» и «думал, что разожму». Дэйви кажется, будто Майлс плачет. — Эй, Майло! — кричит Билли, чиркая спичкой. — Давай сюда! Джемс собирается станцевать для нас! Ну конечно, думает Дэйви. Вечное «я — есть» и танцы среди звёзд. Первый сноп искр вызывает на лицах улыбки, и уже очень скоро они втроём начинают гоняться друг за другом, словно глупые подростки. Дэйви хохочет, впервые за вечер забыв о солёной воде, смыкающейся над его лицом. Будто ничто на свете теперь не мешает ему дышать. — Да здравствует буддийская бесконечность! — орёт Билли, размахивая руками. Разноцветные трескучие залпы фейерверков взрываются под самым сводом неба, рассыпаются на тысячи крошечных звёздных осколков, освещая берег. Где-то там, очень далеко, где море сливается с небом в одну цельную неразрывную темноту, рождается лунный свет. Дэйви замирает на секунду, на одно крошечное мгновение, чтобы взглянуть на бескрайнюю воду ещё раз. Завтра утром у него будет достаточно времени, чтобы сказать всё, что он хотел сказать. Он совершенно уверен, что этой ночью, лёжа в палатке — в одной на троих, как когда-то очень давно — каждый из них увидит своё море в кошмарах. Но до тех пор они будут плясать, как безумные, если для Джеймса в этом есть хоть какой-нибудь смысл. Это всё, что им остаётся.Часть 1
30 января 2014 г. в 15:08