***
То Самое продвигается отлично: скрытно ото всех (по лучшим законам мелодрамы). Саске нравится развешивать лапшу на уши — у него, можно сказать, от природы талант. Менма понимает, что на самом деле никто и не узнает. Просто мальчишкам наплевать, а девчонки слишком любят Саске, чтобы снять розовые очки. А если все-таки узнают — конец. Менму точно выставят насильником сердцеедом, с которым Саске обжимается лишь из-за нереальной доброты ко всему живому. И не только обжимается, кстати. После их первого раза Менма заявляет, что трахается Саске, в общем-то, не очень. Саске хлопает дверью и на следующий вечер нагло динамит Узумаки, кинув ему в лицо парочку кунаев — для профилактики. На утро Киба и Менма работают в паре на тренировке. И все бы ничего, но в тот самый неповторимый и ответственный момент, когда враг атакует в спину, все грешат надеждой, что напарник прикроет и защитит. Вот и Киба надеется. Только Менма прозевает. Не то, чтобы он и вправду не хочет прикрыть его; просто — прозевает. Даже головы не повернёт, куда там. Еще и нахамит, скотина такая: — Будешь пропускать подобные удары, сдохнешь на первой же миссии. — Если бы ты меньше думал о своей Принцессе, мы бы... Крепкий и точный удар в челюсть прерывает чересчур эмоциональную тираду. Начинается легкая драка. На представление сбегаются отчего-то моментально развеселившиеся шиноби. — Пошел ты, любитель кошачих задниц. И вы все!.. — озлобленно бросает Менма, оглядывая полигон. — Вы тоже. Неджи хмыкает, ловко обматывая пальцы бинтами: — Нервный какой. — Саске не дал, — едко констатирует факт Инудзука, сплёвывя кровь. — Ты сам виноват, — пожимает плечами Шино, прослеживая полет осы в паре сантиметров от головы Хинаты. А эта черноокая сволочь, принцесса-непринцесса, после тренировок опять хватает розочку — красную, изящную розочку — и тащится гулять. И побрякушек на себя навесит побольше: ожерелий, браслетов разных. Чёрт. Люди, собирайтесь. Первый парень на деревне розочки раздаёт. Стоит, как всегда, в цветнике. Окруженный толпой пёстрых нимф. Они все к нему так близко. Такое отвратительно зрелище, Менму от него коробит, как от переваренной каши. — Йо, Менма, — Саске приветственно склоняет голову, но ближе не подходит. Знает, поганец, как сильно Узумаки жаждет свернуть ему шею. — Тебя Какаши зовет. Саске прищуривается. Изящно машет белой рукой на прощание. Он хорошо знает, что Менма врет. Он также знает, что трахается он куда лучше, чем "не очень". Просто Узумаки — вечно недовольный кретин. И жить без проблем он не может. Если их нет — он создаст, долго ждать не придётся. Узумаки не терзают муки совести. Он просто хочет сейчас. Хочет Саске. Желательно сзади, у стены и с засосами. — Ревнуешь? — колко выдыхает Учиха. У него в красивых глазищах будто черный бархат и фруктовая мяготь. — Если хоть с одной из них ты решишь зайти дальше... Саске аккуратно улыбается кончиками губ, не то умиляясь, не то насмехаясь, плавно скользит рукой по внутренней стороне своего бедра, гибко откидывает шею. Выдыхает вульгарно и неожиданно: "ах". Прогибается мягко и говорит так тихо, мелодично, как говорит только с ним: — Никто, кроме тебя. Менма одобрительно кивает, поглаживая ладонью кончики черных волос. Он вовсе не хочет думать, сколько раз Саске произносил эту фразу раньше. Почему-то сексом они всегда занимаются в квартире у Менмы. На его узкой неудобной кровати. Чтобы Саске ерзал, недовольно хныкал от неудобства и глотал рваные вздохи. Во время оргазма Саске говорит "чёрт". Менма всегда кончает молча. Менма ревнует бешено и злобно. До белых нематериальных пятен перед глазами и спутанных мыслей. Саске ревнует мстительно и кротко. До белых вполне материальных пятен на бледном лице и спутанных волос на затылке.***
Они дерутся красиво и злобно. Потенциал Саске — вещь очень загадочная: он вроде как есть — а вроде и нет. Учиха побеждал во всех спарингах, но драки с Узумаки, это... Это просто не то. Стоит им разойтись, чтобы дыхание горячо сбивалось, а адреналин тяжелыми ударами, клубками крови бил прямо в виски, — и Саске неожиданно тонко улыбается, поднимая белый флаг. Учиха отбрасывает кунай и обнимает Менму за шею. Говорит — его драки заводят, аж жуть. Особенно Менма заводит. Весь такой мрачный, да и демон у него крутой... Менма считает, что Учиха просто трус, а отмазки у него дерьмовые. — Приходи ночью, — шепчет Саске, ласкаясь о щёку. — Сейчас, — хрипит Менма, хватая изворотливую сволочь за все неприличные места. Учиха жеманно улыбается, кусая влажные губы: — Менма…там брат на полигоне...обещал...а-ах. — Сейчас, — отрезает Узумаки. В его руках потрескивает черная запретная (вообще-то) техника. Учиха пожимает плечами, отчего лямки ползут вниз по красивым изгибам узких плеч. Сейчас так сейчас.***
А потом Менма говорит Саске, что ненавидит долбанную Коноху. Саске вдруг хватает его за локоть. Смотрит так уверенно, как смотрят глупцы перед первой битвой — с отчаянным желанием принести мало кому нужную жертву. — Нам нужно сбежать, — серьёзно сообщает Саске, — представляю выражение лица папаши... — Что ты несёшь? — Эта деревня сгнила изнутри, — Учиха не понимает, что просто повторяет слова отца. Он даже не понимает их смысла. Хуже всего то, что ему уже все равно. Он и понимать-то ничего не хочет. — Никуда ты не пойдешь, — отрезает Узумаки, нетерпеливо выдергивая руку из плена тонких пальцев, — Итачи с меня шкуру сдерёт. Бледное лицо Саске искажается, как будто даже расплывается в зеленоватом лунном свете. В глазах черными пузырями бурлит ярость, отражаются придушенная гордость и совсем детская обида. Саске так похож на красивую точёную куклу, выполненную по заказу придирчивых богачей. Только Учиху собрал не мудрый, заботливый мастер. Его собрали где-нибудь за помойкой, подпольно, из вредных для здоровья химикатов. Вывернуть его наизнанку, и, ни дать — ни взять, найдёшь надпись "смерть коноховским детям". — Я все расскажу, — в тихом голосе Саске отчетливо звенит ненависть. — Расскажу, что ты собираешься сделать. Менма нехорошо усмехается, пожимает плечами и уходит. Саске не рассказывает. — Потому что трус, — безапелляционно заявляет Менма, раздраженно покручивая в руках побрякушку на серебряной цепочке. Человек в оранжевой маске закатывает глаза и терпеливо дожидается момента, когда Менма перейдёт уже к обсуждению плана по уничтожению деревни.***
— Отвали, оставь меня, — Саске шарахается в сторону от какой-то миловидной фаворитки, из-за чего побрякушка на его шее забавно позвякивает. — Принцесса в истерике, — заговорщески шепчет Шикамару, подперев голову рукой. — В истерике, — поражено замирает Ино. — В истерике, — машинально повторяет Киба, — разве это не его обычное состояние?.. — Вздор. Менма впрочем тоже выглядит потрёпанным и немного озадаченным. На тренировках он зевает, пропускает атаки и вообще витает где-то в облаках. — В чем дело? — спрашивает Гай, которого Узумаки едва не сшиб с ног на одной из главных улиц. — В чем дело? — любопытствует Человек в Оранжевой Маске, с которым они с Менмой уже привыкли по вечерам делиться адскими планами по захвату мира. — Ничего, — Узумаки только пожимает плечами. День нападения на родную деревню приближается неумолимо быстро. — Переживаешь за Коноху, — догадывается без-пяти-минут-Мадара, удобно развалившись на небольшом каменном выступе. — У меня, может, там девушка. Без-пяти-минут-Мадара оживляется: — Девушка? — Девушка, — надменно подтверждает Узумаки. — Хорошенькая хоть? Менма склоняет голову набок, задумчиво обводя взглядом комнату. — Ну да. Узумаки медленно бредёт к двери. Пожалуй, сегодня нужно домой: папа возвращается с миссии. А после миссий он всегда такой раздражающий — задает много вопросов. Хорошо, что Менма умеет врать. — А братик этой «девушки» тебе по ушам не надаёт? — человек в маске улыбается. Видно по наглым скачущим искоркам на радужке глаза. Менма заливисто хохочет и говорит, что никакого братика у нее нет. Он все еще думает, что он чертовски хорошо умеет врать. — Ну-ну, — печально вздыхает без-пяти-минут-Мадара, размышляя над тем, что этот параллельный мир весь какой-то нескладный и некультяпистый. Всё тут как-то не то и как-то ужасно не к месту: Менма с его озлобленностью и безумным лисом на посылках; Саске, по последней моде впавший в меланхолию; Акацки, убирающее за Конохой дела погрязнее, да и все остальное. Нелепая реальность, подредактированная нелепым подростком с детским комплексом всеобиды и девушкой-недевушкой в придачу.***
А когда пресловутый план человека в маске совместно с Менмой терпит позорное и сокрушительное поражение — никто даже не удивляется. Под таинственным преступником скрывается всего лишь то тот самый адский мальчик с Кьюби в животе. Никто не удивлен, хотя все стараются. Причитают, мол, надеялись, что на путь истинный встал, а он опять...вот. Им, конечно, невдомёк, что свою "девушку" на время взрыва Узумаки припрятывает в Акацки. Как бы между прочим упоминает при Итачи: мол, извини, но подорву ведь все к чертовой матери. Тот, естественно, бросается на эвакуацию строптивой Принцессы — и след его простыл. Саске отлично переживает взрыв новой техники Менмы километрах в тридцати от места происшествия и отделывается легким испугом. Доброе действо только Итачи и оценивает. Выражает в мимолетном признательном взгляде и понимающем вздохе. Хотя, вообще-то, он был против непонятных отношений брата с джинчурики. Но с Менмой не дрался. У Менмы же лис и влияние на непутевого братишку. Еще утащит его в какую-нибудь адскую отступничью глушь — ищи его потом по подземельям да по борделям, не приведи господи.***
Хокаге сурово поглядывает на Узумаки сквозь линзы очков. — Ты хоть понимаешь, что натворил? — Да, Ваша Светлость, — Менма паясничает, за что сразу получает подзатыльник от рядом стоящей матери. Не такой заботливый подзатыльник, какой можно получить в тяжелые времена, а подзатыльник злой и болезненный — Менме даже немного неловко. Он хочет сказать что-то. Что-то оправдательное, несуразное и, наверное, глупое. Но дверь распахивается. Неизбежно и совершенно внезапно. На пороге стоит запыхавшийся Саске. — Подождите, — говорит. Все выжидающе смотрят на младшего Учиху: что, боже мой, этот хороший мальчик из приличной семьи тут забыл?.. Толпа девчонок во дворе восторженно вздыхает. Ждет, когда Прекрасный Принц Саске попросит за несчастного и злобного преступника. Да, столь благородный поступок определённо в его стиле! Но Саске отчего-то говорит нечто совсем иное: — Я все знал. — В самом деле? — растерянно переспрашивает Цунаде, отрываясь от созерцания каких-то бумаг. — Да, я... с ним заодно. — Заткнись, — вдруг срывается Менма, — замолчи. Он лжет. Мама, папа, ради бога, он лжет! В голосе Менмы — внезапно — какая-то тусклость. Нотки, едва уловимые, отчаяния, безумия; в глазах надпись мигает синими искрами: "не нужно, Саске". Минато с Кушиной переглядываются. Недоуменно. Куда им, чёрт. А у Менмы кончики пальцев отчего-то колит и горло сводит болезненными спазмами. Сердце ёкает ощутимо до неприятной дрожи. «Не нужно ведь, придурок. Остановись. Возьми свою розочку и иди флиртуй с дурочками по улицам. Пожалуйста». — Отправитесь в исправительный лагерь к Орочимару. Оба. У Хокаге нет ни времени, ни желания разбираться в этой голубоватой Санто-Барбаре. Хочет мальчишка в лагерь — будет ему лагерь. И Итачи может даже не просить. Цунаде с размаху залепила на документ круглую печать деревни Листа.***
Орочимару в принципе нормальный шиноби, когда держится на безопасном расстоянии от горячительных напитков. Саске он нравится, а Менма считает, что у санина явная склонность к педофилии и прочим видам извращения. Как-то раз Орочимару под градусом разболтает юным приятелям некоторые подробности его интимной жизни, после чего Менма устраивает, наверное, первую и единственную в своей жизни истерику. — Я, ебать их всех, не хочу жить с этим спившимся повелителем всякой нечисти! — вопит Узумаки, с размаху разнося в щепки еще одну ни в чем не повинную дверь, — эти гребанные змеи. Повсюду. Ненавижу. Саске это не нравится. Саске это совсем не нравится. Все-таки истерики всегда были только его прерогативой. Он вдруг бросается Менме на шею, душит в объятиях, быстро и аккуратно целует шею, игнорируя крики и сдержанный мат. Менма выдыхает, отчего-то вспоминая дурацкие уроки по управлению гневом. Он поддается. Обхватывает ладонями покрасневшие щёки, бережно гладит загрубевшими пальцами — по привычке, будто слезы оттирает. Саске хороший. В такие моменты — особенно. Тёплый, уютный и тихий. Свой. До мелочей, до красного пятна от последней драки. Надо заметить, на тренировках Менма лупасит ненавистного санина с нещадной периодичностью. Ублюдок странно смотрит на Саске. А мысль, что младший Учиха может быть таким тёплым, уютным и тихим для кого-то другого, Менме совсем не нравится. Саске с Менмой вообще неплохо ладят в последнее время. Тренируются, вместе лопают пресные орочимаровские обеды и трахаются раза по три в неделю. Потом Саске от своего извечного кошмара вскакивает посреди ночи, голый и растрепанный. В глазах у него — черная паника, Менма бы его стукнул, но гаденыш ближе к утру всегда такой ласковый и уязвимый, что рука застывает в воздухе, а потом машинально приглаживает растрепанные волосы. Саске часто снится этот дурацкий сон, после которого он всегда очень болтливый и склонный к телячьим нежностям. — Мне снится мир, Менма. Целый мир, ты представляешь? В этом мире Саске больно. Все время очень больно и отчего-то мрачно. Он сильный, сильнее Менмы, это наверняка. И война там. Жуткая, бесконечная. И Итачи мёртвый, странный, непонятный. А Менма там добрый очень. Светлый, взрывоопасный, искренний до безумия. У него руки тёплые и лазурно-бережный взгляд, но сон Саске все равно не нравится. Менма отмахивается, конечно. Лис, наверное, треклятый, лезет в подсознание к кому не лень. Кьюби, к слову, нравится младший Учиха. Он даже как-то дал почесать ему спину после особо тщательных уговоров. Без шарингана в них не обошлось, но Менма полагает — эти двое явно делают успехи.***
— А что будет, когда мы выберемся из этой ужасной дыры, Менма? — шепчет Саске, прижимаясь щекой к шее неудачливого джинчурики. Менма чешет большим пальцем нос и философски отвечает: — Ну апрель будет, идиот. Саске фыркает, копошится, опрокидывая с тумбочки заботливо оставленную Орочимару кружку с водой. — Не шуми, черт. Учиха мечтально вздыхает. — Ну, ты смотри. На шум сбежится сюда все орочимаровское логово, все шиноби деревни Листа, кошки, собаки и даже Кабуто. А мы тут голые в постели. И обнимаемся, Менма, — серьезно продолжает Саске, внимательно смотря на джинчурики. — И что дальше? — интересуется Узумаки, улыбаясь украдкой. — Как что? Все обязательно пафосно выронят что-нибудь из рук и будут долго шептать "боже, какой кошмар". Ну забавно ли, Менма-кун? — Ты идиот. Будто для них теперь это неожиданность. Саске трётся носом о плечо Менмы, улыбается мягко и совсем по-доброму. — И Итачи прибежит... — Спи уже, Саске. — Сплю я, Менма, сплю.