The Piano

— Леви, я… постараюсь быть как можно осторожнее, — нависая над его телом, лежащем на кровати, убедительно произнёс Эрвин. Парень под ним был абсолютно спокоен, чего не скажешь о докторе — тот едва сдерживал дрожь в напряжённых руках. — Это не обязательно, — глухо ответил подопечный, смотря в потолок. — Вряд ли я хоть что-то почувствую. Можешь просто… — Обязательно, — непреклонно возразил Смит. — Я хочу, чтобы ты ничего не боялся, — опуская голову и касаясь губами его плеча, прошептал он. Язык провёл тонкую линию вдоль шеи, затем жадно спустился к ключицам. Пианист, скривив губы, отвернул голову. — Я не боюсь… — выдохнул он, неподвижно лёжа под партнёром, словно на операционном столе (благо, что был и доктор, и «скальпель», и стол, и пациент). — Тебе неприятно? — разочарованно спросил Эрвин, отстраняясь от него. Леви выглядел ещё безразличнее, чем обычно. — Нет. Я просто стараюсь преодолеть себя. Только после его слов врач заметил, насколько сильно тот сжимает кулаки. Смит тут же схватил его руки и, стиснув в своих ладонях, приподнёс их к губам. — Прости… — закрыв глаза и мягко прикасаясь губами к напряженным пальцам, прошептал он. Кисти пианиста начали постепенно расслабляться, выпуская пальцы из кулаков. — Тебе не за что извиняться передо мной. Ты ничего ещё не сделал, — Леви попытался придать своему лицу мягкость, однако вышло так, будто его перекосило от отвращения. — Всё равно чувствую себя виноватым, — улыбнулся доктор, переходя поцелуями от ладоней к запястьям, на которых остались едва заметные шрамы. Леви снова отвёл глаза в сторону, стараясь не вспомнить о том, что он сделал. Губы Эрвина уже скользили по всей длине его рук и, снова достигнув шеи, перешли к его губам. Парень приоткрыл рот, впуская его язык в себя, но сам не шевелился и практически не отвечал, не чувствуя того, что чувствует Эрвин. И от этого становилось больно. Он никогда не сможет дать Смиту то, что даёт ему он. Это игра в одни ворота, потому что у них разные цели. — Леви… — страстно выдохнул доктор, положив голову на грудь любовнику в районе сердца. Почувствовав удары, он начал спускаться ниже, не отрывая щеку от его тела. Подопечный несколько раз дрогнул внутренне, сдерживая судороги своего тела. Да, ему до сих пор омерзительно это. Даже от нежного и заботливого Эрвина. Тело не хочет, абсолютно не хочет этого. Не хочет ни прикосновений, ни нежности, ни ласк другого человека. Внутри тоже всё противится и сжимается от каждого движения. Хочется закричать, чтобы освободиться. Скинуть его с себя, очистить тело от чужой грязи, вновь быть свободным. И только разум не позволяет это сделать. Только разум укрощает реакции и заставляет смириться. Пройти через это. И стать по-настоящему свободным. Только разум понимает, что Эрвин не сделает ему ничего плохого. Стоит сказать лишь слово — и он остановится. Без возражений. — Леви, что с тобой? — голос доктора был наполнен беспокойством. Очнувшись от раздумий, Леви увидел, что тот сжимает его разведённые бёдра. Его голова склонена над пахом парня, а тот даже не почувствовал этого… Тех прикосновений, которые должны доставить удовольствие. Но кроме этого Леви часто и глубоко дышал, его тело уже бесконтрольно дрожало, на лбу выступил пот. Ладони тоже вспотели, а пальцы вгрызались в постель. — Тебе отвратительно это? Я не могу продолжать, видя, в каком ты состоянии… — покачал головой Смит. Леви, взяв себя в руки, начал расслабляться. — Нет, Эрвин, — дрожащим голосом прошептал он. — Дело не в этом. Просто я… не чувствую. Ни поцелуев, ни губ твоих не чувствую. Ничего… — он сглотнул ком в горле и отвёл глаза в сторону. — Я безнадёжен и бесполезен… — Нет, не говори так, — тот крепко обнял его. — Ничего, что не чувствуешь моей нежности. Я буду стараться до тех пор, пока ты не ощутишь её. День на это уйдёт, или неделя, — ласково произнес он, касаясь тёмных прядей. — Нет, мне нужно сейчас. Я не могу… не вынесу ещё раз, — запротестовал тот, отталкивая мужчину от себя. — Просто сделай это. И всё, — попросил он. Смит так и застыл. — Но я не могу! Ты в таком состоянии… Это же походит на насилие! Это может только ранить тебя ещё больше! — воскликнул он. Леви вздрогнул от его слов и будто бы заледенел. Снова насилие? — Нет, меня уже ничто не ранит больше, — скривил губы он. — И не заставляй меня повторять второй раз. Мы договорились. Я не жду и не собираюсь получать удовольствие. Так что делай это, — в его голосе послышался приказ, а глаза блеснули. Эрвин скрипнул зубами. Ему тоже требовалось преодолеть себя. — Заставляешь меня делать такое… А если после этого ты возненавидишь меня ещё больше? — Хватит трепаться, Эрвин! — парень начал выходить из себя. Даже кровь прилила к его лицу, а обычно ровный голос повысился до крика. Эрвин бросил на него не менее гневный взгляд. — Всё равно не могу так, — он раздвинул бёдра любовника и осторожно коснулся его между ног. Парень слегка изогнулся, почувствовав проникновение, но потом снова скривил губы от омерзения. Это ещё хуже, чем его прикосновения. Как вообще можно терпеть да и делать подобную гадость? — Зачем это? Я же просил… — Хочешь, чтобы я совсем себя зверем почувствовал? — вытащив руку, прошипел Эрвин. — Хотя вряд ли это чем-то поможет. Ты слишком напряжён, — тут же пробормотал он, сжав его ноги. Потом предупреждающе посмотрел. Леви, поймав его взгляд, кивнул и стиснул зубы. — Давай… — выдохнул он, закрывая глаза и пытаясь расслабиться по максимуму. Однако, стоило ему лишь почувствовать прикосновение горячей плоти, как глаза тут же распахнулись, а он сам, словно ужаленный, дёрнулся и отстранился на несколько сантиметров. Эрвин так и застыл, смотря на него во все глаза. Леви тоже вытаращился, будто впервые его видел. — Нет?.. — одними губами спросил Смит. Глаза Леви медленно опустились вниз. Потом снова поднялись. Эрвин почувствовал некоторую неловкость. Его партнёр сделал глубокий вдох и выдох. Вцепился в его плечи пальцами, словно гвоздями, и вновь попытался расслабиться. — Нет, мы сделаем это, — пробормотал он, через силу сгибая ноги в коленях и разводя их в стороны. — Ладно, только не реагируй так резко, а то у меня всё внутри переворачивается… — предпринимая вторую попытку, прошептал Смит. В этот раз Леви закаменел, и доктор, чувствуя, что тот больше не уйдёт, вошёл в него немного резче, чем планировал. Пальцы, впившиеся в его плечи, теперь действительно прорвали его кожу, словно гвозди — с такой силой Леви вонзил их в любовника. Сам пианист, широко распахнув глаза, смотрел так, будто увидел на потолке какое-то чудовище. Он не то, чтобы пошевелиться не мог, его буквально парализовало. И Смита вместе с ним, потому что доктор вообще боялся сделать хоть что-нибудь ещё. Ему казалось, что Леви даже дышать перестал, настолько он был неподвижен. Несколько секунд прошли в абсолютной тишине. Наконец, пианист сделал судорожный вздох. Его тело начало лихорадить, однако сам он не шевелил ни единым мускулом. — До конца… — выдохнул он, продолжая смотреть в потолок не моргая. — Но… — Вставь его до конца! — скрипнув зубами, процедил Леви, а его пальцы на плечах Смита сжались словно зубы акулы. У Эрвина даже спина неметь начала от этого захвата. Тихо зарычав, он двинулся ещё глубже, проникая в подопечного до конца. Послышался омерзительный звук разрываемой плоти, и горячая кровь обжигающе заструилась по телам любовников. И лишь после этого Леви тихо усмехнулся и наконец-то шевельнулся, начав часто и с шумом дышать. Что в нём происходило было ведомо лишь ему. — Я поранил тебя… — сокрушённо прошептал Эрвин, чувствуя, как кровь уже стекает по нему самому. — Наверное, лучше прекратить. Смит сделал попытку отстраниться, но Леви схватил его за руку. — Нет. Я всё равно не чувствую боли. Нисколько. Продолжай… — настойчиво попросил он, смешивая слова с прерывистыми вздохами. Эрвин практически чувствовал, как поднялась его температура и повлажнела кожа. Глаза частенько закатывались. Вид у парня был такой, будто он сейчас потеряет сознание. — Леви… Тот, не переставая дрожать, освободил его плечи и схватил Смита за волосы, притягивая ближе к себе. — Говори со мной, Эрвин… — практически умоляя, попросил он, закрывая свои глаза. — Я должен всеми пятью чувствами знать, что это ты… — Да… — тот мгновенно сжал его в своих объятьях и приблизился к его лицу. — Только я, — мягко соединяясь с его губами, зашептал он. — Только я и больше никто, Леви. Никто не посмеет к тебе прикоснуться…