Цветущий лук

Выкрашенное белой краской окно было распахнуто, на кухню скромно заглядывала ветка цветущего куста черемухи, тонко пронизывая влажную духоту и запах пищи теплым дурманящим ароматом своих скромных цветов. Возня, толкотня, громкий непрекращающийся говор, лязганье посуды – особый ритм, свойственный коммунальной кухне. Украина, будучи скромной особой, на кухне превращалась во властную женщину, руководившую процессом приготовления еды, которой регулярно снабжались обитатели дома. Никому не удавалось лучше регулировать ход работы, привлекая к процессу каждого – никто не оставался без работы, занятие находилось всем, и потому просторная кухня зачастую была забита целиком в такие часы. Иван успевал везде, шутя и смеясь, крутился то тут, то там и, по сути, казалось, являлся душой общности, находясь в самом центре всей этой тесноты и беготни. И потому не мог оставить без внимания сложившего руки на груди Гилберта, который стоял в широком дверном проеме. Он был привлечен к общему занятию, однако давать ему какую-то работу никто не решился, поэтому он и продолжал отстраненно стоять без дела, скучающим взглядом наблюдая за движениями на кухне. - Душа моя, дай занятие какое-нибудь Гилберту, пожалуйста, - наклонился Россия к Украине которая, засучив рукава, чистила в раковине рыбу. - Но ведь он гость все-таки, неприлично, - Украина чуть смутилась и бросила быстрый взгляд на Пруссию, - Но может помочь нарезать лук, - чуть помедлив, добавила она уже с большим энтузиазмом, встретившись с испытывающим молчанием брата, и очаровательно улыбнулась ему, когда Брагинский аккуратно убрал ей за ухо прядь волос. Россия разминулся с Латвией, озадаченно бегавшим по кухне с черпаком, и прошел к дверям. - Я не понимаю, почему я должен это делать, - закатывая глаза, упирался Гилберт, возвышаясь над массивной разделочной доской, расположенной на обеденном столе. - Не будь дураком, Гил. Пора прощаться с царскими замашками, - добродушно смеялся Россия, вертя в руках веточку черемухи. - Царские замашки здесь только у тебя, Брагинский, - огрызнулся Байльшмидт, не глядя на Ивана, и вынул из кастрюли с холодной водой крупную луковицу. Пруссия с особым усердием стучал по деревянной доске острым ножом, неприязненно и напряженно щурясь, приковав взгляд к нарезаемому овощу, не желая взглядом встречаться с Иваном, который стоял по другую сторону стола и с интересом наблюдал за немцем. Луковица покорно распускалась на кольца, но уже через несколько минут дала отпор обидчику. Байльшмидт зашипел, зажмурившись, а через некоторое время и вовсе отвернулся, выругался и принялся тереть глаза, на которых уже показались слезы. Иван, шуточно вальсируя, причем, стоит заметить, довольно грациозно, обогнул стол и, оказавшись рядом с Гилбертом, потянул его к себе. - Не прикасайся ко мне, Брагинский, - оскалился немец и крепче сжал рукоятку кухонного ножа, быстрым движением утерев слезу со щеки. Иван мягко отвел лезвие чуть в сторону и, приблизившись еще чуть ближе, разместил за ухом Пруссии кисточку черемухи, а после плавно и быстро отстранился. Иван с секунду глядел на недоумевающего и серьезного Гилберта и затем, не теряя улыбки, поспешил на помощь Латвии, который теперь никак не мог найти половник. И лишь через некоторое время, включив свет, дабы растворить первые теплые подаренные вечером тени, укрывшиеся на кухне, Россия заметит на обеденном столе благоуханный белый букет в прозрачной вазе и скромную кисточку в стоящем рядом с вазой граненом стакане.