Когда уже поздно

Очередной приступ кашля застал его утром в ванной. Надрывный, надсадный, он обжигает легкие и горло, заставляет согнуться пополам, мешая сделать вдох. Заканчивается так же резко и внезапно, как и начинается, только во рту скопилась вязкая мокрота. Шерлок сплевывает ее в раковину, уже не прозрачную, а ржавого цвета, как стандартный пример симптоматики для учеников медицинского. Это давно было ясно, еще с первых, незначительных деталей, но он предпочитал не замечать начала болезни. А вот теперь поздно. Очередной приступ почти выворачивает наизнанку, надрывный хриплый кашель и боль в груди. Когда все вновь успокаивается, Шерлок с безразличием сплевывает и включает воду, смывая в водосток неопровержимые доказательства рака легких. *** Врачи поставили диагноз, когда болезнь была еще во второй стадии, когда еще был шанс на выздоровление, но Шерлок проигнорировал их, как игнорировал всех. Ему было плевать на свой организм, для него была только одна цель – доказать свою гениальность. Он работал, не замечая слабости, не смотря на боль в груди – ведь это мелочи, это можно терпеть. Его бледность списывали на усталость и недосып, потерю аппетита вообще никто не замечал – он всегда ел мало. А еще он курил. Много, долго, ведь никотин помогал думать. И он думал, и курил, и снова думал. И решал задачи, которые никто не мог решить до него. Распутывал узлы, которые были никому не под силу развязать. Разгадывал загадки, которые не имели ответа несколько десятилетий. И каждый ответ, каждый распотрошенный клубок, каждый решенный пример – это очередной шаг на пути к обрыву, на пути к смерти. Но он не видел ничего, не хотел видеть. И вот настал день, когда очередная проверка показала, что болезнь быстро прогрессирует и уже на третьей стадии. И обрыв впереди стал уже почти неизбежен. Почти, ведь еще можно было попробовать, но зачем? Для кого или чего ему жить? Ведь это скучно, сейчас уже нет таких задач, которые потребовали бы обдумывания более двух-трех суток. А дальше была бессмысленная череда дней, заполненная бездельем и скукой. Разве стоит это того, чтобы жить? Нет. Так он думал, действительно считал, что если умирать, то сейчас, а не от однообразной череды скучных дат отрывного календаря, ведь когда-нибудь просто не останется загадок, достойных его внимания. И ради чего жить? Ответ был слишком очевиден, но не теперь, когда в его жизни появился человек, с которым нескучно. Военный врач из Афганистана, адреналиновый наркоман с психосоматической хромотой и трудностями с доверием. И почему Джон Уотсон выбрал именно Шерлока, асоциального детектива, готового ради доказательства своей гениальности рискнуть жизнью? Хотя Джон же знал, что жизнь этого психа и так обречена и ему было уже все равно, умрет ли он сейчас или годом позже. До этого момента. И когда Шерлок понял, что привязался к этому доктору? О, он точно помнил момент, когда уже не смог просто так рискнуть и съесть эту таблетку. Тогда он медлил, долго не решался и наверное бы не решился, но этого нельзя узнать. Выстрел прогремел на все помещение, попадая не в таксиста, а в голову Шерлоку. Именно тогда ему захотелось жить, когда казалось, что пуля летит в него, когда казалось, что все, это конец истории, конец гениального консультирующего детектива. И жить не ради себя, а ради доктора, к которому уже не чувствовал безразличие, хотя чувствовал он его когда-нибудь вообще по отношению к Джону? Именно тогда пришло понимание, что как бы гениален, холоден и асоциален он не был, у него есть сердце, которому, теперь уже, к сожалению, осталось биться недолго. А когда Шерлок понял, кто спас его от шага в пропасть, не дав проглотить отравленную таблетку(Да, Шерлок провел экспертизу и выяснил, что таксист его переиграл), то решил всеми силами оттолкнуть от себя Джона, для которого его неотвратимая смерть станет бОльшим ударом, чем любая другая потеря. Но как бы Шерлок ни старался, он не мог оттолкнуть этого человека… У него не получалось перешагнуть через себя и чуждое до этого чувство привязанности и увлеченности… Он не мог причинить ему боль… Пусть даже и во благо… спасая от еще более ужасной боли. Поэтому они продолжали жить вместе, расследовать преступления и гоняться за преступниками, спорить на счет уборки и реактивов на кухне. И Джон продолжал быть в неведении о смертельной болезни его соседа. Шерлок перестал курить, заменяя сигареты никотиновыми пластырями, стал пить лекарства, которые все время прятал, чтобы Джон не нашел. Все это было только ради одного – хоть на чуть-чуть продлить жизнь, хоть немного времени выторговать у смерти. И все бы получилось, он бы медленно умирал, не показывая своей слабости, а потом, когда симптоматика стала бы слишком заметна, тихо ушел, чтобы никогда не вернуться. Но все нарушил Мориарти. После взрыва в бассейне их всех доставили в больницу, и после полномасштабных обследований, проведенных специально, по просьбе давно что-то подозревающего Майкрофта, диагноз огласили. И тогда начался ад, несравнимый с той тихой агонией из боли и надсадного, кровавого кашля. Постоянные обследования, килограммы лекарств, наблюдение врачей и запрет на какое-либо передвижение вне стен палаты. Но труднее всего было видеть пассивного, безразличного ко всему Джона, постоянно находящегося в больнице и сидящего рядом. Это доставляло душевную боль, которую было невыносимо терпеть тихо, и тогда, ночами, эмоции, всю жизнь спавшие в нем, превращались в неукротимую бурю, переходя в слезы, на которые уже было плевать. *** Лечение не помогало, Шерлоку становилось только хуже, с каждым днем. Джон находился рядом и днем и ночью уже несколько недель, не оставляя Шерлока одного почти никогда. И во время долгих приступов кашля, и во время остановок или задержек дыхания. Он был рядом и во время последнего вдоха, прошелестевшего вместе со словом “прости”.… И после, в гнетущей тишине комнаты он оставался рядом с тем, который ушел, забрав с собой эмоции и счастье, удалив их из жизни Джона, как когда-то удалял ненужную информацию с жесткого диска в своей гениальной голове, оставляя лишь пустоту и безразличие.