Одиночество

Освещение в его номере просто отвратительное: навесили лампочек над кроватью, что глаза из-под век вытечь готовы, а вот как над той же тумбой – хер тебе, дорогой обыватель, перебьёшься. Вид из окна гашёный: кому вообще интересен искусственный парк Генезиса (одна пятая, блять, и то недостроенная), над которыми летают, засерая все подряд, какие-то ебучие помеси стрекоз и птеродактелей? Кровать рыхлая, зато подушки, блять, как на зло твёрдые. «Выебу,» - с раздражением, сдерживающе-вяло пронеслось в голове, постоянно ёрзающей на жесткой перине. Синедду не на шутку хочется раздолбать тут все к чертям. А потом выебать. Кого – не знает, но выебать надо. Херов Артегор умудряется испортить жизнь одним своим вкусом на отели, а особенно – на номера, вдвойне особенно – люксовые, в один из которых он поселил своего, мать его, лучшего игрока. Одного. Тут же, блять, такие апартаменты, аж делить не охота. Синедд дышал рвано, озлобленно вцепившись пальцами в, так не вовремя, прочную простыню, сжав ее до боли, до хруста, до побеления костяшек и полной потери чувствительности, желая выдрать из этой дрянной ткани необходимый ему сейчас кусок, который, парень надеется, принесет ему хотя бы долю того контроля над собой, что не даст ему сорваться и не разбить херов стеклянный столб, что, прямо-таки издеваясь, отражает в своей голубовато-фиолетовой поверхности его – взбешённого, бесконтрольного и… одинокого. Нежелаемые воспоминания с яростью смога набросились на возбужденное сознание, прорываясь в него, вгрызаясь в него, вырывая кусками острыми, черными, холодными лапами, и проникая в него, заполоняя полностью, превращая мозг в кусок льда с кровавыми ошмётками. Точно такими же, как разводы потока в грязно-синем небе Акиллианы – замерзшей, продрогшей и до костей уничтоженной очередной войной. Чертовы планеты-соседи никогда бы не упустили шанс напасть на вставший поперек горла кусок суши в безмерной галактике, что сейчас так ослаблен и превращен в огромную снежную пустыню без будущего, без солнца, без надежды. Синедд в очередной раз вспоминает. Синедда рвёт от вновь вставшего перед глазами столпа крови от удара оружием потока, небрежно, ужасающе равнодушно разбрызганного по белым сугробам, жадно впитывающим дарованное им тепло. «Война… война, война, война! Именно эта блядова война сделала меня сиротой!!» Когда сил сдерживаться уже нет, когда сознание само истекает болью, что так пыталось контролировать, когда вся ярость, отчаяние, больше не могут сидеть в душе, сминая ее в кровавую кашу, только тогда, только сейчас, только лишь сейчас Синедд позволил себе сорваться. Подушки полетели быстро, с силой, разбивая стеклянный столб вдребезги, на осколки, на стекляшки, с перезвоном падая на пол, вонзаясь в ковер, застилая стол, со злобой ударяясь о безразличное зеркало, что здесь же, не промедлив и секунды, было разбито, покрыто сетью трещин, располосивший перекошенное, резкое, будто выбитое из камня лицо, почти полностью, как и весь высокий, напряжённый силуэт, застланное рваными крыльями-лапами смога. Синедд чувствовал, как холодеет в желудке. - Отстань от меня! Убирайся к чертям собачьим!! – крик будто переполненный, словно волна – толстая, тяжелая, накрывающая отчаянным осознанием, высбождающее правду, истину, личину, что так старательно пряталась в затворках, в тенях, в бесчисленных оврагах досмерти замученной души. Смог. Поток. Такой же, как и остальные, ничем не отличающийся от тех, что убили его семью. Края осколков зеркала неприятно впились в лоб, охлаждая его, исцеляя, даруя блаженное, долгожданное спокойствие, опустошая, будто ветерком выдувая минутное помешательство. Словно в полудреме, как-то отстранённо, почти со стороны, не чувствуя себя толком участником происходящего, а являясь чем-то бестелесным, воздушным, прозрачным, Синедд нащупал в кармане маленькое круглое устройство с тремя бороздами и небольшой впадиной посередине. «Уничтожить потоки…» Он действительно сказал правду, этот тип из техноида? Эта штука может лишить Вселенную потоков? Почти невероятно. Парень слишком поторопился соглашаться. Но ведь существует такая вероятность. Маленькая, ничтожно маленькая, но действительная, что все потоки действительно исчезнут. Нет потоков – нет войн. Нет войн – нет жертв. Нет жертв – есть живые семьи и счастливые дети с судьбой радикально отличной от судьбы Синедда. Счастье… Слезы потекли неожиданно, словно просто появившись, полились из глаз, оставляя на бледной коже безразличные полосы, касаясь тонких губ, разъедая трещинки, опаляя рот солью. Синедд не привык плакать. Но ведь этого все равно никто не увидит.