I'm down here for your soul Nick Cave & the Bad Seeds – Deanna
Однажды Фрэнсис Скотт Фицджеральд сказал, что в жизни американца не бывает вторых актов. Но Люцифер американцем не был — он считал себя космополитом, и едва ли нашёлся хотя бы один человек, который мог в этом усомниться. Люцифер гордился собой как гражданином мира. Но порой этот мир его расстраивал, особенно в те моменты, когда его жители отказывались от очередной возможности сделать что-либо иначе, интереснее (одно из его любимейших слов). Конечно, перемены — это всегда нечто ослепительное, как лишённое красок зимнее утро, когда всё, что ты хочешь сделать — это остаться в тёплой и уютной постели, а не идти навстречу чему-то неведомому и… промёрзлому. Но Люцифер понимал. Жан-Поль Сартр сказал, что Ад — это другие. Однако Люцифер с удовольствием бы внёс небольшие корректировки в это высказывание, ибо всё необходимое для человека, решившего вынести максимум из понятия Ада, находится в его голове и сердце. Порой Люциферу казалось, что это слишком легко, поэтому он был вынужден осуществлять до конца времён лишь незначительные административные функции, будучи неким подобием привратника или бухгалтера. Когда же у него было неплохое настроение, он начинал ощущать себя координатором, организатором. К тому же в нём определённо было что-то от мастеров Высокого Возрождения: Люцифер извлекал всё самое сокровенное из глубин человеческой души и превращал это в реальность. Чем не искусство? Люцифер не только давал людям то, чего они заслуживали (по их мнению, разумеется), он знал их. Каждого. Лучше, чем кто-либо когда-то знал или будет знать, даже лучше, чем они сами. И он их полностью принимал такими, какие они есть. Даже если бы Люцифер был их создателем, он не смог бы сделать для них большего. 3 марта 2015 года. Вот когда началась эта история. Джон Константин пересмотрел своё отношение к жизни после смерти, да и к своей жизни вообще: сигареты были спущены в унитаз (Люцифер недовольно вздохнул: лишние траты на работу сантехника), ликёр был вылит в раковину (Люцифер сделал вывод: в сердце этого мальчика нет ни капли милосердия). Джон сдал экзамены, поступил в колледж, изучал религиоведение и психологию, а когда закончил учёбу, стал психотерапевтом. Люцифер им гордился. Но Джон всегда оставался самим собой, он сгорал от желания помогать другим, поэтому об исследованиях проблем психологии можно было забыть. Люциферу стало интересно, понимал ли Джон, насколько его рвение казалось окружающим странным и, более того, неправдоподобным? Вряд ли. Джон женился на офицере полиции, Анджеле. И если бы у них появился ребёнок, то Люцифер мог смело сравнить его со спорткаром, лишённым тормозов. Джон и Анджела думали завести ребёнка, но перед тем, как они успели это сделать, Константин вернулся к прежнему себе. Его дни были долгими и утомительными, ведь люди готовы обглодать твои кости, если ты им позволишь. А Джон мечтал разрешить им полакомиться своей плотью. Может, Константин этого и не признавал, но он повсюду распространял сладковатый душок стремления не просто к саморазрушению, но полнейшему самоуничтожению (Люцифер отметил для себя этот немаловажный факт: нужно напомнить Ваалу, чтобы не приближался к Джону ближе, чем на сто шагов). Джон снова начал курить. Он не прилагал никаких усилий, чтобы спрятать это от жены, но она лишь хмурилась и ничего не говорила. Тогда Джон опять начал пить. И, конечно же, он ничего не скрывал от своей жены. Трусость никогда не была любимым грехом Люцифера, а Джон был труслив. Он пытался спровоцировать Анджелу начать разговор, который не решался начать сам. Было даже время, когда Люцифер утратил интерес к Джону и попытался найти себе игрушку куда более интересную, но у него ничего не вышло. С отвращением и немалой долей разочарования он вернулся к Константину. Джон сидел за рулём старого "Вольво" и бесцельно кружил по далеко не самому безопасному району города. Люцифер с восторгом наблюдал, как его любимец проехал мимо симпатичных леди, профессионалок в своём деле, но затормозил рядом с худощавым темноволосым парнем. Люцифер сказал бы, что это до тошноты сентиментально: Джон пытался найти кого-то, кто напоминал бы ему его старого друга, водителя такси (об этом тоже не стоит забывать: надо поработать над тем, чтобы подобные парни попадались ему чаще). Ох, Джон... Когда воля Константина была наконец сломлена, и он почувствовал, насколько сильно устал, это было... Восхитительно. Да, здесь тоже есть нечто сентиментальное, но Люцифер не мог ничего поделать этим чувством; ему казалось, будто он воссоединяется со старым другом. Джон, так тянущийся к саморазрушению, во всём признался жене. Она дала ему пощёчину, он ударил её в ответ гораздо сильнее, но тем не менее с чувством, отдалённо напоминающим стыд (Люциферу определённо начинала нравиться эта семья). Часа через два Анджела собрала свои вещи и ушла. Больше она не возвращалась. Люцифер хотел бы утешить Джона, если бы мог. И такая возможность представилась ему очень скоро, даже быстрее, чем он мог того ожидать. 3 марта 2015 года. Комендант дома, в котором жил Джон после развода, никогда не обращал внимания на многочисленные протечки и трещины в стенах. Никто и не жаловался, ведь снять квартиру в трущобах, в доме, похожим на гору грязных бетонных коробок, можно недорого, и никто не хотел лишиться своего места. Никого ж пока не погребло под обломками одной из квартир, верно? Джон сидел на полу. Его сердце остановилось быстрее, чем Люцифер ожидал. Быстрее, чем соседи успели вызвать парамедиков. — Джон... — сказал Люцифер тихо, стараясь сохранить невозмутимость в голосе до той степени, когда можно лишь слегка намекнуть детективу-оккультисту на то, что в нём заинтересованы. Даже очень. — Как твои дела? Знаешь, мы ведь так давно не виделись, может, ты расскажешь, как поживает твоя жена? Твоя... Хм, обуза, связывающая тебя по рукам и ногам, м? — Ты моя единственная обуза, Лу, — ответил Константин, поправляя пиджак. — Ах ты, старый льстец! Лучше никогда не произноси того, чего в действительности не имеешь в виду. * Может, Джон что-то и чувствовал в тот момент, но понять, что именно, по его лицу было невозможно. Ему страшно? Или он решил припрятать всю храбрость на потом? — Начнём? — Не вижу смысла оттягивать неизбежное. — О, это мне нравится в тебе больше всего. — Люцифер слегка похлопал Джона по плечу: восхитительное чувство (пора бы уже составить словарь любимых слов). Он здесь. По-настоящему здесь, правда, от него так и веет холодом и смертью. Ну, с кем не бывает. — Ты никогда не любил оттягивать неизбежное. Люцифер ощутил себя кем-то большим, нежели смотрителем Ада, который всё-таки более или менее способен справляться некоторое время без его помощи. Каждый грешник заключён в своём собственном маленьком автономном аду, частичке большого Ада, самовозобновляемого источника энергии. Люцифер обогнал своё время, благодаря чему он может ненадолго оставить все дела на демонов невысокого ранга и побыть с Джоном. Здесь и сейчас. Если бы у Люцифера было сердце, то оно бы затрепетало. — Надеюсь, ты не сочтёшь меня эксцентричным, но я предпочёл бы начать с чего-нибудь мрачного и почти позабытого. Ты проделал столько чудесной, восхитительной работы, но есть кое-что, что нравится мне больше всего. Я твой фанат, Джон Константин. Присядь. Пожалуйста. Джон, не сказав ни слова, опустился на деревянный табурет. — Тебе понравится. Джону пять или шесть лет. Он достаточно взрослый, чтобы начать познавать мир, но ещё достаточно мал, чтобы нуждаться в дополнительных причинно-следственных связях. Джон находился в том возрасте, когда приходит время больших открытий, больших триумфов и больших страхов. Прошлой ночью ему приснился кошмар. Джон не мог точно вспомнить, что заставляло его чувствовать себя неправильно, но было как-то неуютно после пробуждения. — Я смотрю, ты не в духе, — сказала мама, наливая Джону стакан молока. — Что значит «не в духе»? — Это значит, ты не можешь определить, как себя чувствуешь, но уверен, что что-то не так. — Да, точно... — Ну что ж, после того, как ты позавтракаешь, мы отправимся в магазин и попытаемся найти что-нибудь для поднятия настроения. В супермаркете ему стало немного лучше: на прилавках было всё, а если чего-то и не было, то можно спросить, и на каждый вопрос найдётся ответ. Яркий белый свет делал и без того неестественные оттенки зелёного, красного и оранжевого ещё ярче, проникая в каждый угол магазина. Здесь не могло случиться ничего плохого. — А вот эти цветы называются маргаритки, — сказала мама и положила бело-розовый букет в тележку. Сегодня мама искала ингредиенты для праздничного ужина к папиному дню рождения. Джон знал буквы и цифры и мог ей помочь. — Всё верно, соль нам не нужна. Спасибо, что напомнил. А ты можешь прочесть это? - Джон покачал головой. — Здесь написано «шалфей». Это приправа. Но это слово также может означать «мудрец», правда, интересно?** — сказала она и, подойдя к другому стеллажу с маленькими коробочками, перевязанными лентами и стеклянными баночками и протянула Джону одну из них. — Тебе нравится? Будет отлично смотреться на торте ко дню твоего рождения. Джон кивнул и взял у мамы из рук баночку с кондитерской посыпкой и стал с любопытством разглядывать разноцветные звёздочки, как вдруг услышал, как кто-то сказал «Джуди». Только взрослые звали маму «Джуди», но все взрослые, кроме мамы, папы и бабушки, очень скучные, так что Джон продолжил вертеть баночку в руках, словно это был калейдоскоп. — Джонни, поздоровайся с мистером Мэллоу. Юный Джон Константин неохотно оторвался от своего калейдоскопа и посмотрел на того, кому ему предстояло пожелать доброго утра: — Ваше лицо... — выдохнул Джон. — Моё лицо? — переспросил мистер Мэллоу и дотронулся до своей щеки. — О, я должно быть порезался. Всё хорошо, Джонни. Это всего лишь царапина. Но это не была просто царапина: лицо мистера Мэллоу было лишено кожи, оно было ярко-красным, словно из него кровь могла брызнуть в любую минуту. Но никто не замечал этого. Мама продолжала говорить с мистером Мэллоу о каких-то вещах, понятных лишь им. Они говорили, как это делают только взрослые: очень быстро и тихо. Когда мистер Мэллоу дотронулся до маминой руки, Джон почувствовал себя нехорошо, даже хуже, чем утром. Он должен был что-то сделать. Мама, может, не знала, но мистер Мэллоу был плохим, очень плохим. «Плохой» в том значении, которого Джон ещё не мог объяснить, но чем больше он видел, как "плохой" мистер Мэллоу и его мама разговаривали, тем сильнее становилась уверенность Джона в том, что его маме нужна помощь... Джон посмотрел на баночку у себя в руке: в свете белых ламп супермаркета каждый цвет становился ярче. Каждый цвет казался настоящим, будто именно эти цвета являлись прародителями всех прочих. Джон глубоко вздохнул и со всей силы бросил стеклянную баночку на пол. Он никогда не слышал звука более громкого, чем звук бьющегося стекла. — Проклятье! — вскрикнула мама. — Всё в порядке, Джуди? — Да, — с трудом проговорила мама и приложила к порезу на ноге носовой платок. — Это всего лишь царапина. — Джонни, это было очень плохо. Тебе не следовало так поступать, — на одно мгновение мистер Мэллоу ухмыльнулся, показав гнилые зубы, — Джуди, я поищу что-нибудь, чем можно перевязать рану. — Мамочка? Джуди, шипя от боли, прижимала платок к красной полосе на щиколотке. Когда она взглянула на Джона, в её глазах были слёзы: — Я же говорила тебе, что он хороший... — Мистер Мэллоу никогда не был в числе моих любимчиков. Он ужасная подлиза, если тебе интересно, но, должен заметить, он неплохо выполняет свою работу, так что я был вынужден повысить его пару лет назад, — Люцифер сделал недовольную гримасу, но тут же радостно улыбнулся. — Помнишь ваших соседей? Миссис Адлер? Адель, да, точно, Адель. И её кота, мистера Бутса? Она всегда думала, что это соседские дети его расчленили, но это был мистер Мэллоу. Знаешь, это единственное, что могло бы разрушить её веру в человечество, ведь её муж не был скотиной и ярым фанатом домашнего насилия, как ты. Джону около шестнадцати лет. Он напуган и одинок. Никто не понимает его и не знает, что значит испытывать то, с чем он каждый день сталкивается. Люцифер обожал страдающих подростков, но Джон нравился ему сильнее всех. Никто вокруг него не понимал, каково каждый день видеть демонов, призраков и предвидеть не самые радостные события. Ангелы, кстати, не кажутся Джону такими уж привлекательными, какими их рисуют на рождественских открытках. Джон Константин хочет быть нормальным. Он хочет делать обычные вещи: ходить на вечеринки, гулять в парке с симпатичной девчонкой по воскресеньям. Он не хочет брать кого-нибудь за руку и знать, что через две недели его родители разведутся, не хочет заходить к другу, чтобы послушать новый альбом Sex Pistols, и встречаться с призраком его бабушки, кричащей о том, что её оставили в той ужасной больнице. Её оставили совсем одну, её оставили там умирать. «Пожалуйста, заберите меня оттуда, не дайте мне умереть», - кричала она. Ну а Джон решил умереть по своей воле. Если, конечно, бессмысленные попытки стать нормальным (Люцифер терпеть не мог это слово) никак не влияют на принятие решений. Люцифер не был уверен, что всё происходило действительно так, но полагался на своё воображение. Джон нашёл в шкафчике в ванной лезвия бритвенного прибора отца. — У-у-у, должно быть, крови было на целый фильм ужасов? Может, ты поклонник Тарантино? Мне всегда нравились его фильмы, особенно «Бесславные ублюдки». — Пошёл на хуй. — Только если ты вежливо попросишь. — Люцифер наклонился к Джону и опёрся на его колено, — Ну давай, ударь меня. Константин продолжил смотреть на грязный линолеум у себя под ногами. — Что? Не сегодня, милая, у тебя болит голова? — Пошёл на хуй. Люцифер вздохнул: — Н-да, твои коммуникативные способности оставляют желать лучшего, но я люблю тебя таким, какой ты есть, пупсик. Он схватил Джона за запястье и провёл пальцем по оставшимся под дурацкой татуировкой шрамам, и чёрная, густая кровь начала капать с рук Константина. — Хм... Люцифер щёлкнул пальцами и шрамы затянулись сами собой, будто ничего не произошло. — Всё хорошо, Джонни. Это всего лишь царапина. Ещё один щелчок, и всё повторилось заново. — Тебе бы следовало спросить, почему я до сих пор не взял то, чего очень хочу. — Да уж… — Потому что я джентльмен. И я не знаю, насколько искренни твои чувства по отношению ко мне. — Неужели ты испытываешь жалость к себе? — Ох, ты знаешь меня слишком хорошо. Это моя скверная привычка. Но, сладкий мой, очень трудно не развить желание сравнивать себя с поверхностными, глупыми существами, которые и шагу не ступят, если это не спасёт их души. — Ты имеешь в виду с людьми? — Да, Джонни, с людьми. Очень проницательно с твоей стороны. Ты мне не оставляешь выбора, кроме как влюбиться в тебя. Ты знаешь, почему? — Нет. — Потому что... Как ни странно, но никому не приходила в голову очень простая мысль: Ад можно покинуть в любой момент. Почему люди остаются, Люцифер не знал. Он полагал, что они не могут вникнуть в то, что их священная свобода выбора продолжает существовать даже в таком неприглядном месте. Ох уж эти люди, никакого воображения. Распространяя информацию о таком, казалось бы, очевидном факте, Люцифер ничего не добился. Люди оставались. Возможно, во всём виновата их гордость, рабами которой они всегда были. Люди, считая себя венцом творения, любимцами Бога, они всё же пали так низко. Они пали сюда, к своим грехам. Как после этого Бог может снова полюбить их? Как они могут вернуться к Нему? Должно быть, именно из-за таких вот лишённых всякого воображения рассуждений они оставались в Аду. Там, где им самое место, ибо они, о ужас, самое мерзкое и отвратительное, что только могло бы существовать до и после них. Так считают сами люди. И Люцифер не знал, что казалось ему более смешным: то, что люди полагали, будто существуют грехи, которые могли бы настолько шокировать Создателя, отчего бы Он никогда бы не решился даровать им Своё прощение, или то, что все люди находят некое утешение в осознании себя достаточно подходящими для такого места, как Ад. Время шло, а люди до сих пор хотели ощутить себя особенными, желательно мучениками. — Ты можешь уйти в любой момент, моя радость. Вернуться к Богу, к мамочке и папочке. К своей жёнушке. К своим друзьям, которые умерли по твоей вине. Хочешь? Джон молчал. — Я что-то позабыл... А как они все умерли? Может, нам стоит посмотреть парочку фильмов об их гибели? Люцифер ожидал, что Константин опять начнёт сопротивляться, но к его удивлению, Джон безропотно подчинился. Если бы у Люцифера была кровь, то он бы залился краской от смущения. Если кто-то думал, что после сотен лет, проведённых за лицезрением мучений людей, можно с лёгкостью воспринимать чужие страдания, то он был прав. Почти. Люцифер не был сделан из камня, да и Джон тоже. — Хочешь, чтобы я был похож на неё? — Нет. — Хочешь, чтобы я был похож на него? — Люцифер не удержался и улыбнулся. — Нет. — Хороший мальчик. Люцифер мог не беспокоиться, что потеряет интерес к Константину, если переведёт их отношения на новый уровень. Вряд ли это когда-нибудь бы произошло. Люцифер до сих пор не понимал, что делает Константина столь отличным от миллиардов людей, с которыми он сталкивался сотни лет подряд. Но таковы тайны любви. Должно быть, именно поэтому люди сходят с ума только от одного упоминания о ней. Возможно, ещё одна тайна заключается в неспособности Люцифера познать Джона до конца: иногда ему казалось, он не знал Константина совсем. И это он находил чертовски интересным. * Ball and chain - обуза; любовница (разг.) “John, it's been a long time. How've you been? How's the old ball and chain?” “You know you're the only old ball and chain for me.” “John, you old flatterer. But don't say it if you don't mean it. ** sageЧасть 1
31 января 2014 г. в 20:58