Не видел тебя таким

Долг истинного Ноблесс – защищать людей от таких же ноблесс, как и он сам. И порой это оборачивается более чем трагично. Франкенштейну больно было наблюдать, как Рейзел собственными руками убивает дочерей тех, кто ему дорог. Их мать до последнего скрывала тот факт, что девочки сбежали из дому, отказавшись повиноваться, и даже кровавая резня, что устроили сестрёнки среди людей, не пошатнула её материнской любви. А теперь Рейзелу приходилось вычищать то, что выросло на почве подростковой жажды свободы. Вчера каджу полвечера валялась в ногах у Рейзела, умоляя пощадить девочек, и у Франкенштейна от этих воспоминаний всякий раз обрывалось сердце. Каджу не понимала, что Рейзел не может преступить долг, как бы ему этого ни хотелось. Как всегда, впереди Мастера стоял его слуга, расчищая дорогу. Слуги девушек и слуги их слуг, накопившие силу и без раздумий пускающие её в ход, – казалось, они были в порочном гнезде повсюду. Франкенштейн уже заметно устал, рукам всё тяжелее было держать обезумевшее от окружающей крови Тёмное Копьё, но мужчина упрямо двигался вперёд, отправляя по ту сторону жизни десяток за десятком. Кровь, смерть, боль свивались вокруг Франкенштейна тугим кольцом, обволакивали, пьянили. Тёмное копьё льнуло к своему хозяину, окутывало со всех сторон, перетекало с плеч на грудь. Дважды ему попадались серьёзные противники, оставившие на память о встрече несколько серьёзных ран. Третий опасный противник встретился им напротив покоев сестёр, где они укрылись от Рейзела. Обращенной было за сорок, и двигалась бестия с поистине нечеловеческой скоростью. Не чета Кертье, конечно, но полученные Франкенштейном раны ослабили тело, да и часть внимания приходилось уделять тому, чтобы подчинить себе разошедшееся копьё. Он уже злился, что не позаботился о том, чтобы поморить его голодом до того, как начнётся расправа над бежавшими сёстрами. Теперь сытое копьё терзало его десятком голосов, шепчущих проклятия. - Как не стыдно поднимать руку на даму! – женщина нехорошо рассмеялась, отправив в лицо Франкенштейну сноп искр. Он отскочил. Напрягся, ожидая подвоха. У подобных противников любая мелочь может иметь двойное дно. Но нет, кажется, это были всего лишь обжигающие искры. Убедившись, что ему ничего не грозит, Франкенштейн отправил в полёт дождь из мелких чёрных стрел. Но те только пробили камень на месте, где мгновение назад находилась его противница. - Боюсь, что дамой вас назвать довольно сложно, - мужчина осклабился, повторяя попытку. – У вас отвратительные манеры. Женщина нехорошо зыркнула на Франкенштейна, её волосы растрепались и липли к потному лбу. Она дёрнулась влево, уходя от атаки. Мужчина бросил ещё сноп копий, и ещё, ощущая себя гончей, преследующей добычу. Его охватил азарт, огненной волной растекающийся по телу. Он бросал сноп за снопом копий, не давая своей добыче передышки, пока одно из копий не задело женщине правую руку. - У тебя, смею заметить, тоже никаких манер! – ничуть не смутившись ранения, она уверенно перехватила своё оружие в левую руку. Рукав на правой руке пропитался кровью, но, кажется, женщине было всё равно. Она напала, резко сорвавшись с места, превращая своё тело в несущийся вперёд смертельный заряд. Но Франкенштейн уже видел брешь в её защите. Его губы искривила хищная улыбка. Предвкушение победы мгновенно опьянило, он бросил тело в сторону, одновременно посылая в цель зажатое в руке Тёмное копьё. Женщина заметила его манёвр и попыталась закрыться, но не смогла. Восторг от пойманной добычи дрожью отозвался в теле, мужчина кожей чувствовал, как копьё впивается в чужое тело. Сосредоточившийся на противнице Франкенштейн даже не заметил, как Рейзел вошёл в спальню девушек. Кровавый смерч ещё не взвился над особняком. Семь острых кольев, чем-то похожих на Чёрное Копьё, вонзились в Франкенштейна в тот момент, когда он пробивал противнице лёгкое. Кровь брызнула в стороны, и мужчина даже не сразу понял, откуда пришел удар. Сознание разорвало болью, Франкенштейн покачнулся, припадая на одно колено. Разум прояснился только через пару секунд, когда изменённое тело блокировало поступление болевых импульсов в мозг по крайней мере на две трети. Франкенштейн уже почувствовал, как исчезают, растворяясь в воздухе, колья, и как в соседней комнате набирает обороты кровавый смерч. Мужчина опустил глаза вниз, на кровавое месиво, что раньше было его животом и грудью. Две раны, от которых обычный человек умер бы в течение минуты, две – в течение пары часов, и три – мучительно в течение пары суток. Франкенштейн пока что был жив, но даже он не был уверен, что это надолго. Мужчина покачнулся и упал на бок, его сознание стремительно темнело. На полу остались искореженная мебель и сорванные со стен гобелены. В центре спальни пол был проломлен в виде воронки, изломанные доски торчали вверх. От двух преступивших закон сестёр не осталось даже праха. Сожаление остро резануло по сердцу – если бы только всё можно было развернуть иначе, если бы ему не пришлось отправлять в вечность этих ещё слишком юных и потому не всё понимающих девушек… Погруженный в печальные мысли, Рейзел медленно вышел из спальни сестёр. Его взгляд не сразу наткнулся на растянувшееся на полу окровавленное тело. Ступая элегантными ботинками прямо по лужам крови, Рейзел подошёл к своему слуге, позвал: - Франкенштейн. Мужчина даже не пошевелился. Его развороченная спина являла собой страшное зрелище. Старшая из сестёр всё же выпустила свои смертоносные колья в цель. Человек не отзывался, и истинный Ноблесс позвал вновь: - Франкенштейн. Мужчина молчал. Ощутив беспокойство, Рейзел, не торопясь, обошёл его, остановился, заглядывая в лицо. Светлые волосы испачкались и слиплись от крови, из приоткрытых бесцветных губ стекала кровавая струйка, глаза были закрыты. - Франкенштейн? Человек продолжал молчать. Кажется, впервые он не отозвался на зов Рейзела. Ноблесс привык, что человек по силе равен и даже превосходит некоторых каджу, но что, если и у него есть предел? Рейзел осторожно опустился на одно колено, неспешно протянул руку и аккуратно прикоснулся к плечу Франкенштейна. Тот застонал и, наконец, приоткрыл глаза. Обычно ярко-бирюзовые, сейчас они показались Рейзелу выцветшими и блеклыми. - Мастер? Франкенштейн попытался подняться, но безуспешно. - Ты в порядке? Губы Франкенштейна, стянутые запёкшейся кровью, искривились. По-видимому, это должна была быть улыбка: - Вы… беспокоитесь обо мне, Мастер? Я так счастлив… Он вновь попробовал подняться, и вновь бессильно растянулся на полу. Рейзел тихонько вздохнул, не торопясь поднялся на ноги и протянул человеку руку. Лишь опираясь на неё, Франкенштейн сумел встать. - Мастер, вы сами в порядке? Рейзел кивнул. Франкенштейн пытался говорить обыденным тоном, но его голос дрожал, как и норовящие подогнуться колени. В глазах темнело, в ушах стоял неутихающий звон. Боль от ран пробивалась через все слои запрограммированных защит, сознание плыло. - Тогда… возвращаемся домой? Ноги Франкенштейна подогнулись, и он едва не упал обратно на пол, но успел рефлекторно ухватиться за Рейзела. Как только сознание, чуть было не покинувшее его, прояснилось, мужчина едва не разжал руки: вся одежда ноблесс оказалась запачкана его кровью. - Мастер… простите меня… - залепетал Франкенштейн. Рейзел посмотрел на него, будто что-то для себя уясняя, а после осторожно положил его руку себе на плечи, позволяя опереться. И лишь тогда сделал широкий прыжок в направлении особняка. Единственное, что ещё мог Франкенштейн, – постараться остаться на ногах и не падать при каждом приземлении. Его Мастер собственноручно тащит его, раненого, в особняк… Франкенштейн был бы счастлив, если б не постоянно ускользающее сознание и холодные тиски смерти, готовые в любой момент сомкнуться вокруг него. Франкенштейн потерял сознание ещё по дороге. Просто обвис тяжелым мешком, и, если бы Мастер не придерживал его, – точно упал бы вниз. Одежда Ноблесс пропитывалась его кровью насквозь – изменённый с помощью науки организм изо всех сил пытался восстановить запас драгоценной жидкости, но он тут же исчезал, покидая тело через раны. В особняке Рейзел уложил Франкенштейна на кровать в комнате, которую тот выбрал своей. Стол был заполнен исписанными и чистыми тетрадями, в шкафу и на полу аккуратными стопками стояли книги. Из соседней комнаты резко несло химическими реактивами: заполненная стеклянной посудой, ступками, спиртовками, сложными приборами, она была превращена Франкенштейном в лабораторию. Сам хозяин комнат лежал сейчас перед Рейзелом, пачкая простынь собственной кровью из не желающих закрываться ран. Ноблесс перевёл взгляд на свой испачканный костюм – и через пару секунд тот вновь был чист, будто только что сшит. Мужчина застонал и заметался, не открывая глаз. Рейзел переставил кресло, стоящее у стола, к кровати и опустился в него. Человек перестал метаться, теперь он только хрипло, прерывисто дышал. Впервые Рейзел чувствовал себя настолько беспомощным. Если бы перед ним лежал простой человек – от таких ранений тот был бы уже мертв. Каджу обычно лечили их подданные, и Ноблесс никогда не считал нужным вдаваться в подробности. Сейчас, когда перед ним лежал _его_ человек и никак не хотел приходить в себя, Рейзел не представлял, что ему делать. Ноблесс достал носовой платок, мягко отёр лицо Франкенштейна от выступившего пота, смешанного с кровью, – своей и чужой. Ресницы мужчины затрепетали, но он так и не пришёл в себя. - Франкенштейн? – позвал Рейзел. Нет ответа. Ноблесс отложил платок и теперь уже пальцами огладил овал лица, провёл по волосам. Франкенштейн, казалось, притих, даже дыхание постепенно начало выравниваться. Во входную дверь позвонили. Звонок – это странное, но в чём-то удобное приспособление, - соорудил Франкенштейн, объяснив это тем, что не желает, чтобы по коридорам особняка Мастера без его ведома кто-то ходил. Рейзел с сожалением оторвался от человека, поднялся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Мать недавно убитых сестёр пришла к Рейзелу. Когда она вслед за хозяином шла по коридору в гостиную, в её глазах теплился огонёк надежды. Он сильнее разгорелся, когда она, сложив руки на груди, будто человеческая женщина в молитве, заглянула в бесстрастное лицо Рейзела. И потух, когда тот отрицательно покачал головой. Поначалу женщина плакала. Безудержно выла, упав на колени прямо на полу гостиной. Лицо её некрасиво исказилось, сведённые пальцы растрепали причёску. Рейзел молча наблюдал за ней. Тогда каджу начала кричать, произнося много неподобающих женщине слов. Она проклинала Ноблесс и его силу, обвиняла его в бесчувственности. Рейзел всё так же молчал. Ему было жаль женщину, но не более. Её дочери сами выбрали свой путь, и понесли за него наказание. Гораздо больше Рейзела заботил сейчас человек, лежащий этажом выше. Через полчаса каджу взяла себя в руки, успокоилась, привела себя в достойный вид, сдержано извинилась и ушла. Ноблесс вздохнул с облегчением: он не любил подобные утомительные выплески чужих эмоций, и, едва за каджу затворилась дверь, направился в комнату Франкенштейна. Когда Рейзел вошёл в комнату, он на секунду замешкался, не понимая, что происходит. Казалось, из ран Франкенштейна вновь потекла кровь, только на этот раз – чёрная, дурная. Но это была не кровь – Тёмное копьё, почуяв, что сопротивление его самой желанной жертвы ослабло, перешло в нападение. Чёрная, похожая на нефть, масса медленно обволакивала тело Франкенштейна, норовя поглотить его целиком. Оно хотело добить израненного человека, утащить за собой в мир боли и мук, откуда и появилось, рождённое из сотен не упокоившихся душ. Рейзел легко ударил копьё своей силой, отгоняя, как падальщика от жертвы, и оно нехотя исчезло, втянувшись в раны и маслянисто поблескивая. Франкенштейн прерывисто вздохнул. Ноблесс вновь присел около человека, прислушиваясь. Дыхание Франкенштейна было частым и неглубоким, сердце билось излишне быстро, трепетало. Мужчина стоял на краю, но всё же не делал последнего шага. Сколько так продолжалось – Рейзел не знал. В бесконечности своей жизни он давно потерялся во времени, дни могли сливаться воедино, а минуты - тянуться часами. Возможно, прошло несколько десятков минут, а может – несколько часов. Вот только состояние Франкенштейна не улучшалось. Он, как и Ноблесс, будто и не чувствовал времени, не позволяя смерти завладеть им, но и не пытаясь вернуться к жизни. Движение отвлекло Рейзела от раздумий. Копьё, окончательно обнаглев, предприняло последнюю отчаянную попытку захватить Франкенштейна. Его тёмная, вязкая масса расползалась по телу, покрывая собой кожу. Франкенштейн захрипел, на лбу выступила испарина. Копьё добивало жертву, наплевав на сидящего рядом Ноблесс. Рейзел бросил в копьё сгусток силы, но тщетно: по блестящей глади пошла рябь, оно сжалось на мгновение, но тут же продолжило наступление. Оно было как никогда близко к своей победе и не собиралось отдавать человека кому бы то ни было. Ноблесс покачал головой, принимая решение. Он знал только один способ, который сможет спасти Франкенштейна. Рейзел оглядел мужчину, но всё его тело уже покрыло копьё, закрывая собой раны. Нужна лишь капля крови… В этот момент Франкенштейн вновь захрипел, закашлялся, на его губах запузырилась кровь. Капля стекла из уголка рта по щеке, замерла на половине пути. Рейзел аккуратно коснулся её пальцем, провёл по губам, оставляя алый след. Его сила заструилась из тела к Франкенштейну, но неожиданно встретила сопротивление. Будто барьер, не пускающий силу Ноблесс дальше. Рейзел сразу узнал источник барьера: невозможно было спутать эту застарелую, затхлую ненависть, нежелание простить, обжигающую жажду мести. Копьё было на своей территории, оно ощерилось, готовое к обороне. Рейзел понял, что одной лишь капли будет недостаточно. Он наклонился к Франкенштейну, совсем близко, ближе, чем когда-либо. Прикрыл глаза и медленно провёл кончиком языка по щеке, по оставленной кровью алой дорожке, по сухим, растрескавшимся, солоноватым губам. Копьё запузырилось, задёргалось, но тут же вернулось в норму. Оно, как клещ, присосалось к своему хозяину и медленно увлекало его в свой мир непроглядных кошмаров. Ноблесс замер. Ему нужна была кровь Франкенштейна, живая, ещё не запёкшаяся. И она была так доступна, оставалось только взять. Несмотря на происходящее, Ноблесс едва заметно улыбнулся. Он не ожидал, что всё случится именно так, но… почему бы и нет? Рейзел вновь склонился к Франкенштейну. Его щёки почти не чувствовали слабеющего дыхания, пока он медленно сокращал расстояние между их лицами. Язык быстро скользнул между разжатых шершавых губ Франкенштейна. Поцелуй, медленный и глубокий, нёс в себе знакомый остро-солоноватый вкус. От хлынувшей силы Ноблесс мелко затрясло, она текла сквозь тело человека, исцеляя раны. Не открывая глаз, Франкенштейн ответил на поцелуй, ещё сам не понимая, где находится. Ладонь легла на затылок Рейзела, пальцы спутали волосы. Они целовались неторопливо и чувственно, пока Франкенштейн, наконец, полностью пришедший в себя, не приоткрыл глаз. Он дёрнулся, разрывая поцелуй, отпрянул, уставившись на Рейзела расширенными от изумления глазами. - Мастер?! На мгновение Франкенштейну показалось, что Рейзел улыбнулся. - Твоё собственное оружие едва не поглотило тебя. Мне пришлось испробовать твоей крови. - Я… - Франкенштейн поднялся с кровати, только чтобы упасть на одно колено, - благодарю вас за оказанную мне честь, Мастер. А в голове билась единственная мысль – что они делали минуту назад?! Мужчина взял в свою ладонь изящную кисть, прикоснулся губами к острым костяшкам. Поднял глаза. Лицо Рейзела оставалось бесстрастным и отрешенным. В голосе послышались отзвуки металла: - Франкенштейн. Я не позволял тебе умирать. - Простите, Мастер, - мужчина склонил голову. И лишь на секунду ему показалось, что в глазах Рейзела скользнула тень улыбки.