По-настоящему

Адмирал Колчак знал, что не доживёт до счастливой старости, да и просто до старости — любой. Так же точно он знал, что умрёт на палубе, не покидая поста: всё равно что сойдёт с корабля в море — и дальше. И потому стоять под прицелом спиной к яме, наполовину раздетому, было стыдно вдвойне. Беспокоиться о жизни слишком поздно, значит, самое время побеспокоиться о смерти; и это была совсем не та смерть, о которой он не раз задумывался, которой он не то чтобы ждал, но от которой уж точно не бежал. Разве он заслужил такого предательства, такой нелепой гибели; и даже гордо вскинутый подбородок и немигающий взгляд прямо в дуло не сделают эту смерть чуть менее бесславной, потому что для моряка любая смерть на земле — уже позор. Он падает, и волны под ним расступаются, принимают его тело, убаюкивают, зовут, цепко держат, не отдают земле. И кровь во рту — не кровь вовсе, а солёная вода, и он глубоко вдыхает, чтобы она заполнила его лёгкие, заполнила его всего, растворила изнутри. Где-то наверху — синий клочок неба, но синева кругом ещё ярче, и он тонет в ней, медленно, неспешно, потому что больше некуда торопиться. Потому что он сделал всё по чести и заслужил возможность умереть, как настоящий адмирал. Настоящие адмиралы всегда погибают в море.