Viva la libertad!

У сердца зазывающе ворошится нетерпеливая холодность. Он жадно вслушивается в ее насвистывающий, зовущий издевками шепот. Кажется, он успел уже выпить два раза по двадцать. Но эта пресная сухость на нёбе, у самой гортани – словно и капли во рту не держал. Дайки сжимает и размыкает губы с влажным цоканьем – к ряду ровно два раза. Их двое. Два стакана. И эта вязкая пустота, разъедающая ядом сетчатку – на двоих. – Хочу, чтобы голос в моей голове заткнулся. Как в замедленной съемке Аомине переводит взгляд к окну, залитому мерцающим порохом. Тайга по-прежнему, согнув колени, сидит на пространном выступе расколотого подоконника. Скрестив руки, он неотрывно обращен к истекающему кровавыми разводами солнцу, как если и не он отдал приказ хриплым голосом. А, может, правда – не он. Может, это навязчивое желание, обгладывающее Дайки изнутри?.. Дайки фыркает, прикрывая веки. Плевать. Аомине подтягивается выше на стуле, упираясь локтями в твердые подлокотники; опускает ступни в тяжелых сапогах на пыльные истертые доски. В дутых тумблерах остекленел шальной «Куба Либре». Им на двоих – два раза по двадцать. – Viva la libertad, – с насмешкой роняет Дайки подслушанную у кумиров фразу. Древесный янтарь расплескивается на пол лоснящимися плевками, когда Аомине салютует стаканом безликому жребию. Глоток за глотком, без отрыва. Ром опекает горло томным разбавленным жаром. Колесо фортуны кружится в ритме анданте. – Они близко. Дайки морщится, отставляя стакан на массивный стол из пахучего дерева. В душной комнате на удивление несет древесной вишней, как Тайга смеет только пялиться в окно? Не распыляя внимания, недвижимо. С вызовом во взгляде и нескрываемым норовом. Аомине хмыкает, впиваясь взглядом в винный затылок и тут же утирая влажные истресканные губы. – Не успеют, – Дайки глухо смеется, ухватывая на ощупь рукоять за поясом; Кагами наконец оборачивается. – Пусть подавятся. Этим вонючим воздухом и своими паршивыми амбициями. Неизмеримое мгновение Тайга всматривается в лицо Аомине, не стирающего с лица едкую ухмылку; переводит тяжелый взгляд на смуглые запястья. Он молча наблюдает, не отрывая взгляда, как Дайки заряжает потертый револьвер. Патрон. Краткий скрежет. Щелчок барабана. Кагами запоздало думает, что в его кобуре – такой же; Аомине перехватывает рукоять поудобней, большим пальцем спуская курок. Из коридора слышны взрывные крики и гулкий топот мягких подошв. Через три секунды начнут пробивать плечами проход. Дайки свысока глядит в сторону забаррикадированной двери; Тайга с презрением вслушивается в безобразный грохот за стеной. Аомине оборачивается, никуда не торопясь, и ловит непокорный взгляд Кагами штормовыми отблесками. Глаза в глаза с полминуты. Молчание заглушает прочие звуки. Внутри черепа сипит шелест крови, вскипающей в витиеватых плетениях капилляр. Кагами вытаскивает револьвер и поднимает железное дуло, отвечая взаимностью. От предвкушения подрагивают ладони, будто в полубреду лихорадки. Указательный палец ложится на спусковой крючок в сопровождении шальной усмешки. Слабое давление поверх пластмассы – и… Фортуна хохочет в открытую. Грохот залпа стирает тресканье выбитой двери. Топот обрывается вместе с воинственно настроенными выкриками. «Куба Либре» бликует каплями багрянца, нетронутый. Им на двоих – два раза. Всего лишь по двадцать. Viva la libertad.