Время наизнанку

Шерлок знает, что он — не совсем обычный ребенок. Его предало само время. Жизнь, объяснения родителей и косые взгляды других людей приучили его думать о себе как о какой-то аномалии, о каком-то диковинном существе. Люди не верят ему, когда он называет свой возраст, а потому Шерлок с детства приучается виртуозно уходить от прямых ответов на чужие вопросы. Он привыкает, что ему нужно вести себя вовсе не так, как хочется, чтобы не вызывать подозрений. Ему постоянно нужно помнить, что для остальных он лет на шестьдесят старше, чем есть на самом деле. И он учится держать себя в руках. Для своих лет Шерлок слишком замкнут, но эта маскировка — единственная его возможность хоть как-то вклиниться в нормальное общество. Долгое время его понимает один лишь Майкрофт, но и то не совсем. — Ты же можешь ходить в кино на поздние сеансы, — он серьезно смотрит на брата. — А ещё тебе всегда уступают место в транспорте. Пользуйся своим положением, раз ничего не можешь изменить. Шерлок фыркает, но звук получается похожим на какой-то задушенный хрип: слабые легкие, да и целая куча старческих болячек в придачу. Майкрофту-то легко. У него ясные глаза, быстрые ноги, а кожа на лице ровная, гладкая, с румянцем на круглых пухлых щеках. Шерлок же похож на трухлявую скорченную мумию, хотя из них двоих именно он — младший. Жизнь несправедлива. Он не может ходить без трости, не может есть грубую пищу, ему приходится носить уродливые очки с толстыми линзами. Шерлока раздражает тот факт, что он не в состоянии обойтись без чужой помощи. Всё детство вокруг него постоянно были врачи, сиделки и педагоги — это кого угодно выведет из себя. К девяти годам Шерлок с успехом проходит половину школьной программы (когда ты почти не можешь нормально ходить, у тебя остается мало развлечений помимо чтения), благодаря медикам прощается с некоторыми своими особенно докучающими болезнями и начинает ненавидеть окружающих людей. Реальность открывается ему, когда он замечает, что медленно, день за днем молодеет. Перспективы скорее пугают, чем радуют. Шерлок — не совсем обычный ребенок. И он, похоже, обречен на вечное одиночество. *** Он выглядит примерно на семьдесят лет, а Джону как раз исполняется одиннадцать, когда они впервые встречаются. Это юбилей одной состоятельной дамы, которая умудрилась собрать в одном помещении столько народу, что стены банкетного зала, кажется, вот-вот не выдержат. Шерлок никого здесь не знает, да и саму виновницу торжества видит впервые в жизни, но мать заставила его поехать, пригрозив на месяц лишить права доступа в библиотеку. Какая-то дальняя родственница их семьи, однако, и этого оказывается достаточно для того, чтобы отклонение приглашения можно было бы считать чем-то неприличным. Шерлок обижен и зол; сразу по приезду он забивается в дальний угол и сидит там почти весь вечер, внимательно наблюдая за гостями. Ему мерзко находиться здесь. В силу своего возраста и состояния здоровья он не видит смысла в посещении подобных сборищ, которые, несомненно, являются лишь тратой времени, а уж всяческие светские беседы вообще представляются новым воплощением мирового зла. Шерлок давно придумал себе игру: он подмечает мелкие несущественные детали, а потом пытается воссоздать по ним целостную картину происходящего. Пока у него получается из рук вон плохо, но всё дело лишь в тренировке. Как раз от этого увлекательного занятия его отрывает чье-то звонкое «привет». У стоящего рядом мальчишки короткие светлые волосы, слегка завивающиеся на концах, а искренняя и робкая улыбка просто очаровывает. На её фоне огромная кремовая роза на куске торта выглядит жутко вульгарно. — Хочешь торт? — мальчишка щедро протягивает тарелку. — А то там все уже начали есть, и тебе может не достаться. — Я не люблю сладкое, — отвечает Шерлок, едва заметно морщась: со стороны его голос похож на воронье карканье. — Понятно, — равнодушно ответить, съедая розу с торта. — Кстати, я Джон, — он протягивает руку, предварительно вытерев её о брючину. — Шерлок. — А ты не похож на других взрослых, — замечает Джон, и при этом его лицо выглядит со стороны спокойным и заинтересованным. — Я выгляжу старше, чем есть на самом деле, — Шерлок пожимает плечами, а потом окидывает собеседника оценивающим взглядом и почему-то признается: — Мне тринадцать вообще-то. Джон замирает и растерянно моргает. — Правда? Почему так? Он удивляется всему, что Шерлок рассказывает, и жадно слушает всё, что тот говорит. Они до конца вечера сидят вместе, а потом гости начинают расходиться, и Джона уводит домой красивая светловолосая женщина, удивительно на него похожая, но тот оборачивается и машет рукой до тех пор, пока не скрывается за поворотом коридора. В целом, если мыслить логично, в Джоне нет ничего особенного, но даже тогда Шерлоку упорно казалось, что нечто особенное всегда в нем было. Вечером Шерлок говорит Майкрофту, что у него появился друг. Тот насмешливо хмыкает и выходит из комнаты, хлопнув дверью, и Шерлок решает больше не делиться с братом своими секретами. *** Центральный парк купается в солнечном свете, и, если подумать, лучше места для их второй встречи просто не найти. Шерлок выглядит примерно на шестьдесят с небольшим, а Джон — на семнадцать, и его сразу и не узнать — до того изменился. Вырос, стал чуть шире в плечах, но его клетчатая рубашка выглядит так, словно пришла с ним из его одиннадцатилетнего возраста, да и улыбка всё та же. Он идет по дорожке, засунув руки в карманы джинсов, и Шерлок долго не решается окликнуть его, но потом всё же не сдерживается. — Джон! Тот оборачивается, и на какие-то несколько мгновений его лицо принимает озадаченное выражение, а Холмсу становится очень неуютно от мысли, что его могут не узнать. Что Джон мог всё забыть. Но спустя пару ударов сердца морщинка между его бровей разглаживается, и он радостно восклицает: — Шерлок! Поверить не могу. Они жмут друг другу руки, и Джон присаживается рядом, откидываясь на спинку скамейки. Его взгляд застывает на лице собеседника, в то время как взгляд Шерлока порхает по чужой фигуре, выискивая какие-то улики, знаки и ориентиры, которые смогут рассказать о Джоне больше, чем сам Джон. — Ты так изменился, — задумчиво и осторожно говорит тот. — Вау. — Ты тоже. — Брось, — равнодушно отмахнуться. — Я такой же, как все, ничего особенного. И ничего интересного. — Не могу не согласиться, — усмехается Шерлок, но тут же добавляет: — Но некоторые обычные люди по-своему интересны. Собираешься в медицинский колледж? Ходишь на курсы? — Точно. Но откуда?.. — От тебя пахнет средством для дезинфекции, а на рукаве рубашки осталась нитка от бинта. А ещё из твоего рюкзака торчит краешек учебника по анатомии. Джон легко смеется. — Потрясающе, ты прочитал меня, как открытую книгу. Шерлок самодовольно щурит глаза, но тут же мрачнеет. — Со стороны мы, должно быть, похожи на внука и его сумасшедшего деда. — Ага, — короткий кивок и пристальный всезнающий взгляд. — Но разве для тебя это так важно? Язык Шерлока на секунду примерзает к нёбу, но он тут же отворачивается и холодно роняет: — Нет, разумеется. Мне всё равно. — Слушай, мне уже пора, — Джон встает со скамейки и подхватывает свой рюкзак. — Здорово было повидаться с тобой. Удачи. — Удачи, — эхом повторяет Шерлок, надеясь, что его голос со стороны не звучит совсем уж потерянным. — Ой, чуть не забыл, — из кармана джинсов извлекается обрывок тетрадного листа с криво написанными на нем цифрами. — Мой номер телефона. Я подумал, что вдруг ты захочешь… — Написать тебе? — нагло перебить. — Первая твоя здравая мысль за всё время. — Ну тогда… пока? Они прощаются, и Джон уходит в сторону автобусной остановки, а Шерлок остается сидеть на скамейке, сжимая в ладони листок с номером. Через пару минут он достает свой сотовый и набирает короткую SMS: «Проверка связи. ШХ» Джон отвечает довольно быстро: «Есть контакт :)». Так они начинают переписываться. *** Они постоянно отправляют друг другу сообщения-весточки, создают ощущение присутствия в своей жизни другого человека. Подчас за этим не стоит ничего серьезного, но иногда даже за банальными фразами скрывается очень личный подтекст. Джон иногда игнорирует SMS-ки, сокращает слова, любит смайлики и пренебрегает запятыми. Он поступает в медицинский колледж, как и собирался, он прекрасно учится, ведет блог и на удивление легко заводит новых друзей. Шерлок тем временем не без помощи Майкрофта получает возможность сдать все выпускные экзамены досрочно и, как следствие, получает диплом о высшем образовании, но не торопится обзаводиться так называемой «нормальной» жизнью: постоянной скучной работой, семьей, большой квартирой в престижном районе… Всё это не для него. Он кочует с места на место, ищет себя, смотрится по утрам в зеркало и отслеживает происходящие с ним метаморфозы. Глубокие морщины исчезают, седина тоже. Оказывается, на самом деле у него черные, словно вороново крыло, кудрявые волосы, а осанка — поистине королевская. Шерлоку становится легче дышать, ходить, жить, когда почти все мучавшие его болезни отступают навсегда. У них с Джоном разные судьбы, да и сами они такие до безобразия разные: виделись-то всего пару раз, живут в разных концах страны и разных возрастах. Но время идет, и в этом плане они движутся навстречу друг другу. Любовь и отношения — в каком-то смысле совершенно разные вещи, и Шерлок в этом убеждается на собственном опыте. Он пока не любит Джона, но уже дорожит им. Он пока не любит Джона, но у них ещё есть время. Джон заканчивает свое обучение, и вскоре от него приходит странное длинное письмо, в котором пространные рассуждения о чувстве долга и сострадании переплетаются с анализом последних громких событий в мире. Джон пишет, что собирается присоединиться к армии и отправиться в Афганистан в качестве военного врача. Шерлок перечитывает письмо дважды, а потом, невзирая на поздний час, хватается за телефон. — Как я понимаю, тебя бесполезно отговаривать? Джон вздыхает и хриплым заспанным голосом укоризненно замечает: — Сейчас три часа ночи, чтоб тебя. — Ты не ответил на мой вопрос. Короткий вздох на том конце трубки проходится по ушам взрывом помех. — Да, ты прав. — Это глупо. Ты себя убиваешь. — Это мой выбор, понятно? — нескрываемое раздражение. — Даже не начинай… — Я и не думал тебя отговаривать, — спокойно и холодно замечает Шерлок. — Просто хотел выразить свое мнение по поводу всей ситуации. — О… Прости, — звучит очень устало. — Просто я привык, что… — Знаю. — Послушай, я хотел бы встретиться с тобой перед отъездом. — Хорошая идея. — Я перезвоню тебе завтра, и договоримся. — Разумеется. — Шерлок… — Что?.. — Спокойной ночи. И на линии повисают монотонные гудки. *** Они встречаются снова, и на этот раз Шерлок выглядит примерно на пятьдесят, а Джону уже двадцать шесть, и он стал миловидным молодым мужчиной с мягкими чертами лица. Он одет в бежевый свитер крупной вязки, который смотрится на нем на удивление органично. Джон не красив, но привлекателен, а ещё во время рукопожатия ощущается приятное тепло его рук, и Шерлок отстраненно думает о том, что пока ни один человек не был ему настолько интересен. Они ужинают в небольшом полупустом кафе, разговаривают, хотя поначалу беседа не клеится. За вечер Шерлок успевает раз пять назвать Джона идиотом, а тот умудряется ни разу не обидеться, так что в целом всё проходит замечательно. После ужина они не торопятся расходиться, а потому неспешно прогуливаются по лондонским улицам. — Я, наверное, больше не смогу писать тебе, — Джон смотрит куда-то себе под ноги. — Понимаю, — Шерлок почему-то чувствует обиду, хотя, по идее, должен терзаться сожалением. — Знаешь, мне немного страшно, — бесхитростное признание. — Иногда я думаю, что меня убьют на войне. — Скажи мне, что вернешься. — Но я не… — Пообещай, — сказано безапелляционным тоном. Джон вздыхает, словно его загнали в угол, и говорит: — Да-да, я вернусь, — он поднимает голову, и его взгляд на это раз полон каких-то едва различимых эмоций. — Ты хороший человек, Шерлок, когда не пытаешься быть самым невыносимым сукиным сыном на этой планете. — Какой комплимент, — ироничное фырканье как попытка скрыть собственное неравнодушие. Джон улыбается. — Вообще-то, я серьезно, — спокойно замечает он, а потом останавливается, притягивает Шерлока к себе, положив руки ему на плечи, и ловит его губы приоткрытым ртом. Во время поцелуя Джон закрывает глаза, а Шерлок — нет, и он шокировано застывает на какое-то мгновение, позволяя водовороту ощущений утянуть себя на дно, но почти сразу выныривает обратно, в полнейший хаос своих мыслей. Ему одновременно до сладости приятно и до дрожи страшно. Джон молод, и его тело обещает топкое, с ума сводящее удовольствие, но Шерлок не хочет спугнуть и всё испортить, к тому же, больше всего на свете он боится ответственности. Он боится стать зависимым от другого человека, хотя ещё понятия не имеет, что значит любить. Он перехватывает руки Джона за запястья, отстраняется и твердо говорит: — Нет. — Да ты, прав, — губы кривятся в слабом подобии ухмылки. — Прости. — Джон, я… — осторожно начинает Шерлок, но тут же замолкает, не зная, что сказать. — Всё нормально. Это просто на случай, если я всё-таки не смогу сдержать своего обещания, — прежде ясные глаза кажутся затуманенными из-за опускающихся сумерек, а Холмсу почему-то хочется вцепиться в ткань чужого свитера и никогда не выпускать её из рук, но иррациональность этого желания и собственное неравнодушие дико бесят. На ближайшем перекрестке они расходятся в разные стороны. Шерлоку хочется сказать: «Вернись», но его хватает только на слабое вымученное «до свиданья», и, когда Джон скрывается в салоне первого остановившегося такси, мир возвращается на круги своя, потеряв, однако, самую главную свою часть. Шерлок холоден и бездушен, как никогда. *** Он с головой бросается в свои исследования, стараясь как можно больше думать о делах и как можно меньше — обо всём постороннем. Шерлок начинает интересоваться криминалистикой, и вскоре Майкрофт знакомит его с инспектором Лейстредом, который оказывается дрянным полицейским, но неплохим человеком. Во всяком случае, достаточно терпеливым, чтобы не поддаваться на многочисленные подколки и провокации младшего Холмса. Так Шерлок начинает сотрудничать с полицией, быстро обнаружив своё истинное призвание. Ему больше не скучно; теперь он называет себя консультирующим детективом, меняет съемные квартиры раз в полгода, носит дорогие пальто и неумолимо молодеет. У него острые скулы и пухлые губы, и приятный внешний вид привлекает чужое внимание. Шерлок пару раз пытается завязать отношения, но это не оправдывает его ожиданий, и в итоге он разочаровывается. Иногда сознание предает его и во сне или в полудреме подбрасывает образ Джона. Шерлок давно ничего о нем не слышал, только знает, что тот успешно прошел военную подготовку и всё-таки отправился в Афганистан. На самом-то деле, они оба воюют: только Джон далеко, в другой стране, а Шерлок ежедневно бросает вызов криминальному миру Лондона. Он-то пока выигрывает. А вот доктор Уотсон… Шерлок надеется, что и он тоже. Время идет, жизнь проходит вне зависимости от того, доволен ей кто-либо или нет. Все вокруг стареют, взрослеют, теряют силы, а Шерлок словно их подбирает, присваивая себе. Он полон энергии, активен, умен и очень одинок, хотя последнее почти не тяготит его, а лишь добавляет задора и взращивает ощущение свободы и вседозволенности. Когда не с кем делить что-либо, можно тратить это по своему усмотрению, а Шерлок всегда был знатным транжирой. Он тратит время, деньги, силы, себя на бесполезные вещи, но получает какое-то болезненное удовольствие, осознавая, что его некому остановить. Он ходит по краю, сознательно перегибает палку и годами скитается в хаосе своих идей и идеалов. Он не боится упасть, он боится скуки, но к горлу подкатывает разочарование, когда острый ум не может ответить на простой вопрос: «Для чего всё это?» Шерлок бежит, преследуя преступников, преследуя свои иллюзорные мечты и цели, он бежит и спустя годы начинает задыхаться, он спотыкается и падает… Но его подхватывает Джон, возникший в помещении лаборатории именно в тот момент, когда он был больше всего нужен. ПТСР, хромота, темные круги под глазами от недосыпа — он такой несовершенный и настоящий, что это впечатляет и обескураживает разом. Шерлоку около тридцати, Джону — тоже, и они наконец-то равны, они наконец-то идеально подогнаны друг для друга, а прошедшее время отшлифовало обоих, сделав их самими собой. Они больше не хотят ждать и беспокоиться о том, что скажут другие; они восхищаются перспективами и опасаются возможных последствий. Они съезжаются, потом пару недель ходят на цыпочках, почти не дышат, боясь потревожить странное, зарождающееся «что-то», завладевающее обоими. Весьма долго они являют собой просто образец благоразумия, а потом как-то вечером сходят с ума. Синхронно. *** Будучи вместе, они стараются не думать о том, сколько всё это может продолжаться. Их жизнь искрится и сияет: полицейские участки, морги, застенчивая Молли Хупер, места преступлений, погони, пистолеты, поддельные удостоверения, уставший Грегори Лейстред, убийцы, маньяки, наркодиллеры, сумасшедший Джим Мориарти, государственные тайны, засекреченные архивы, строгий Майкрофт Холмс, Бейкер-стрит, скрипка по ночам, секс, эксперименты, головы в холодильнике, череп на каминной полке, миссис Хадсон, многочисленные SMS, клиенты, блог… Вихрь, адреналин, опасности — и они чувствуют себя на гребне волны, остаются на плаву, цепляясь друг за друга. Если это не счастье, то какое оно тогда? Их улыбки многозначительны, их действия говорят сами за себя, никто не дает клятв и обещаний, но они и не нужны. Есть только благословенное «сейчас», застывшее в воздухе, есть только ощущение заслуженной награды, полученной после долгого ожидания. Они хотят остановить мгновение, но время работает против них, предает обоих, растаскивая по разным углам. Шерлок неумолимо приближается к двадцати годам, а Джон — к сорока, и их прежде крепко сцепленные руки разжимаются. Они оба знали, что в их случае хрупкая, отвоеванная у мироздания гармония когда-нибудь непременно разлетится кровавыми ошметками, но вот этот момент настает, и оказывается, что никто не в силах смириться с подобным. Шерлок умен, и он понимает, что всё равно скоро превратится в подростка. Зачем он нужен Джону таким? Тот не соглашается, упирается, и Шерлок бы рад ему уступить, но реальность идет против его желаний. Джон ему дорог, а потому лучше уйти сейчас, чтобы избежать усиленной во сто крат боли в дальнейшем. И дело Джима Мориарти подходит для этого как нельзя кстати. Один прыжок с крыши, одно инсценированное самоубийство, одни похороны и в результате — два одиноких человека, которые были вместе, но отныне навсегда потеряны друг для друга, с корнем вырваны из чужой жизни. Шерлок на несколько лет уезжает заграницу, прячется за фальшивыми именами и возвращается совсем молодым, но холодным и отстраненным настолько, что его почти не ранит новость о женитьбе Джона, который, оправившись от горя, нашел утешение в некой Мэри. Шерлок никогда её не видел, но уже ненавидит эту особу всей душой. Он вытесняет обиду и боль, отрекается от них, убеждает себя в том, что, избавившись от своей единственной привязанности, избавился от своего главного недостатка. Но его мучает острая потребность в другом человеке, сравнимая разве что с сильной жаждой, и это ранит независимого Холмса ещё больше, это просто выкручивает его наизнанку. Он пытается рационализировать, пытается объяснить себе нелогичность своих желаний, но они не становятся слабее, а лишь выматывают всё сильнее. Шерлок знает, что Джон страдал после его смерти, но сейчас он и сам не находит покоя. Он думает: лишь бы только ещё один раз увидеть, поговорить, досказать то, что не успел сказать за многие годы. Лишь бы только ещё раз попрощаться. Лишь бы. И однажды его хваленое терпение предает своего хозяина. *** Это их последняя встреча: Шерлоку около семнадцати, а Джону чуть больше пятидесяти, и он сначала не узнает стоящего перед ним парня, который смотрит на него так, словно мистер Уотсон в любой миг может растаять в воздухе. Но когда узнает, сначала не может сделать вдох, и давится им, будучи не в силах сказать что-либо осмысленное, но никто из них и не знает, что можно сказать в подобной ситуации. Они долго молчат, поедают друг друга взглядом, держатся за руки, потом в темноте переулка крадут у мироздания последний смазанный поцелуй. Их глаза закрыты, и перед внутренним взором они видят себя-из-прошлого, обнимающего партнера-из-прошлого. Время предало их и растоптало. Шерлок касается пальцами чужого лица, хочет сказать Джону, что тот нравится ему и таким, любым, но не говорит, потому что шокирующие признания — не его конек. Джон гладит его по голове, и вся ситуация настолько абсурдна, что хочется поддаться эмоциям, сойти с ума по-настоящему, но никто не может себе этого позволить. Все жизни заканчиваются, все сердца разбиваются, а неравнодушие — вовсе не преимущество. Они расстаются, расходятся в разные стороны в миллионный раз. Они расстаются, и виновато в этом лишь проклятое время.