Не дразни меня, Брат!

А ведь ничто не предвещало… Фили метался по комнате, будто варг в клетке, не находя себе места. Это должна была быть всего лишь тренировка. Обычная, ничем не примечательная тренировка. Подумаешь, Торин решил, что младшему племяннику нужно уделить больше времени рукопашному бою, а не только стрельбой заниматься, и отправил к Двалину. Что в этом было необычного? Да ничего! И зачем только он увязался с братом? Видимо, решил поддержать – ведь все знают мертвую хватку Двалина, его тяжелую руку и крайне суровый характер. Просто тренировка… Но в этот раз все было по-другому. В какой-то момент что-то неуловимо изменилось. Началось с того, что Кили и Двалин стянули рубахи… Фили тихо застонал – картинка так и стояла перед глазами. Полуобнаженный брат извивается в руках рослого, широкоплечего и накаченного наставника, пытаясь разорвать захват. Он даже успел удивиться, почему Кили ведет себя так вяло, будто бы специально сильнее прижимаясь к стоящему сзади Двалину. А потом заметил, как на лице молодого гнома вспыхнул румянец, и все понял. Кажется, именно в этот момент его впервые опалил огонь ревности. Сдерживаясь из последних сил, он слушал тяжелое дыхание, видел шальной взгляд одного и изучающий второго, а внутри все кипело. Проклятие! Конечно же, Кили знал, что делает. Он всегда был таким – неудержимый, отчаянный, любящий играть с огнем. Он и сам был как пламя. И от того, – да кого Фили обманывал? – он становился лишь еще желаннее. Сегодня Кили потянуло к Двалину. И он продолжал дразнить, поглядывая за реакцией старшего брата, зная, что тот сходит с ума от ревности. Однако Фили и не представлял, что Двалин поддержит эту игру. Но он видел своими глазами – прикосновение крепкой ладони к щеке, пальцы поглаживающие разгоряченную в борьбе кожу… Весь вечер светловолосый гном был мрачнее тучи и только наблюдал, как Кили смеялся и практически флиртовал с Двалином, то и дело, обращая на себя внимание… ЕГО Кили! Но последней каплей стало то, что под конец вечера брат ушел вместе с наставником под предлогом важного разговора, одарив напоследок прощальным кивком. Фили только помнил, что в глазах потемнело от ярости, когда за братом закрылась дверь. Какого же усилия ему стоило не бросится следом… О да, знал бы дядя, похвалил бы за выдержку. В комнату он вернулся в одиночестве. Лежал, сидел, вертел в руках один из своих ножей, а брата все не было. – Вернется – отымею так, что неделю ходить не сможет, – громко пообещал гном, а про себя добавил. – Если Двалин не опередит… Больной разум рисовал картины того, как Кили и Двалин уединяются. Старший гном поглаживает широкой ладонью грудь и шею младшего, прижимается к его спине и ягодицам, шепчет ласковые слова, а Кили млеет и ласкает в ответ, положив руку на бедро учителя... Фили потряс головой, разгоняя мираж. Злость и обида переполняли, а ведь он предупреждал, что не потерпит измены… Внезапно, дверь открылась, и на пороге появился Кили – растрепанный и сияющий. Одного взгляда оказалось достаточно, и последняя капля переполнила чашу терпения. То, что происходило дальше, Фили помнил обрывками – его будто затопило волной злобы и ярости. Наглец должен был получить по заслугам! Фили мгновенно подскочил к брату и, не раздумывая, заломил ему руку, одновременно разворачивая и с силой впечатывая грудью в дверь. Прижался всем телом, стягивая волосы в кулак и запрокидывая голову. – Ну что, тебе понравилось с ним? Грубая сила, тебе этого захотелось?.. Он трогал тебя, я знаю… Ты готов отдаться ему, если он уже не взял тебя… – прошипел он на ухо оглушенному брату. В глазах Фили играл огонь, но не согревающий, а сметающий и уничтожающий все на своем пути. Он провел коленом между ног Кили, еще сильнее оттянул голову назад и вновь пригвоздил к деревянной поверхности, выбивая воздух из легких. – Отпусти! Ты совсем одурел? – захрипел темноволосый гном и рванулся из рук, стоило пройти первой растерянности. – Ну, уж нет... Фили хоть и уступал в росте, но был крепче и сильнее. Он на мгновение отпустил волосы брата, перехватил вторую руку и надавил сильнее, чтобы не дать возможности сделать хоть одно лишнее движение. Сдернул ремень с пояса и быстро скрутил руки брата за спиной. Злость, ревность и обида руководили его действиями. Все движения были молниеносными, точными и надежными – шансов вырваться просто не было. Кили забился в руках, силясь сделать хоть что-то. Мир будто сходил с ума – происходящее балансировало на грани между кошмаром и сводящей с ума фантазией. – Я предупреждал, что сделаю, если ты будешь заигрывать, с кем попало... – продолжал гном. Он вновь прижался всем телом, одной рукой сжимая густые темные волосы брата, а другой – оглаживая его бедро. Тело прошило дрожью, а в штанах стало тесно... Кили был настолько желанным, в особенности, когда на него посягал кто-то еще…– Думал, я блефую и пугаю тебя... Сжав в кулаке копну темных волос настолько сильно, что Кили зашипел от боли, старший брат повернул его голову, отстранено замечая вконец ошалевший взгляд широко распахнутых темных глаз, и впился в губы грубым болезненным поцелуем, прикусывая до крови и ощущая во рту ее металлический привкус. Кили вдруг тихо застонал и прекратил попытки вырваться, обмякая в удерживающих его руках. Не прерывая поцелуя, Фили просунул свободную руку под живот Кили и накрыл пах горячей ладонью, отмечая его возбуждение. Отстранился, вжимаясь в ягодицы брата окрепшим членом. – Ты мой... и только я буду владеть тобой... Ты уяснил? – вырвался из горла властный приказ. Каждое слово сопровождали резкие рывки, будто вбивая в сознание, требуя ответа. Где-то в глубине на мгновение вспыхнуло яростное опаляющее противоречие, но тут же угасло, сметенное звуком властного подчиняющего голоса, и с губ Кили слетел чуть слышный ответ: – Да… – Громче, отвечай громче... – прикрикнул Фили. Он был словно в огне, его вело вперед возбуждение, злость и даже если он потом об этом пожалеет, в этот момент у него даже не было таких мыслей. Только желание наказать и обладать. – Да... да... – Кили повторял короткое слово все громче. Хватал ртом воздух, прогибал спину сильнее, подставляя зад под требовательную плоть, которая продолжала втираться через ткань между ягодиц. – Ты ведь хочешь… взять в рот... обхватить губами... – медленно, растягивая слова, проговорил старший брат. Отошел в сторону, рывком ремня дергая Кили за собой. Обхватил со спины, целуя в шею, кусая, втягивая между губ кожу, оставляя красные следы на каждом дюйме вплоть до плеча. Развернул и надавил на плечи, заставляя опуститься на колени, рванул шнуровку на своих штанах, извлекая сочащийся смазкой член, оттянул кожу и провел головкой по губам брата: – Бери, я сказал! От Фили веяло какой-то незнакомой, сводящей с ума силой. Настолько подчиняющей и лишающей воли, что Кили только выдохнул, оказавшись на коленях, и облизнул губы, принимая в рот твердую плоть и обводя языком. Сопротивление было сломлено. Все происходящее казалось сном, туманным видением, в котором можно делать все, что захочется. Язык и умелые губы дарили невероятное блаженство, и Фили хрипло выдыхал, но в голове продолжал звучать требовательный голос: «Этому наглецу стоит показать, кто здесь главный… Наказать... наказать... наказать...» Руки вновь стянули темные пряди, удерживая голову в одном положении. Фили сам двигал бедрами, раз за разом погружая член в рот брата, не обращая внимания на то, как Кили вздрагивал, удерживая, если тот пытался отстраниться. – Я твой повелитель... ты не должен желать никого другого, кроме меня... ничего другого, кроме моей плоти... – твердил властный голос, выжигая каждое слово будто клеймо. Остановился и отстранился – Кили, на мгновение оставшись без поддерживающих рук, согнулся, пытаясь отдышаться. Но это было лишь начало. Вновь ухватив брата за волосы, Фили оттащил его к кровати и закинул на поверхность. В мгновение ока одежда разлетелась в стороны. Кили – распластанный на кровати, обнаженный, связанный, с разметавшимися волосами и ошалевшим взглядом, возбужденным и истекающим смазкой членом… Фили склонился над братом, ощущая его дрожь, провел ладонями по груди, торсу, паху, не касаясь самого главного... – Ты желаешь, чтобы я взял тебя... Имел долго и жарко... Ласкал тебя... – произнес он томным низким голосом, затем сделал паузу, чтобы стянуть с себя рубаху и, вернувшись к брату, вдруг отвесил хлесткую пощечину. – Так умоляй меня, проси! От удара голова младшего дернулась в сторону. Кили облизал губы и откликнулся внезапно охрипшим и дрожащим голосом: – Прошу... возьми меня... – Ты принадлежишь мне, – слова слетали с языка сами собой. – Ты примешь наказание и будешь благодарен! Фили заставил брата развести ноги, открывая доступ к желанному отверстию меж упругих ягодиц. Схватил за подбородок, чтобы тот смотрел строго в глаза. Поднес к своим губам несколько пальцев, показательно облизал и сразу же вторгся в жаркое тело. Кили вскрикнул и дернулся, инстинктивно пытаясь избежать боли, но путы не позволили. Молодой гном протяжно застонал, теряясь между болью и наслаждением. Вскоре Фили потянул на себя младшего, вновь поставил на колени, но голову заставил опустить на простыни, так что ягодицы и растянутое отверстие оказались на виду – беззащитно открытая позиция со связанными за спиной руками и приподнятым задом. – Умоляй, чтобы я наказал тебя! – вскрикнул гном, накрутив ремень на руку и сильно хлопнув ладонью по заднице брата. Он провел жаждущей плотью меж ягодиц, надавив головкой на колечко мышц, но дожидаясь ответа. – Я прошу... возьми меня... – простонал темноволосый гном. Твердая плоть ворвалась в тело, и для Кили мир затопило болью. Гном впился зубами в ткань простыни, чтобы хоть как-то сдержать рвущийся крик. Застонал, но сам начал двигаться навстречу таранящим тело толчкам, чувствуя как с каждым из них боль уступает место пьянящему удовольствию… Тому, что происходило, не было названия ни в наречии гномов, но в людской речи... Первобытная страсть, ничем не сдерживаемое желание, огонь, пылающий в глубинах земли... Жарче, чем пламя дракона, древнее, чем скалы, беспощаднее, чем время... Эта волна подхватила как щепку и швырнула в бездну. Требовательная плоть вбивалась так глубоко, что будто прошивала насквозь, а грань между удовольствием и болью давно стерлась. До синяков сжимая пальцами ягодицу брата, Фили наваливался всем телом, проникая как можно глубже. Он повелитель, господин и владеет самым красивым бриллиантом, самым желанным телом, тем, кто сейчас отдается беспрекословно, пожиная плоды своей дерзости и наглости. – Проси еще... проси! – требовал он, и в ответ слышал беспорядочные мольбы, перемешанные со стонами и вскриками. Это не могло продолжаться долго. Фили чувствовал, как его член все сильнее сжимают узкие стенки тела брата, неуклонно приближая момент разрядки. Дернул ремень, приподнимая над кроватью трепещущее тело любовника, поддерживая рукой и натягивая на плоть до самого основания, ускоряясь так, что между толками почти не чувствовалось перерыва. Вжался в ягодицы, обхватил рукой член брата, с силой несколько раз проводя по всей длине, и со звериным рыком излился внутрь потоком горячей спермы. Тело брата забилось в агонии в такт извергающейся в глубине обжигающей жидкости, и его плоть, сжатая крепкой рукой не выдержала, тоже исторгая из себя мутные капли. С последним пульсирующим движением плоти Фили проговорил тихим голосом, выдерживая тон: – Благодари! – он дернул ремень, встряхивая брата. – Спасибо... – надорванный голос не слушался, и короткое слово прозвучало как всхлип. Дождавшись ответа, Фили одним движением освободил брата от пут. Привязь соскользнула с рук Кили, даря свободу, которая была уже не нужна. Гном, оставшись без опоры, упал на смятую и влажную от собственного семени простынь. – Только попробуй... еще хоть раз... с кем-то... буду иметь до потери сознания... – пригрозил Фили и вышел из тела брата, повернул к себе его голову, поцеловал в губы, устраиваясь рядом, и по-хозяйски сгреб в объятия, наконец-то ощущая, как растворяется ярость, что так жгла изнутри. Завтра будет новый день. Завтра Фили будет вымаливать прощение, покрывая поцелуями каждый синяк и ссадину на теле брата. Завтра Кили простит, а потом, смущаясь и отводя взгляд, сам предложит как-нибудь повторить. Это все будет завтра, а пока открытые глаза юного гнома бездумно смотрели прямо перед собой, сознание блуждало по обрывкам пережитого, а под сводами комнаты звучало долгим эхом: – Только попробуй... хоть раз... только попробуй...