Поцелуй истинной любви

      Гвен буквально вылетает из шатра, пристыжено пряча глаза, и Мерлину остаётся лишь гадать, что произошло там на самом деле. Впрочем, тут даже гадать не надо, всё и без того становится понятным: стоит взглянуть на вытянувшееся от удивления и примеси недовольства лицо Артура.       Самое ужасное — он снова начинает что-то лопотать о леди Вивиан, а его глаза всё так же подёрнуты пеленой поддельной влюблённости.       Великий Дракон ошибся. Поцелуй Гвен не помог.       — Ч-что тут произошло? — осторожно спрашивает Мерлин, перебивая вдохновлённую речь принца, за что заслуживает укоризненный взгляд. Впрочем, недовольство этого несносного венценосного болвана мало что для него значит — сейчас куда важнее его спасти. А после пусть хоть выпорет, хоть конюшни заставит снова чистить.       — Гвиневра зашла пожелать мне удачи перед боем… и… поцеловала, — кончики ушей Артура алеют, он явно смущён её поведением. — Бедняжка, наверное, она безнадёжно в меня влюблена…       Значит, он всё-таки не любит её так, как они оба привыкли считать. Раз заклинание всё ещё не разрушено, а этот идиот всё ещё витает в облаках.       Найди ту, которую Артур истинно любит. Один её поцелуй разрушит чары, и он забудет про Вивиан.       Где такую теперь сыскать…       Хотя погодите-ка…       На Мерлина словно озарение сходит, как будто он в один миг становится мудрее в тысячи раз, чем был до этого. Конечно же, ответ лежит на поверхности, и только идиот мог бы до него не додуматься!       Всякий раз Артур успешно отшивал каждую из принцесс, с которой Утер пытался его поженить. Выскальзывал буквально из-под венца, искусно находя предлог отменить свадьбу: то это наследница народа ши, которую пришлось убить, то он подговорил не менее строптивую и своенравную, чем он сам, принцессу, и они согласились остаться просто друзьями, то ещё что-нибудь. Мерлин всякий раз думал, что это из-за Гвен, но вот он момент истины.       И сейчас он… немного не на руку. Или как раз совсем наоборот.       Раньше он ловил на себе взгляды Артура… необычные для него взгляды. Заинтересованные, словно принц хотел изучить его, улавливал малейшие подробности его одежды, походки, жестов. Признаться, Мерлину всякий раз становилось не по себе, ибо мало ли, что у этого заносчивого милейшества на уме — вдруг он его подозревал в использовании магии? Что уж точно было бы обоснованным, учитывая все обстоятельства. Но потом отмахивался от этого со всей возможной для ситуации беспечностью — на то Артур и считался для Мерлина венценосным болваном, что дальше своего носа не видел. Слава богам.       Да и сам Мерлин отнюдь не безгрешен, едва заходила речь о заинтересованности. Кто-то мог подумать, что он постоянно вьётся рядом с принцем только потому, что он его верный слуга. Для рыцарей не утаилось, что Артур и Мерлин хорошо дружат, даже несмотря на то, что последнего частенько наказывали за нерасторопность и нерадивость. Гаюс пребывал в уверенности, что поступками Мерлина движет долг защитить Короля Пяти Королевств, дать надежду светлому будущему Альбиона и выполнить своё предназначение.       И только сам Мерлин, по-своему согласный с каждым из мнений, знал, что здесь не обошлось без любви.       Без обыкновенной любви, которую воспевают поэты и художники, которой наполнены мифы и для создания которой существует такое немыслимое количество заклинаний. Да, он любил Артура, любил всем сердцем, как только можно любить. Когда он успел в него влюбиться? Дьявол его знает, успел ведь когда-то.       Что, если это будет не она? Что, если… на самом деле это он? Что, если ему дано свыше подарить принцу тот самый поцелуй, который спасёт его от подлого заклинания?       — Поцелуй истинной любви, — иронично усмехается Мерлин себе под нос. — Тоже мне момент истины…       — Что ты там себе бормочешь? — тут же вопрошает Артур.       Мерлин одаривает его долгим, пронзительным взглядом, изучает это глупое в своей влюблённости лицо. Ему почти горько от того, что всё это обожание направлено на леди Вивиан, не на него. И вряд ли когда-либо будет направлено.       Хотя, нет. Не надо ему таких глупых лиц, пусть лучше будет угрюмым. Настоящим.       Артур ёжится под этим взглядом, ему явно неловко от того, что его растяпа-слуга может так на него смотреть. Так… взросло, мудро. Взглядом, наполненным не щенячьим восторгом, не легкомысленной влюблённостью, а нежностью, заботой. Трепетной любовью.       — Ладно… бой… пожелай мне удачи, — принц пытается сделать свой голос уверенным, твёрдым, но его спешность в тактическом отступлении к выходу из шатра выдаёт волнение.       Сейчас или никогда.       Мерлин буквально перекрывает ему выход, становясь на пути. Касается руками его груди… кольчуга приятно холодит подушечки пальцев… ему даже не надо становиться на носочки, что, несомненно, приходится делать Гвен — всё-таки Артур не выше своего слуги. И… словно в омут с головой.       Он впивается в губы принца поцелуем.       Когда-то давно он осмелился представить себе, на что будет похож их первый поцелуй, если он всё же случится. До этого момента он никогда ни с кем не целовался, поэтому все фантазии оставались исключительно плодом его воображения — и, как показывает практика, воображение у него довольно хилое. Это… ну, во-первых, это довольно влажно… скользко… непривычно. И очень-очень приятно. Губы Артура тёплые и мягкие, податливые, потому что их хозяин растерян — и Мерлин не находит решения лучше, чем перехватить инициативу, настоять, не отпустить. Заставить Артура ответить на поцелуй, признать свои чувства. Ему уже даже как-то всё равно, что вызвало эту необходимость… всё равно на заклятие… и на леди Вивиан… и на обиду Гвен. Есть только он и Артур, Артур и он. И они целуются.       Когда Артур вдруг приоткрывает губы, отвечает, внутри что-то начинает трепетать, словно у него в животе вдруг неожиданно поселилась бабочка… нет, не так… как будто рой бабочек. И каждая норовит выпорхнуть.       Мерлин, не теряя времени даром, тут же пускает в ход язык. Он не знает, правильно ли поступает, делается ли так, но ему кажется, что он просто обязан так сделать — провести кончиком языка по его зубам, чуть пососать его язык — попробовать принца, своего принца на вкус.       Он настолько забывается поцелуем, что тяжёлая пощёчина становится для него неожиданностью — и он валится на землю, словно мешок с картошкой. В голове гудит, чувства протестуют против такой резкой перемены событий, а грудь словно сдавило металлическим обручем. Он всё ещё чувствует чуть сладковатое послевкусие их с Артуром первой близости на кончике языка, его губы как будто до сих пор ласкают губы принца, но…       Артур возвышается над ним, в глазах — гнев. Перемешанный с ужасом, с пониманием, но всё же гнев.       И, к счастью, того глупого влюблённого выражения больше нет. Заклинание всё-таки удалось снять.       — С возвращением, сир, — Мерлин кривит губы в улыбке, на что щека, по которой пришёлся удар, вспыхивает болью — всё-таки, рука у Артура тяжёлая, таким ударом и убить недолго. Особенно в металлической перчатке.       Принц резко нависает над ним, заставляя испуганно отпрянуть и съёжиться в ожидании нового удара — это тебе не завтрак, поданный на пять минут позже, чем следовало, за такое уже привычным подзатыльником не отделаешься — но Артур лишь произносит твёрдым, жёстким голосом:       — Если об этом прознает хоть одна живая душа, придушу лично, своими собственными руками. Надеюсь, ты меня хорошо понял.       Мерлину едва удаётся сдержать смех до ухода принца, иначе точно ему несдобровать. Немного неловко касается губ подушечками пальцев, словно хочет убедиться, что всё, случившееся сейчас, ему не привиделось и не приснилось — хотя боль от пощёчины и наливающийся на скуле синяк уж точно останутся неоспоримым доказательством на ближайшие несколько дней.       — Ну и чего ты расселся? — в шатёр заглядывает Гаюс, он определённо в курсе и явно веселится. — Королевой тебе всё равно не быть, история такого не переживёт.       Мерлину остаётся только усмехнуться, стряхивая с одежды пыль:       — Ну, история же как-то выдерживает перспективу правления Артура. Кто знает, кто знает…