Прикладная легилименция

Острый краешек бати аккуратно касается верхней струны. Та тихо и коротко отзывается - «ченьк...» - Даа, наделали мы шуму, - произнёс Бансай, ставя кувшинчик с сакэ обратно на столик. - Точно... Рука с бати поднимается, и плектр ударяет по струнам уже без всякой аккуратности. Шинске, как обычно, самозабвенно импровизирует, словно заново переживая недавнюю схватку с аманто. - Твой ритм, - вдруг сказал Бансай. - Он изменился. Шинске хмыкнул и, завершив импровизацию, - пять последних нот как пять последних слогов хайку - выразительно покрутил бати у виска. - Причём, я полагаю... - хитокири тронул струну на своём сямисене. Недовольно поморщился, подкрутил колок и закончил: - ...не прямо сейчас. - С тех самых пор, как ты свихнулся на мелодиях человеческих сердец? - иронично поинтересовался Такасуги. - Шинске, не надо, - миролюбиво попросил Бансай. - Думаешь, я не видел, как ты прикрыл Киджиму? Такасуги старательно зевнул. - Да-да. Ей в спину целил пёс, звучащий флейтой пикколо. Не самая плохая мелодия, осмелюсь сказать. Высокие, повизгивающие ноты. Пальцы стремительно скользят по грифу, бати трепещет над декой крыльями бабочки. - Но она оборвалась, - Бансай коснулся пальцем открытой струны, останавливая вибрацию, - в одно мгновение. - Под горячую руку подвернулся. Одна и та же нота. Такасуги как будто просто выстукивает на струне ритм. Затем к ритму добавляется мелодия — на той же самой струне. Иногда Такасуги, то ли случайно, то ли нарочно, цепляет соседние струны, и в мелодию вплетаются причудливые созвучия. - Под горячую руку подвернулся другой. Тот, кто после этого подбежал к тебе справа, - словно рассказывая сказку капризному ребёнку, невозмутимо возразил хитокири. - За это он стал короче на целую голову. А "флейтиста" ты разрубил на две половинки. Одним ударом. Идеальным ударом, осмелюсь заметить. Он и понять не успел, что умер, я полагаю. Бансай подлил себе ещё сакэ и покосился на Шинске. Тот сидел — голова поднята, единственный глаз мечтательно прикрыт. То ли всецело поглощён своей мелодией, то ли мысленно рисует иероглиф «умиротворение». А если он представлял, как отрывает голову Бансаю, то, судя по выражению лица, пошёл уже на второй десяток Бансаев. Да, пожалуй, не меньше. - Ещё бы, он стоял к тебе спиной... - добавил Бансай. - Какая разница?! Через секунду пёс повернулся бы ко мне. - Разница в том, что в момент своей смерти "флейтист" целился в Киджиму, - терпеливо пояснил Бансай. Шинске приоткрыл глаз. Кажется, успокоился. Последние ноты упали в пространство дождевыми каплями. Значит, можно вступить сямисену Бансая. - Ты сам-то понял, что прикрыл её? А ведь замену ей найти было бы просто, полагаю. - Теряешь хватку, - укоризненно покачал головой Такасуги. - Раньше сакэ не заставляло тебя нести всякий бред. Распустился, смотреть противно. - Когда она пришла в Кихэйтай, она была единственной, кто использовал оружие аманто, - будто не услышав, продолжал Бансай. - Верно, она была незаменимой. А сейчас... сейчас Киджима в лучшем случае — стрелок нужный, но не единственный. Кроме того, у неё уникальная способность попадать в идиотские ситуации. Тоже ей не в плюс. Молчание. Бансай выжидательно приостановил бати и прикрыл струны ладонью. Но Шинске так и не ответил, и Бансай продолжил — мелодию и свою мысль: - Ты не хочешь терять её по другим причинам. Ты просто... привязался к ней, вот и всё. Хотя после вчерашней стычки я уже думаю, что не просто привязался. - Бансай, ты — болтливая бабулька, для которой сплетни — единственная радость жизни. - А ты — юная монашка. Боишься показаться слабым, обнаружив обычные человеческие чувства? Тебя начало волновать общественное мнение? Ты больше не можешь делать то, что хочешь? - Ждёшь, что я буду объяснять свои поступки тебе? - Нет, - вздохнул Бансай, наигрывая какую-то из песенок Оцу-чан. - Хочу помочь тебе самому в них разобраться. А если я всё придумал, то не реагируй так остро. - Учти, болтливая бабулька, я тебе не подружка, с которой можно посплетничать, - предупредил Шинске. - Обсуди эту тему с Оцу-чан, если совсем невтерпёж. Бансай широко ухмыльнулся и мечтательно пропел: - Мы напишем об этом песню, юная монашка... И знаешь что? Я, может быть, совершенно случайно включу её, когда Киджима окажется поблизости. - А я - может быть, прямо сейчас - совершенно случайно сломаю тебе два пальца на левой руке, - спокойно сообщил Такасуги. - Вот, ты даже готов пожертвовать таким хорошим мечником, как я, - пожаловался Бансай. Шинске презрительно фыркнул. Бати соскользнул по всем трём струнам, вновь поднялся. Короткий незатейливый мотивчик-тема, напоминающий мелкую рябь ручейка — столь же простой, сколь и завораживающий... И такой же бесконечный. Нет развития, нет спада, а повторяющиеся звуки мотива не дают ощущения постоянства. Бансай, убрав пальцы с грифа, какое-то время молча слушал. Затем, словно нехотя, плавным движением поднял бати и зацепил открытую струну. Такасуги прервал свою мелодию, вновь скользнув по всем струнам, и вопросительно взглянул на собеседника. Тот, еле заметно усмехнувшись, повторил тот же мотив, только раза в три медленнее. - Итак, ты привязался к ней. Ты беспокоишься за неё... А Киджима... Испытывает ли она к тебе что-то, кроме уважения? Мотив меняет ритм, неуловимо переходит в другую тональность и дальше звучит уже совсем иная мелодия. - Странный ты, - заговорил Бансай, не прерывая игры. - С одной стороны, ты игнорируешь Киджиму. С другой — спасаешь ей жизнь, когда думаешь, что на тебя никто не смотрит. Или же... ты — на самом деле такая расчётливая жестокая сволочь, какой хочешь казаться? - Ты ничего не перепутал, хитокири? - холодно спросил Шинске. - Я думаю, ты упился. Это всё, что я могу для тебя сделать. Улавливаешь, о чём я? - А что? Ты просто решил, что ей пока рано умирать? Что она должна погибнуть не от той пули, не от того удара, который будет предназначаться ей самой? - Хватит... - свистяще выдохнул Такасуги. Резко взлетел бати, и струна, отчаянно тенькнув, лопнула. Одновременно с этим опустилась и рука Бансая, давая жизнь последней ноте. Её звон пронёсся от одного сямисена до другого и смолк. Хитокири довольно ухмыльнулся и, выдержав паузу, снова потянулся к кувшинчику с сакэ. Наклонил его над чашкой и разочарованно вздохнул: в чашку выпали две капли. - Как всегда, на самом интересном месте... Так... я сейчас. Ещё вернусь, ты погоди. Не уходи никуда. И не засыпай. - Он отложил сямисен и поднялся с дзабутона. - Вот что, - решительно начал Такасуги странно звенящим голосом. - Следующую будешь допивать с Такэчи. Алкаш... Бансай, похоже, последнего слова уже не услышал. Пожав плечами, он на нетвёрдых ногах выплыл в полуоткрытый проём. Шинске устало сгорбился, тяжело привалившись к стене. Почти что с ненавистью взглянул сквозь упавшую чёлку на сдвинувшиеся за Бансаем фусума. Прикрыв единственный глаз, склонил голову к тёмному грифу. «Этот хренов Бансай с этим своим бзиком на мелодиях... Да, чёрт возьми, я беспокоюсь за неё. Да, я знаю всё, что ты хотел сказать — мы не имеем права привязаться друг к другу, ей нельзя становиться моим слабым местом... нельзя было становиться. Но если я сам не понимаю, когда она перестала быть просто инструментом, то тебе и подавно не скажу.» Пальцы снова обхватили гриф, прижав к гладкому дереву две оставшиеся струны. Сямисен искалечен — но на другом Шинске не сможет сыграть то, что слышит сейчас внутри себя. Дождь? Лунный свет? Танец пламени и теней? Нет. Мотив напоминает всё сразу и потому не похож ни на что. Ритм непостоянен — звучит то мерным биением сердца, то звоном клинков, сталкивающихся в смертельной схватке. Едва прозвучавшее «разрешение» вновь сменяется диссонансом, тот, в свою очередь, уходит в чистый тон. Под бати то и дело попадает оборванная струна, мешаясь и дребезжа. «Так теперь звучит моя мелодия?»