Святой

Взглянув на Килера впервые, Энке понял: святой. Нет, правда святой — он всегда всем улыбался, так светло и открыто, как никто на станции. Причем абсолютно всем: командиру Куку, другим навигаторам, бойцам, которые нередко его оскорбляли, — всех Килер уважал одинаково, и его собственный напарник не был исключением. Если подумать, он же еще совсем ребенок. Такой простой и добродушный, ну не выглядел лучший навигатор Слейпнира на двадцать с хвостиком. А еще эта его привычка с каждым здороваться, даже зная, что мало кто ответит... Слабым, добрым и больным место в колониях, на Марсе, Венере, но никак не в космосе, где за любую оплошность тебя отправляют в карцер, а благодаря женственной внешности могут хорошенько отыметь в грузовом отсеке свои же товарищи. Просто так — не потому, что злобу держат, а лишь из-за того, что увидят в тебе свою давно оставленную на твердой земле подружку, ну, разве что без груди. И еще, наверное, носом в стену уткнут, чтобы не замечать того, что болтается спереди. И из-за таких вот мыслей Энке вновь и вновь осознавал, что он-то сам не святой ни разу. О, он прекрасно понимал всех тех, кто шлепал Килера по заднице всякий раз, проходя мимо. Хорошо, что больше ничего не делали, знали, что в таком случае жопу надерут уже им — но все же Энке не был девственником, а уж тем более — импотентом. Как же ему хотелось. Хотелось схватить этого непорочного слабака за волосы, так, чтобы не вырвался, и запрокинуть его голову, так, чтобы молочная шея оголилась. Не покусать, но лизнуть, ощущая, как быстро бьется жилка около кадыка, и губами да теплым дыханием согреть – так, чтобы у него мурашки побежали. Хотелось быстро, не церемонясь, раздеть – сдернуть куртку, футболку, стянуть штаны, завалив перед этим на не жесткую полку… Нет, не так. Хотелось, чтобы он сам это сделал. Медленно и дразнящее, глядя прямо в глаза – расстегнул белоснежный комбинезон, приспустил рукава, оголяя тонкие плечи… Томно вздохнул, проведя влажным языком по тонким губам, а потом стянул жесткую материю до бедер, замирая на секунду. Прошептал бы что-нибудь на своем родном языке, а не межгалактическом - таком красивом и певучем, что Энке бы все равно судорожно сглотнул, хоть и не понял бы ни слова. Хотелось, чтобы обязательно замер в миллиметре от обветренных губ бойца – и положил бы его руки себе на талию, а потом, прикрыв полупрозрачные веки, опустил ладони на бедра, под комбинезон. Хотелось, чтобы дал опрокинуть себя на узкую постель, стянуть остатки одежды – и чтобы обязательно свел ноги, но не как стесняющийся девственник, а наоборот, развратный малый, ожидающий продолжения. Да-да, вот так – чтобы одна коленка была чуть выше другой, а пальцы на ногах оказались на удивление гибкими, чтобы пропускать между собой влажный язык Энке, который, конечно, не удержался бы. Поцеловал, облизал каждый палец отдельно, а потом бы пощекотал носом высокий свод… Хотелось, чтобы Килер покорно лег на живот, соблазнительно приподнимая зад, так, чтобы было видно все – и не больше, чем нужно. Мягкие ягодицы, остро выпирающий позвоночник – и птичьи лопатки. И волосы, чтобы волосы прикрывали плечи – чтобы в них можно было зарыться, кусая мягкое ухо. Хотелось взять его не грубо, не быстро, но сильно – без лишних прелюдий, чтобы чувствовать его настоящего, а не уже привыкшего и неспособного действительно интересно отреагировать. Глубоко, до боли в поджавшихся яичках, снова и снова погружаясь в теплое нутро – и чтобы рука Энке на животе навигатора чувствовала, что он сам там, внутри. Ощущала свой же член, растягивающий Килера до максимума, раскрывающий, почти разрывающий. Хотелось, чтобы он плакал – не от боли, конечно, а от переизбытка эмоций. Чтобы его глаза были широко открыты, а слезы скатывались по худым щекам, изредка замирая на светлых ресницах – и чтобы он не мог ни говорить, ни стонать. Молчал, и только изредка тихие всхлипы вырывались из его горла… А потом бы Килер прикрыл глаза и опустился бы на жесткую простынь, оглядываясь через плечо. Энке бы увидел его светлые глаза – и просто не удержался бы. Положил бы ладони на бедра, рванул на себя – и вдавил в постель так, чтобы тот закричал… А потом бы застонал – так громко, чтобы всех гребаных извращенцев вокруг разбудить. Энке открыл глаза – по сетчатке били красные отсветы прожектора, что проходили даже сквозь темные веки. Противно пищала сирена, а Килер уже стоял перед ним в полной экипировке, держа в руках оба шлема – свой и бойца. - Проснись, Энке! - почти прокричал навигатор, стараясь перевыть сирену, и бросил напарнику шлем, который тот очень удачно поймал. А потом Килер облегченно улыбнулся, и смешок сорвался с его губ. - Только за штурвалом не зависай, ладно? На информационном табло горела надпись "Боевая тревога", и Энке ничего не осталось, кроме как пойти за своим святым навигатором.