Принцип отражения

Добродетель – сама по себе наказание. Закон Мерфи Он часто вспоминал высокого сгорбленного человека. Его худое лицо с желтой обвисшей кожей, собирающейся под подбородком складками, высоким лбом, острыми скулами и тонкой, словно прорезанной линией рта. Вспоминал длинные, с обломанными ногтями, испачканные чернилами пальцы, до боли сжимающие запястья. Даже имя – брат Кайл. Свое – нет. Наверное, он слишком редко его слышал, чтобы запомнить. Отродье, бесовское семя, чаще – ублюдок. По имени его звал разве что старый аббат, приютивший найденного у ворот обители младенца. Мать нашли рядом – закоченевшую, припорошенную выпавшим за ночь снегом. Ребенок, завернутый в ворох старых тряпок, выжил милостью Господа. По мнению брата Кайла – происками дьявола. И теперь, когда старый аббат со дня на день готовился расстаться с этим миром, брат считал, что в своем праве. Каким-то звериным чутьем человек с выцветшими белесыми глазами узнавал, когда ненавистный подопечный ужом ускользал из аббатства. Он бегал в мертвецкую. Подмастерья охотно впускали его, позволяли наблюдать и делать записи. Иногда, в хорошие дни, даже разрешали самостоятельно препарировать поступающий материал. И он не видел в этом ничего греховного. Тело человека таило в себе массу загадок. И он надеялся раскрыть главную из них… если, конечно, после очередного побега его не запрут в келье. Хотя скорее уж, когда аббата вознесут на небеса ангелы, брат Кайл просто выгонит его, бросив в грязь у ворот нехитрый скарб и захлопнув тяжелую створку. Не самый худший вариант, и что-то подсказывало – это было бы слишком просто. Еще он помнил вечер. Холодный ливень опустился стеной на маленький город в двух лигах от аббатства. Дороги размякли, превратившись в густое месиво. И только частые вспышки молний помогали не брести наудачу, рискуя сорваться с оплывшей насыпи и свернуть шею. Он бережно держал за пазухой с трудом добытые рукописи, стараясь оградить их от воды. Можно было бы остаться… переночевать в мертвецкой – он давно понял, что живых следует опасаться куда сильнее. Но страх перед встречей с братом Кайлом подгонял его в спину. В такую погоду старик наверняка запрется у себя и не станет караулить ненавистного подопечного, который, конечно же, по его мнению, трусливо дожидается рассвета. Несколько раз он поскальзывался и лишь чудом держался на ногах. Его колотил холод, веки казались свинцовыми – так тяжело было не закрыть глаза. Успокаивало одно: очередная молния высветила стены аббатства совсем близко. Край рукописи намок и набух. И, кажется, он чувствовал кожей, как начинают плыть чернила. Добытый нечеловеческими силами труд грозил не дотянуть до кельи и это пугало еще больше всех угроз и наказаний, которые ему бы светили, если бы в аббатстве узнали, что он читает пред сном вместо молитв. Последние ярды он преодолел, задыхаясь. Раздвинул тугие лозы дикого винограда, скрывающие лаз в каменной кладке. Запах дождя, слившись с запахом прелых листьев, на миг вскружил ему голову. Добрался… И не успел он обрадоваться, как цепкая рука схватила его, с силой втащив на ту сторону. Здесь, под покатыми стенами аббатства, было почти сухо. С той стороны ярился ветер, гремели небеса, а за холодным камнем только изредка срывались сверху крупные, тяжелые капли. Тусклый свет огарка исказил лицо брата Кайла, кинув густые тени под глаза, обведя нос и искривившуюся линию рта. Старый монах усмехнулся. – От тебя несет мертвечиной… Он промолчал. Давно запомнил, что лучше сразу опустить взгляд и молчать. – Ничего, ничего, – хрипло пообещал брат. Цепкие тонкие пальцы больно вцепились ему в подбородок, вынуждая поднять голову. – Скоро придет новый порядок, и ты первым ответишь за свои грехи. Как-то брат Кайл сказал ему, что если бы он действительно любил Господа, как говорил аббату, давно бы выжег свои глаза – доказательство греха его матери. И каждый раз, когда монах ловил своего подопечного, требовательно искал что-то во взгляде, словно спешил убедиться, что на него по-прежнему не действуют бесовские чары. Он же, видевший в мертвецкой, как любые глаза – и темные, и серые и, конечно же, зеленые – затягивает мутная белесая пелена, считал самой большой глупостью судить человека по этому признаку. Но молчал, избегая новых наказаний. – Чтобы всю ночь на коленях читал Анима Кристи* – проверю. Монах резко дернул его, и он, уставший за день и долгий путь в аббатство, не удержавшись, рухнул в грязь. Из-под плаща выпали листы, бережно обернутые намокшей тряпицей. Какая глупая оплошность. – Что это? – руки брата Кайла дрожали от предвкушения, пока монах разворачивал тонкие листы. И его надежды оправдались. – «Об удивительных тайнах природы – царицы и богини смерти»… – замолчал. Название уже расплылось, пострадав от ливня, но все еще не поддавалось двойной трактовке. Он понимал, что теперь уже не будет ничего. Столь тщательно проработанный план, удачно совпавшая буря – все рухнуло от обычной человеческой усталости. Люди слабы… и еще совсем недавно это казалось естественным. Кажется, в другом запрещенном труде это состояние называлось – атараксией. Его медленно наполняло странное спокойствие. Пока брат Кайл звал служек, он чувствовал, как вместе с холодом приходит безмятежность, на которой он раскачивался, как в колыбели. Дождь падал на лицо, стекая по щекам дорожками холодных слез. Озноб уже не бил тело. Наверное, сегодня ему вообще не стоило сбегать. Но в мертвецкую так редко привозили детей… чаще – бродяг, убийц, ограбленных толстосумов и шлюх. В них копаться было совершенно бесполезно. То, что он искал, эти люди утратили давным-давно. Детское же тело должно было дать подсказку. Не получилось. Он так и не нашел, где же среди плоти и костей жила душа. Может быть, теперь узнает? Осталось только закрыть глаза и навсегда отдать себя этому холоду. *** На кухне горел свет, слышались веселые голоса девчонок. Ичиго остановился у калитки, через силу выталкивая воздух из легких. От бега сердце бешено стучало где-то в глотке, мешая дышать. Смахнув капли пота и неловко переступив с ноги на ногу, он прислушался к смеху Юзу. Значит, все в порядке? Но что, в таком случае, случилось с Гриммджо? У Джаггерджака, конечно, под хвостом имелось шило нехилых размеров, но просто так, без веской причины, он не ушел бы из дома. Пустой? Шинигами? Подчинители? Толкнув входную дверь, Куросаки зашел в полумрак прихожей. Рядом с туфельками Карин и Юзу стояли незнакомые ботинки – длинные, начищенные, мужские. – Ичиго! Ты сегодня рано! Все в порядке? – Карин светилась от радости. Такой счастливой Куросаки не видел сестру слишком давно… – должно было случиться что-то действительно замечательное, чтобы она так открыто улыбалась. – Эм-м… – смешался он, успев за короткие минуты бега настроить себя на очередной конец света. – У нас гости? – Угадай, кто! Мы так давно не видели кузена! Следом выбежала Юзу и потянула Ичиго за руку: – Скорее, братик! Шу-чан соскучился! Куросаки позволил себя, словно послушную игрушку, отвести в теплую, светлую гостиную. Он уже знал, кого увидит – почти не удивился. Краешком сознания отметил, как Карин и Юзу восторженно вьются вокруг поднявшегося ему на встречу Цукишиме. Выдохнул. Несколько раз про себя повторил, что если у Улькиорры получилось «излечить» Иноуэ, он повторит это и с девчонками. Совсем скоро Кватра приведет Эспаду, они быстро уничтожат подчинителей, и с его сестрами все обязательно будет хорошо… Эта игра слишком затянулась и перешла допустимые рамки. С Карин и Юзу все будет замечательно. Ичиго со свистом втянул воздух. Желание набить Цукишиме рожу никуда не делось. Впрочем, если бы он не знал, что подчинение «Книга конца» обратимо, он бы уже, скорее всего, впечатал этого урода в стенку, не слушая протестующего писка сестер. – Что ты забыл в нашем доме? На тонких губах Цукишимы появилась снисходительная, змеиная усмешка. Кажется, он не понимал, какие усилия прилагал Куросаки, чтобы держать себя в руках. – Братик, повежливее! – прикрикнула на него Карин. Шуруко поднял руку, успокаивая девочку: – Все в порядке. Ичиго прав, что сердится… я пришел поздно и без предупреждения. Раздавшийся стук заставил Куросаки вздрогнуть и рефлекторно обернуться – вряд ли Эспада сейчас бы стала тратить время на расшаркивания и правила хорошего тона. Девчонки побежали открывать дверь новым гостям. Всего одно смазанное движение; не успел парень отшатнуться, как Цукишима сжал его плечи тонкими сильными пальцами и, наклонившись к Куросаки, прошептал: – Не представляю, как ты узнал о Гинджо, Ичиго, но будь уверен – это знание не поможет тебе. Все просто закончится менее драматично. В прихожей уже звучал громкий смех Кейго; Тацки что-то спрашивала у Карин. Куросаки закрыл глаза и сосредоточился на вкрадчивом шепоте Цукишимы. Его дыхание обжигало кожу, а слова царапали душу. – Если хочешь, чтобы к твоим сестрам и друзьям вернулась память – придешь. Добровольно отдашь силу. А чтобы у тебя не возникло желания сыграть нечестно, попрошу подстраховать нас Орихиме и Чада. Как думаешь? – Ублюдок! – Куросаки со всей силы ударил Шуруко в живот… но кулак не встретил сопротивления: в комнате остался только Ичиго; в распахнутое окно ветер играл занавесками, надувая их, словно паруса. – Братик? – Юзу вынырнула из сумрака прихожей и с удивлением посмотрела на него. – А где Шу-чан? – Кейго заглянул за диван, будто Цукишима мог там спрятаться и выскочить с приветственным криком. – Срочные дела… – развел руками Ичиго и заставил себя улыбнуться. – Через окно и не попрощавшись? – не поверила Карин. – Ну-уу, – сразу заныл Кейго, – а мы так давно не виделись! – Ты не наговорил ему грубостей? – уловив что-то в реплике Карин, Тацки обвинительно ткнула в Куросаки пальцем. – Только договорился о новой встрече, – признание получилось правдивым, а за радостным воплем Юзу никто не расслышал горечи. – Извините, мне нужно уйти. Потом посидим вместе. Он снова бежал сквозь ночь. Сначала бездумно петляя по улицам, потом надеясь придумать действенный план. Но все разбивалось о звонок Орихиме. Она ответила на вызов быстро и звенящим от счастья голосом подтвердила, что находится у подчинителей в гостях вместе с Чадом. Ждут только Ичиго. Почему-то в этот момент Куросаки слишком отчетливо представил себе, как веселую, солнечную Иноуэ разрезает на части меч Куго. И так обязательно будет, если он потянет время… – ведь это было бы логично: просто дождаться Эспаду. Уж с ними-то можно было вламываться не только в дом к Цукишиме, но и во дворец Короля душ, появись у Ичиго подобная идея. А еще можно было позвонить Урахаре. Но еще ярче подчинения Гинджо Куросаки видел снисходительную улыбку торговца и слышал голос Йороуичи: «А-аа, малыш, конечно поможем. Ты же без силы совсем ничего не можешь!» Остановившись, Ичиго с яростью сжал кулаки. Слаб. Он слишком слаб! Не может никого защитить. Уже надеется на помощь арранкаров – вчерашних врагов. Еще бы к отцу за помощью побежал… По асфальту глухо застучали первые дождевые капли. Сначала медленно, чинно, шурша листвой во дворах, разбиваясь о широкие карнизы домов. А после, спустя несколько долгих минут, весь мир скрылся за завесой ливня и утонул в его шелесте. Ичиго выдохнул и подставил лицо дождю. В голове прояснялось, страх и ярость отступали. Он столько всего пережил, что желание Цукишимы и Гинджо казалось смешным и мелочным. Не захватить мир и перекроить по своему, не стать новыми богами… всего лишь добавить пару капель силы к своим возможностям. Если это единственное, что он может сделать – так тому и быть. Он отдаст свое подчинение. Но не раньше, чем проверит на прочность их собственные силы. ___ * молитва Anima Christi (Душа Христа) ** Ванини Джулио Чезаре – итальянский философ-материалист, сторонник учения Н. Коперника. За борьбу со схоластикой и религией, распространение атеистических взглядов был по приговору инквизиции заживо сожжен на костре. *** У Эпикура атараксия связана с отсутствием телесной боли и душевных страданий и тревог. Тревоги в душе возникают из-за ложных мнений о богах и смерти, которые вызывают у людей страх. Избавится от этого помогает трезвое/логическое рассуждение, приводящее к атараксии.