Бумажный человек

Придя из музыкальной школы, Катя кинула сумку на кровать и раскрыла ноутбук, лежащий на столе. «Ты не могла бы слушать музыку в наушниках?!» – гласила надпись на стикере, приклеенном к монитору. – Ахах, хорошая попытка, мам. – Катя смяла записку и кинула её в корзину возле стола. «Блин, она не догадалась. У меня скоро уши отвалятся, если я буду слушать собственную музыку». Замираю. Катя подходит к стене так близко, что может уловить моё дыхание. – Да ну нет. Такого быть не может. – На этих словах я расслабляюсь. Мне снова удалось остаться незамеченной. Катя садится обратно за компьютер, с минуту смотрит в экран и пишет в блог: «Мне снова кажется, что она двигается. Наверно, мне стоит обратиться к врачу. Ну не может же плакат быть живым? Да-да, не может. Я здорова. Я здорова!». Последние слова Катя произносит вслух и бьётся головой об стол. Чёрт, она же убьёт себя. – Кхм, – Я осторожно привлекаю к себе внимание. Катя резко оборачивается, но, не находя источника звука, возвращается к своей писанине. – Да посмотри же сюда, на стену. Катюша медленно поворачивается всем телом в сторону звука. Я машу ей ручкой и приветливо улыбаюсь. Блин, только бы она не откинулась. – Да ну нафиг. – Протягивает девушка, смотря на меня, как на восьмое чудо света, открыв рот и выпучив глаза. – Ну да, я живая. Что тут такого? – Я начинаю раздражаться, хотя должна понимать, что сейчас происходит не совсем обычная ситуация. Катя продолжает моргать, тупо глядя на меня. Девушка в шоке. – Я решила не мучить тебя. А то упекут в психушку. – Или я сама сойду с ума. Я разговариваю с фотографией, висящей на стене. Обычное дело, да? – Катюша оттаивает, оживляется, отходит от шока. – Ах, как жаль, что ты не веришь в меня.. – Наигранно расстраиваюсь я, готовясь пожалеть о своём решении открыться. –Эй, эй! Нуки! Не уходи. Я верю, верю. – Катя прыгает от радости и снова подходит к стене. – А ну моргни. Я моргаю и улыбаюсь аристократически бледной девушке с русыми волосами до талии и зелёными глазами в контактных линзах. – Класс.. – Рада, что тебе нравится, как я моргаю. – Мы обе заливаемся смехом. – Даш.. ты можешь выйти отсюда? – Да. Когда тебя и твоей мамы нет дома, я пользуюсь ванной и ем ваши продукты. Передай маме, что у неё восхитительные борщи. – А серьёзно? – Могу. Но мне надо возвращаться время от времени. – Я делаю небольшое усилие, вырываясь из тонкой бумаги, и приземляюсь на мягкую Катину кровать.

***

Прошло несколько дней с тех пор, как я открылась Кате. Она привыкла ко мне. Мы часто разговариваем, когда её мамы нет дома, играем на гитаре. Мы можем болтать до утра о чём угодно. Я учу её секретам игры на гитаре, а она обожает трогать мои дреды. Мы разучиваем песни, она пародирует меня. С Катенькой тепло и весело, как с подругой, которую знаешь лет десять. Прошло всего несколько дней, а я уже так привязалась к этой девушке. Ведь я в этом плакате на стене её комнаты, словно в тюрьме. В её квартире. Я частичка человека, изображённого на этом самом листке бумаги, прибитом кнопками к старым выгоревшим обоям. Сколько нас таких, сохранивших сознание той, которую запечатлели на плёнку и распечатали на всю страну? Я чувствую такое простое человеческое тепло от неё.. – Даш, я в ванную. Сколько нас таких, замурованных в бумагу без права выхода за пределы квартир? – Даш. Без права видеть жизнь за пределами бетонных коробок. – Даша! – А? Прости, я задумалась. – Я виновато улыбнулась, в глазах Кати я увидела грусть, какая бывает, когда человек тебя не слушает уже давно. – Ничего страшного. – Раздражённо изрекла Катенька, вытащила из шкафа полотенце и ушла. Уже стоя в ванной, она снимает футболку, как вдруг ощущает моё дыхание на своей спине. – Эй, дай хоть помыться! – Катюша смеётся, стоя передо мной в бюстгальтере и домашних шортах. – Я тебе надоела? – Надуваю губки. Девушка устало вздыхает, смеряет меня строгим учительским взглядом и, не отвечая мне, залазит в ванну, задёргивая штору перед моим носом. – Я не поняла. – С наигранным недовольством я проникаю за штору и сажусь на край ванны, складывая на груди руки. – Что такое? – Катя стоит по щиколотку в воде. – Малыш.. – Включаю говор Карлсона, – твоя мама уехала. Пошалим? – Мы уже действительно общаемся как старые подруги. – Хорошо, только дай помыться по-человечески, я тебя стесняюсь. А я пока подумаю, чем нам заняться. – Ладно, ладно. – Наклоняюсь к воде, резко дёргаю рукой, и волна окатывает Катю. Её шорты промокают насквозь, прилипая к чуть полноватым ногам, которые она ненавидит. – Ты за это ответишь! – Катя смеётся и злится, мокрая по пояс. Уловив долю гнева в её голосе и на лице, убегаю в комнату. В крепость, в засаду. Как же всё-таки приятно просто беситься с Катей, как в детстве. За те полчаса, что её не было, я успела раз десять «умереть» от скуки. Интернет уже не был интересен, мне оставалось только залезть обратно в бумагу, чтобы подзарядиться перед «пошалим». Катя вытирала полотенцем мокрые волосы, ища меня глазами по всей комнате. – Эй, Даш. Даш.. Ну не смешно, выходи. – Она заглянула под стол, под кровать, в шкаф. Её взгляд случайно упал на плакат. Он часто пустовал, и Катя так отвыкла смотреть на него, что могла искать меня ещё долго и по всей квартире. – Эй, вылезай. Я испугалась. – Катя действительно была напугана: её голос и губы дрожали. Она прижала мокрое полотенце ко рту, её глаза, блестящие от линз, от подступающих слёз заблестели ещё больше. Катюша отвернулась к столу, её плечи дрожали. Я что есть сил вылетела из своей бумажной тюрьмы и обняла её сзади. – Прости меня, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. – Начала молиться я. – Даш. – Катя ответила так спокойно, что я испугалась. – Что такое? – Я замерла в ожидании чего-то страшного. – Ты меня за грудь держишь. – Тебе это не нравится? – Я сжала её грудь сильнее, едва сдерживая смех. – Ну.. непривычно так. – Катя рассмеялась. Я резко развернула девушку лицом к себе и, прижав её за талию к себе, прильнула к её губам. Я почувствовала, что она перестала дышать. Я опустилась губами к её шее, давая Катюше возможность дышать. Осознав, что я только что сделала, я оторвалась от девушки и, случайно несильно толкнув её, попятилась к двери. Я сползла вниз по стене у двери и зарылась руками в свои чёрные д-ешки. Боже, веду себя, как маленький дикий зверёныш. Я украдкой, исподлобья посмотрела на Катю. Она стояла, не шевелясь, разве что жевала губы, смотря куда–то в окно. Не поднимая головы, я сказала: – Если я сделала что-то не так, есть один способ. Я решила заговорить первой – тишина давила и глушила. – Какой? – Катя повернулась в мою сторону. – Можешь сжечь плакат, когда я вернусь в него. – Как в клипе. – Катя фыркнула. Это как сжечь лягушачью кожу. Только царевна была не в ней. И я в клипе тоже. А сейчас я предлагаю себя уничтожить. Что же я наделала, я испортила дружбу! – Не говори ерунды. – Катя подошла ко мне, села на колени и подняла мою голову. Мы посмотрели друг другу в глаза. Она провела тёплой ладошкой по моей щеке и поцеловала в уголок губ. – Я давно люблю тебя, – Прошептала она, прижавшись губами к моей ключице. Я обняла девушку и прижала к себе. – Ещё до того, как ты дала о себе знать. Тогда я подумала, что сошла с ума. Я стала замечать, что ты двигаешься, меняешь позу, я чувствовала взгляд на себе. Я так привязалась к тебе. Я так привыкла, что ты всегда рядом, когда я прихожу домой. Что мне есть с кем поговорить. У меня ведь нет друзей. Кроме тебя. А у мамы много дел. Она даже оставляет меня одну дома. Но я не одна, благодаря тебе, и это спасает меня от скуки и страха ночевать одной. Я боюсь, что я больна и тебя нет. Но зато я не одинока. – От этих слов я сильнее прижала её к себе. – Пожалуйста. Не уходи. – Меня можешь уничтожить только ты. Ты меня купила и повесила. – Нет. Я люблю тебя. Катюша встала с пола и протянула мне руку, помогая подняться. А я просто обняла её и поцеловала, отчаянно и немного грубовато, словно в последний раз, словно она всё-таки сожжёт меня за всё, что я сделала. Бред. Она же любит. – А теперь послушай меня. – Я обняла Катю за шею и стала легонько бить пальцами по её коже, представляя пианино. Катя нервно дёргалась и дрожала от мурашек и мокрых волос, намочивших футболку, но ничего не говорила. – Я заперта здесь. И ты единственная, с кем я могу поговорить здесь. У меня ведь тоже больше никого нет. Я долго приглядывалась к тебе. Мне нравилось наблюдать, как ты спишь и просыпаешься, как улыбаешься мне, едва открыв глаза. Мне нравилось слушать всё то, что ты говорила мне, не зная, что я всё слышу. Все эти признания, просьбы. Когда ты была рядом, я не чувствовала себя одиноко и ущербно – ведь я всего лишь голограмма, так скажем. Я не хочу терять тебя и всё, что у меня есть. – У нас. – Да, у нас. Потому что я тоже люблю тебя. Не бросай меня. Я накрыла Катю одеялом и легла рядом. Она обняла меня и моментально уснула – видимо, устала от произошедшего. Она ещё долго произносила моё имя во сне, бормотала, что любит, нервно всхлипывала, но затем успокоилась. Я гладила её по волосам и целовала их, пока не уснула сама. Моя Катюша зашла в комнату и по привычке бросила сумку на кровать. В руке она держала большой лист, свёрнутый в трубочку и схваченный резинкой для денег. – Что там у тебя? – Спросила я, забирая лист и стягивая резинку. – Я купила плакат со всей группой.