Механик

Его называли «Механик от Бога», его руки и талант способны были восстановить любой, даже самый разрушенный механизм. Каждый владелец авто считал своим долгом небрежно сказать, что проходит техосмотр в мастерской со скромным названием «У дороги». Именно там, у старого герра Готлиба, и работал Золотой механик. Сам Курт никогда так себя не называл. Ему просто нравилось это делать, нравилось, когда из молчащего механизма появлялась самая прекрасная музыка – шум работающего двигателя. Каждый день он чинил и восстанавливал, каждый день заканчивался одинаково: восторгом владельцев, гордостью за выполненную работу, завистью других работников мастерской и жадным блеском в глазах герра Готлиба. И горечью, что сейчас он уйдет к себе в небольшой домик на окраине города, а тот, кто ему дорог останется здесь, в маленькой каморке над мастерской. Предприимчивый герр Готлиб решил, что денег за ремонт ему мало, да и делиться с работниками приходится, вот и завел наверху несколько комнат, где ожидающие владельцы могут развлечься в свое удовольствие. Для этого в приюте при монастыре были куплены две пары, мальчики и девочки. На любой вкус, как говорится, и главное - никакие ревнители нравственности не подкопаются, работники борделя уже миновали возраст совершеннолетия. Его Курт приметил уже давно. Каждый раз, когда он проверял авто во дворе мастерской, из-за занавески наверху на него смотрели чьи-то глаза. Почему только они? Да остального не было видно, этот кто-то прятал лицо за тканью. Эти блестящие огромные, в обрамлении пушистых ресниц глазищи казались самыми прекрасными во всем мире. Хотелось увидеть и все остальное. И Курт гадал, какое у него лицо, губы, шея, какое тело. Он представлял, как будет разглядывать его руки с тонкими пальчиками, почему-то казалось, что они обязательно тонкие с розовыми ноготками. И кто знает, может, удастся поцеловать? Но говорят же, бойтесь своих желаний. Увидел. Лучше бы никогда не видеть, чем так. Этот день не заладился с самого утра. Сначала приехала чопорная дама, фру Хоккинс, она заседала во множестве обществ, начиная от «Любителей душистого горошка» и заканчивая «Поможем детям, сиротам при живых родителях». Увидев эту даму, замученные поденной работой матери хватали своих детей и удирали, куда глаза глядят. Реальная помощь от нее доставалось разве что душистому горошку, и то когда она брала лейку и поливала. А вот морализаторских и нудных поучений было хоть отбавляй. Вот и сейчас, углядев за занавеской блестящие глаза, она стала вещать о недопустимости таких отношений. Курт молчал, ему было все равно, как зарабатывает деньги герр Готлиб, лишь бы ему платил исправно. Его труд уж точно честнее некуда. Видимо до фру Хоккинс это дошло, или она поняла, что наемный работник в данном случае не авторитет, и фонтан красноречия иссяк. Чтобы тут же излиться заново на голову герра Готлиба. Тут, правда, ее ожидало разочарование: к этому времени авто было отремонтировано, и даме пришлось удалиться. Тем более у ворот уже нетерпеливо сигналил другой клиент. Его Курт ненавидел. И за то, до какого состояния фон Шнитке доводит авто, и как он относится к тем, что наверху. Конечно, работникам мало было известно, но после его ухода частенько выносили тазы с водой, и замывали окровавленные тряпки. А герр Готлиб потом недовольно поджимал губы и говорил, что тот или та три дня не работают. В этот день все шло наперекосяк. У авто фон Шнитке оказались серьезные проблемы с тормозами, и как он доехал только? А наверху разыгралась своя трагедия. Впервые за все время сверху послышались крики, да такие, что все выскочили во двор. На шум сразу ушел герр Готлиб, кто-то громко и визгливо возмущался, Курт с трудом понял, что это фон Шнитке, хозяин его успокаивал. А потом во двор выволокли парнишку. С него быстро содрали оставшиеся тряпки и привязали к столбу в углу двора. На улице было прохладно и того била дрожь, то ли от этого, то ли от страха. Напротив столба поставили кресло, куда важно уселся фон Шнитке, баюкающий забинтованную руку. Работники столпились у ворот в гараж: такое было впервые. Наказывали конечно, но не так, не кнутом и не прилюдно. Курт стоял вместе со всеми, но видел только те самые глаза, огромные, сейчас полные слез. Удары и вскрики наказанного слились в его сознании в жуткую какофонию звуков. Внезапно он понял, что больше не позволит этому продолжаться, и решительно пошел к месту действия. В меру почтительно поклонившись, все же его уважали, и Курт мог позволить себе вольности, он произнес: - Господин, ваше авто готово. И господин, я бы рекомендовал вам быть аккуратнее. Сегодня вы чудом остались живы. Очень бережно относившийся к себе фон Шнитке тут же остановил наказание. Он был глуховат, но тщательно это скрывал, а Курт еще и нарочно говорил тише. - Объясни, милейший! - Тормоза на вашем авто были кем-то нарушены. Если бы вы поехали, куда собирались сразу, а не завернули в мастерскую, то возможно попали в аварию. - Так… - судя по всему, в голове фон Шнитке стали ворочаться мысли. А поскольку был он не очень умным, то ворочались они медленно, со скрипом. – Кому же я так помешал? - Вы богатый и знатный господин, - пожал плечами Курт. Заканчивать мысль он не стал, и без него додумают. Додумал. Видимо не все было гладко в семье Шнитке, раз его глава так морщил лоб и загибал пальцы. Курту их не было жаль. - Спасибо, милейший! – хлопнул его по плечу фон Шнитке, видимо он нашел виновника. – Ты спас мне жизнь, и я этого не забуду. Что ты хочешь в награду? Курт помолчал, денег ему от мерзкого типа не нужно, а вот получить в свое собственное владение парнишку у столба, почему бы и нет? Лишь бы только не показать, как он важен для Курта. И механик почтительно ответил, что ничего ему не нужно. Разве можно измерить в деньгах спасение жизни? Фон Шнитке даже растрогался и, сначала похвалил спасителя перед герром Готлибом, все же сунул тому увесистый кошелек. А потом снова повернулся к Курту: - Я настаиваю на награде! - Господин, ну если вы так хотите отблагодарить, подарите мне его, - и Курт ткнул пальцем на обвисшего в путах парня. Механик чуть скривил губы и доверительно продолжил: - Давно хотел завести кого-нибудь, да все руки не доходили. - Да он строптив, вон и руку мне прокусил! - Не беспокойтесь, господин. Я строг, у меня не забалуешь. Фон Шнитке посмотрел в холодные глаза механика, перевел взгляд на его ручищи, вспомнил, как распекал механик своих помощников за небрежность, и согласился. Ну, забьют сейчас шлюшку у столба до смерти, и все его мучения закончатся. А подарить строгому человеку, не дающему спуску и наказывающему за любую провинность, другое дело. Это надолго, это даст возможность прочувствовать свое поведение. Парня отвязали, и он опустился у столба, глядя вдаль пустыми глазами, бумаги на его передачу подготовили, и Курт уже собирался забирать свое сокровище, как вмешалась еще одна личность. И чуть все не сорвалось: в ворота въезжала на своем авто фру Хоккинс. Она сразу все увидела, сделала выводы и теперь направлялась к чертыхнувшимся про себя мужчинам. - Господа! Что тут происходит? «А то сама не видишь?» - с досадой подумал Курт. - Вы содержали эту погрязшую во грехе душу, - завела привычную волынку фру Хоккинс, - а теперь вместо спасения продолжаете упорствовать и не позволяете грешнику раскаяться? Где ваше благочестие, господа? Где ваше милосердие? Курт покосился на пятна крови на покрывале, в которое он укутал уже почти своего парня. Ну да, милосердие во всей красе. На лицах фон Шнитке и герра Готлиба ясно читалась досада и пожелание фру провалиться поглубже, лучше к тем самым грешникам. - А вы, Курт? – продолжала ханжески фру Хоккинс. – Я считала вас таким благопристойным человеком. Как вы можете принимать в дар живого человека? И позволять ему и далее упорствовать во грехе? - Вы правы! - ухватился за ее слова Курт. Больше всего он опасался, что одумавшись, герр Готлиб отзовет дарственную. И тогда парень снова вернется в каморку наверху и, по-прежнему будет ублажать клиентов, а для Курта будет потерян навсегда. - Я?! – даже опешила фру, впервые с ней соглашались с таким энтузиазмом. - Да! Он погряз во грехе и моя задача помочь ему начать новую, правильную жизнь. Я должен взять его супругом. Фру польщено заалелась, герр Готлиб, действительно собиравшийся сразу отменить дарственную, скрипнул зубами: на законного супруга его власть не распространялась. - А господин Шнитке поможет нам совершить это благое дело, - закончил воодушевленно Курт. - Э… - проблеял растерявшийся фон Шнитке. - Он же является главой общины, а значит, может заключать брак! – Курт с деланным восторгом и преувеличенным почтением поклонился ему. - Ну, да… могу. - Ах, - фру даже прослезилась, так понравилась ей мысль, что она спасла очередную заблудшую душу, - конечно, вы же можете объявить их супругами? А я сразу отправлюсь в ратушу, засвидетельствую брак! Очень быстро перед растерявшимся фон Шнитке, поставили Курта, парня, все еще закутанного в покрывало и по два свидетеля с каждой стороны. В мужском браке требовалось не два, а четыре поручителя. И еще быстрее фон Шнитке проговорил традиционную формулу связи: чем быстрее закончится странное действо, тем лучше. И вот уже герр Готлиб произносит сквозь зубы слова поздравления и великодушно выделяет своему лучшему механику целых три свадебных дня. Уже потом, по зрелому размышлению, владелец мастерской решил, что это неплохой вариант. Парень после наказания, скорее всего бы не выжил, а если бы и выздоровел, то такого дохода бы уже не приносил. А семейный механик уже точно никуда не денется, кто же будет терять работу, заимев мужа? Тем более, что доход от работы Курта намного превышал тот, что он получал за парня. Так что все к лучшему. Восхищенная собственным поступком фру Хоккинс даже предложила Курту подвезти его с супругом домой. Но механик предусмотрительно отказался, не хватало еще показать настырной фру, где его дом. Сам доберется. Тем более, что в углу двора, закрытая чехлом стояла мотоколяска, собранная лично, и на собственные средства. Туда и усадил полуживого от произошедшего мужа. И повез, осторожно, чтобы не растрясти. И внес на руках в дом, как настоящего новобрачного. Только потом не гостям представлял, как положено на свадьбе, а уложил на диване и быстренько сбегал к соседке, пожилой фру Лотте, попросил у нее чистой ткани на повязки, да послал Ганса, ее шустрого внука, за лекарем. И только когда все уже ушли, и сердобольная соседка, принесшая немного одежды на первое время, оставшейся от сына, и лекарь, долго вздыхающий над исполосованной спиной парня, и даже Ганс, притащивший свой припрятанный кусок мясного пирога, только тогда, Курт спросил своего нечаянного мужа, а как его все-таки зовут? Парень, уже умытый, успокоившийся и намазанный заживляющей мазью, вдруг смутился. Все произошло слишком быстро. Сначала тайная мечта о том, что тот сильный и добрый, ну не может быть злым человеком, с такими ласковыми глазами, придет и спасет его из кошмара. Потом ненавистный клиент, после которого долго не заживают щипки, синяки и царапины. Жесткая боль и собственная реакция на это. Когда он осознал, что вцепился зубами в ненавистную руку, было уже поздно. А потом столб, кнут и удары. Очнулся он только когда стоял рядом с мечтой, и ненавистный клиент тараторил традиционные слова. Осознание всего навалилось сейчас, когда супруг вдруг спросил его имя. Хрустальная мечта осыпалась осколками, а спаситель неожиданно предстал циничным покупателем, даже не удосужившимся узнать, кого купил. - Меня Николас зовут, - тихонько сказал парень. - Вот и славно, - улыбнулся Курт, - мое ты имя знаешь? - Да… - Николас помедлил, - а как мне вас называть? - Просто, по имени и никаких там «господин» или «вы». Мы же супруги, - механик осторожно поцеловал мужа, - ты ужинать будешь? Или сразу в постель? Николас похолодел, вот об этой стороне супружества он даже не подумал. Казалось, раз вырвался из каморки, то все закончилось навсегда. И решив, хоть на время отодвинуть будущее, проговорил: - Ужинать, если мне будет позволено. - Что значит «позволено», - растерялся Курт, - сейчас поужинаем, я вот даже не пообедал сегодня, а потом уже спать. Ладно? Николас только кивнул. А что он мог сказать? Ужинали быстро, оба были голодными, если Курт не успел только пообедать, то Ника и остальных обитателей каморок, вообще держали впроголодь. От вида огромного куска пирога, вкусной каши и стакана молока, куда Курт заботливо добавил меда, он даже дар речи потерял. Столько еды ему вообще никогда не доставалось, ни в приюте, ни у герра Готлиба. Но все хорошее быстро заканчивается, а неизбежное быстро приближалось. И как ни страшно было, а в постели, уже с законным супругом Ник все же оказался. И как выяснилось, зря боялся. Все случившееся не было ни стыдным, ни грязным, ни болезненным. Только единение пусть не души, так хоть тела. Бережное отношение и нежность вызвали такой прилив признательности, что Ник поклялся себе, никогда не огорчать Курта, стать заботливым и внимательным мужем и помощником. Так что утром встал рано и пошел на кухню, собираясь приготовить завтрак. Криво нарезанные куски хлеба с разномастными пластиками колбасы и сыра, украшенные сверху листиками вялого укропа, настолько умилили встревоженного отсутствием мужа в постели Курта, что он осторожно облапил свою сбывшуюся мечту. И между делом заметил, что фру Лотта хорошо готовит, и к ней за советами бегают со всей улицы. Молодожены провели вместе целых три спокойных и счастливых дня. Курт накупил одежды для Ника, натаскал ему воды на несколько дней, строго-настрого запретив ему самому поднимать тяжелые ведра, и даже подарил тоненькое серебряное колечко. А на работе механика встретили поздравлениями, подначиваниями и скабрезностями. - Везунчик, ты Курт, и денег много зарабатываешь, и мужа вон красивого взял, - сказал пожилой уже механик, работавший в мастерской с первого дня. - Точно, а что шкурку подпортили, так сговорчивее будет, - заржали остальные. - Бывали раньше случаи, когда этих выкупали, но ты первый получил шлюху в подарок, - заметил один из мужчин. Курт только глянул на него и заткнул точным коротким ударом. Пусть говорят и думают, что хотят. Дома его ждет самое главное сокровище, которое не купишь ни за какие деньги: муж. Они разными путями пришли к этому союзу. А уж любовь у них будет одна на двоих.