Один день из жизни Нико Робин

Как красива зимняя Вена! Все в инее деревья, яркие витрины кофеен, бутиков и торговых центров, спешащие куда-то австрийцы, пестрая толпа туристов в историческом центре города. Кто-то степенно пьет свой кофе, кто-то обедает, кто-то фотографируется, кто-то просто гуляет. Все так, как и должно быть. Заснеженная Вена — город зимней сказки и вечно рождественского настроения. Нико Робин сидит в кафе "Sacher", пятый столик у окна, смотрит на часы и читает книгу. На столе — кусок одноименного фирменного торта и изящная чашечка с кофе по-венски ("Нет, мисс, без сахара"). Все как обычно. Сейчас придет очередная порция туристов, попробовать знаменитый шоколадный торт и выпить чашку глинтвейна, и тишина кончится. Робин вздыхает и переворачивает страницу. Все обычно, все как надо. На дворе последние дни января. В это время путешествуют только вездесущие японские и американские туристы. Против спокойных и воспитанных обитателей Страны Восходящего Солнца женщина ничего не имела, но американцы это уже другое дело. Они каждый раз рушат ее уютный маленький мирок, где спокойно и только шелест страниц и негромкая джазовая музыка нарушают хрустальную, почти звенящую тишину. Это происходит каждую субботу, с точностью почти до минуты. Вот тишину разрезают пронзительный скрип двери и громкие, чуть охрипшие с мороза голоса. Робин прикрывает глаза, почти наяву видя, как отодвигаются и задвигаются стулья, слушает неуверенную, сбивчивую немецкую речь с характерным американским, гнусавым акцентом, тихо смеется и вновь читает. Нико Робин ждет счета, красит губы оттенком "Babette" (нежный и пастельный персиково-розовый) и вновь смотрит в окно. Тот, кого она ждет вот уже полчаса, наверняка потерялся в лабиринте венских улиц. Она оставляет деньги, четыре евро за кофе и столько же за десерт плюс чаевые, и уже в дверях сталкивается со своим лучшим другом, который этого никогда не признает. — Ты невыносим, Ророноа, всегда заставляешь меня ждать, — голубые глаза насмешливо смотрят на зеленоволосого, а голос просто переполнен ехидством. Зоро морщится, недовольно глядя на подругу — порой ее юмор невыносим. — Но, дабы вы смогли загладить свою вину передо мной, я разрешаю вам угостить меня кофе после нашей прогулки по Хоффбургу, — иногда привычка Нико Робин резко менять свои планы раздражала Зоро, — После захода на каток перед Ратушей, естественно! — нет, все-таки не иногда. Она что, забыла о том, что Ророноа Зоро и на коньках это нонсенс? — О, миледи, я понимаю...эмм... ваше желание провести со мной побольше времени...— слова, непостоянные слова не лезут в голову, хотя по хихиканью подруги мужчина понял, что его попытка повторить витиеватую манеру Санджи говорить была оценена по достоинству, — Но я, увы, не могу удовлетворить вашу просьбу, так как стою на коньках, как... — Корова на льду, — весело заканчивает за него Робин, — Но вы задолжали мне, мистер Ророноа*, за мой День Рождения! Наверняка вы просто забыли мне сказать, что финал соревнований по кендо у вас аккурат шестого февраля, причем в Токио! За подобную наглость вы и заслужили сию кару. — И в чем моя вина? — Зоро всегда был немного тугодумом в нелегком деле понимания женщин, но даже до него могло быстро дойти, — Из-за того, что ты только недавно об этом узнала? — Спешу напомнить вам, что в четверг, шестого февраля, мой День Рождения, или ты об этом опять забыл? — да, порой Нико Робин могла замораживать взглядом, и Ророноа невольно почувствовал себя одним из ее студентов, тех несчастных, кому не повезло иметь ее куратором. Хотя... Отчего-то зеленоволосому казалось, что по мнению большинства парней им-то таки повезло. Им казалось. Зоро нервно сглатывает, смотря на Робин, которая с милой садистской улыбочкой и взглядом матерого инквизитора протягивала ему коньки. Зашнуровав, затянув и завязав их, Ророноа, горестно вздыхая, выходит на лед. Хотя, оглядываясь назад, он бы мог сказать, что день прошел неплохо. Да, на катке он упал раз дцать, да, он замерз как собака, да, его затащили в книжный магазин, где он купил Робин подарок на День Рождения, книгу по истории искусства и (тайком, пока Робин, оставшись в книжном, что-то еще себе выбирала) огромного белого плюшевого медведя, неизвестно почему окрещенного с легкой руки Нико Макбетом. Правда, его затащили в Музей Истории Искусства, одновременно нежно и страстно любимый женщиной, протащили по залам, подробно расписав каждый период, показанный в определенном зале и вытребовали-таки обещанный кофе. Пришлось угощать. Зато сейчас они сидели вповалку на диване, пили имбирный эль, поглощали попкорн, сделанный в микроволновке из купленного в магазине полуфабриката, и смотрели "Теорию Большого Взрыва", периодически хихикая то над смешными ситуациями, то над собственными комментариями. Когда под конец вечера Робин в лучших традициях своей лучшей подруги Нами сказала, что так уж и быть прощает его долг, Зоро хохотал в голос. Потому что такие вечера бывали у них часто, заканчиваясь уже под утро. А утром они опять проснутся в одной постели, будут дружески подкалывать друг друга, но это уже другая история... Пока есть только горящий экран, смешные и немного тупые американские шутки и руки мужчины и женщины, между которыми нет ничего, кроме крепкой дружбы и взаимной симпатии, постоянно сталкивающиеся над миской с воздушной кукурузой.