Baa, baa, black sheep!

      Август. Оклахома. Графство Осейдж.       Я могу произнести это быстро, в одно слово: августоклахомаграфствосейдж. Не получилось? Да плевать я хотела на это в такую жару.       Ты ведь умная девочка, знаешь, что «Оклахома» означает на самом деле. «Красные люди». Метко, чёрт возьми! Крас-ны-е! Нет, не красные-прекрасные. Красные от невыносимой жары, с загрубевшей на солнце кожей и такими же грубыми, мелочными душонками.       Вот такие вот мы – семейка Уэстонов. Пытаемся укрыться от августовского зноя в разваливающемся на части родительском доме. А как вдохнём этот запах старости, с лёгким послевкусием гниющей мебельной обшивки и таких же «ароматных» семейных историй – бежим без оглядки. Прочь. Куда? Да куда глаза глядят. А хоть бы и в Нью-Йорк.       О, Нью-Йорк! Большое яблоко: такое сочное, свежее, прохладное. Таких не растёт в этом Богом забытом, дьяволом проклятом штате... Собственно, на этой насквозь прокалённой земле уже давно не даёт всходов ничего благопристойного. Не понимаю, как он смог выжить в этом пыльном, замшелом Аду.       Не самый умный. Пусть. Мыслитель бы из него не получился, чего уж там. Так и слышу громогласное «Идиот!» тёти Мэтти Фей – хорошенько треснуть бы эту жирную корову! Дядя Чарли так бы и поступил, уверена – если бы в один прекрасный день не принял разумного решения выкурить косячок.       «Малыш Чарли»... Чарльз! Его имя ЧАРЛЬЗ, слышишь ты, Мэтти Фей? Слышишь ты, Барбара? Вы все, все вы, да, все – ногтя его не стоите!       Барб, а хочешь узнать, как всё началось? И нечего поджимать губы – выглядишь ещё большей сукой. Не хочешь? А я всё равно расскажу.       Всё было здесь, на кухне. Представляешь? Мама с отцом как раз уехали: помнишь, папу тогда пригласили выступить с речью на вечере встречи выпускников университета? Как раз в прошлом августе – очень символично, не находишь? Началось в августе. В августе и закончится. Ха!       Нет, Барб, заткнись и слушай. Я хочу, чтобы ты это знала. Ты выслушаешь всё, что я захочу тебе сказать. А потом я просто выйду в эту дверь, и ты меня больше не увидишь.       Я стояла здесь, у раковины, мыла посуду. Ты знаешь, каково это: каждый день, каждый поганый день мыть посуду только за собой? Одна тарелка. Одна чашка. Один комплект приборов. Тереть. До скрипа. Потом сушить.       Чарльза отправила сюда Мэтти Фей – проведать, как тут одна одинёшенька бедная-несчастная старая дева-племянница поживает. Не издохла ещё от голода? Не придушил ли её маньяк-дальнобойщик, решивший свернуть с трассы в сельскую глубинку? Проведать меня и накормить своей солянкой. Чёрт, когда ты всё же скажешь ей, что она совсем не умеет готовить?       Я стояла здесь... А он вошёл через заднюю дверь. Тихо-тихо, на цыпочках.       Не знаю, было ли это простое наитие? Ты ведь знаешь, он ничего не планирует. Просто подошёл сзади и крепко обнял. Наверное, пожалеть меня хотел: бедную, несчастную, одинокую неудачницу Айви.       А я знала, что он придёт. Или не знала? Плевать… Наверное, просто ждала, что кто-то вот так подойдёт сзади и крепко обнимет.       И знаешь, что я сделала, Барб? Взяла и положила его руки себе на грудь. Знаешь, какие у него нежные руки? Как они могут ласкать плоть под тонкой тканью, как теребят, тянут и пощипывают... Его тело такое крепкое, такое ладное – он создан для секса. Весь. Полностью… А губы? Они обгорели на солнце, кожа жесткая, а поцелуй такой сладкий. Чарли прекрасно целуется – кто его этому научил, а, Барбара? Кто его этому научил? Думала, я не видела вас на заднем дворе, в детстве?       Вот на этом столе, дважды... Он разбил твою любимую чашку, а я потом тебе соврала, что это была Карен: как ты на неё орала! А она тебе тогда звонила, чтобы про очередного любовника рассказать: ты с детства у неё помойным ведром для слива нечистот служила. Забавно: вы ругались, а я представляла себе, как снова позову его. Ещё и ещё.       А знаешь, что ещё забавно? То, что я люблю его. И у нас всё всерьёз. Нет, не как у вас с Биллом: я не собираюсь молча смотреть на то, как мой муж трахает шестнадцатилетнюю. Когда я смотрю в его глаза – это как стакан чая со льдом. Он – мой чай со льдом, Барбара. И я выпью его, хотите вы все этого, или нет.       Что? Ты хочешь поговорить об этом? Обсудить? Очередная душеспасительная беседа праведной Барбары. Только вот Айви устала быть пай-девочкой.       Я еду в Нью-Йорк. Я забираю Чарли с собой. Понимаешь, за что я люблю его, ты, бесчувственная сука? Он единственный, кто, смотря на меня, меня видит.       И ещё: наш брат дьявольски хорош в постели.