Укус

Не было еще мира хуже, чем этот. Стояла теплая солнечная погода. Летний ветерок играл в яркой зеленой листве. Стрекотали кузнечики. Солнце садилось, от чего всю землю исполосовали длинные тени деревьев и высокой травы. Где-то в дали звонко смеялись дети. Путники приземлились совсем рядом с большим озером. В полном молчании. Курогане не отчитал Мокону за неаккуратность, Фай не улыбнулся, его лицо более походило на застывшую маскарадную маску. Сакура осматривалась, в ее взгляде не было прежнего восхищения окружающим миром и радости от чего-то нового. А Шаоран вообще не был прежним. Мокона, приняв свою обычную форму, прыгнула на плечо японца, немного поежившись от всеобщего напряжения. Она не знала, что сказать. Курогане, который был угрюмее обычного, даже не дернулся. Фай не хотел ничего говорить, а Шаоран не считал себя в праве что-либо сказать. И чем дольше они стояли на месте, тем тяжелее было найти слова, что бы снять накопившееся напряжение. Курогане сдался первым, так сильно он не любил глупые игры в молчанку. Приглядевшись, он увидел дома на другой стороне озера и решил, что смех видимо, доносится от туда. – Идемте, – резко изрек он, не удосужившись объяснить, куда. Остальные, молча, пошли за ним, будто и ждали этой команды. Фай помогал принцессе, которая все равно замедляла общий темп. Ей было досадно. Девушка прикусила краешек губы, но тут же опомнилась, и на ее лицо вновь вернулось бесстрастное выражение. Шаоран плелся позади. Дорога казалась нескончаемой. Путники устали, но не от долгой ходьбы, а от незримой тяжести, витавшей в воздухе. Наконец показались первые дома. Смех детей, звучавший сейчас особенно громко, резал слух, настолько неуместен он был. Приблизившись к людям путешественники, за исключением Курогане, попытались сделать более дружелюбные выражения лиц. Мокона юркнула в капюшон ниндзя. Первыми их увидели дети, игравшие неподалеку. Они все, как один, замерли, удивленно уставившись на чужеземцев. Дети сразу поняли, что эти люди не местные, но не испугались. Напротив, самые смелые шаг за шагом подходили совсем близко, чтобы разглядеть получше. Вот этот мужчина какой-то сердитый, а у того один глаз зачем-то закрыт повязкой, что выглядело очень таинственно, всем захотелось такую же. Девочка была такой хрупкой и напоминала сломанную куклу. Прекрасную, но несчастную. Парень позади казался обычным, разве что очень задумчивым. Из-за долгой паузы Мокона не смогла удержаться и осторожно выглянула. Дети с криком «Ой!» отскочили назад, но почти сразу вернулись, с еще большим интересом разглядывая необычного зверька. – Где взрослые? – рявкнул Курогане, которому надоело чувствовать себя экспонатом музея. Дети вздрогнули от сурового тона. – Добро пожаловать, – ветер донес мелодичный голос женщины, она пришла со стороны поселка, дети тут же бросились к ней. Они обхватили ее льняную юбку в пол, и снова посмотрели на путников. Курогане чертыхнулся, картина представшая перед ним вызывала отвращение. Приторно-сладкое чувство. Этот мир был слишком добр и наивен. Местные жители, казалось, не замечали их тяжелого настроения, всюду, куда бы не пошел Курогане его встречали улыбки. Это раздражало японца, раздражало до глубины души. Больше всего ему хотелось, чтобы сейчас его оставили в покое. Но он не мог просто сбежать, и его держала даже не кровавая связь, которая возникла между ним и Фаем так внезапно, но волнение за своих товарищей. Он даже не осознавал, что сейчас именно он, Курогане, поддерживал всех, но даже если бы и осознавал, этот груз свалившийся на него, он нес бы сколько потребуется. Однако, скорее убраться отсюда ему хотелось все сильнее и сильнее. Фай был не просто подавлен, растоптан. Его пугала привязанность, которую он даже не заметил вовремя. Он упустил момент, когда нужно было остановиться. Маг корил себя за собственную слабость, глупость, а главное - слепоту. Нет, не физическую. Как раз ее он воспринимал, как достойное его наказание. Он действительно верил, что за это время не стал кому бы то не было дорог, пусть сам он и привязался к своим спутникам. Тяжесть предательства, в которое Фай верил, добивала его окончательно. Он почти не спал, терзаемый чувством вины. Он не знал, что мог сделать. Что может пешка? Он не должен был привязываться, не должен был сближаться и позволять сближаться с собой. Он знал это. С самого начала знал, но теперь его охватывало отчаяние, даже такую простую вещь он не смог выполнить. Оставаться чужаком. Когда, когда только он перешел черту? Маг не знал. Да и нужно было ли? Теперь, когда действо мчится к своему кровавому финалу. Именно так Фай видел окончание их путешествия. Он не хотел признаваться себе в этом, но отгонять от себя эти мысли сейчас не было сил. Они давили на него почти физически, изматывая и лишая рассудка. Сейчас, он хотел лишь защитить их всех, Курогане, Шаорана и Сакуру, хотя и знал, что это невозможно. Это бы наполнило жизнь мага хоть каким-то светлым смыслом, вернуло хоть часть контроля и позволило бы отблагодарить за доброту... Впервые Курогане не поскупился на отдельные комнаты для всех, расплатившись самой надежной валютой - золотом. По неизвестным японцу причинам, она пользовалась спросом почти в любом мире, особенно в не техногенно развитом. Мокона оставалась с Куроагне, иногда с Сакурой и Шаораном, но реже заглядывала к Фаю, боясь тревожить. Маг провалялся в кровати три дня, с жаром, в бреду. Курогане был удивлен и немного напуган. Он чувствовал черту, проведенную магом, не знал, в чем причина его состояния. Было ли это терзанием души Фая или это было связано с вампиризмом. Японец боялся нарушать дистанцию. Не сейчас, время еще не пришло. С другой стороны, если это из-за его тела... Куроагне обязан был вмешаться. Первые два дня он не решался тревожить друга, что злило самого Курогане. Он не любил нерешительность, особенно собственную. Когда на третий день Фаю не стало лучше, японец прекратил свои метания. Он осторожно вошел к нему. Маг спал тревожным сном. Курогане положил холодное полотенце ему на лоб, и единственный глаз Фая открылся. Голубой цвет мгновенно сменился на золотой. Фай читал тоску в глазах друга. Осознавал ли ее сам Курогане? Его глаза говорили: "Не отталкивай." Но Фай не мог допустить одну и ту же ошибку дважды. Поэтому он не позволил заботиться о себе, стряхнул полотенце и сказал притворно-вежливо: – В этом нет необходимости. Курогане не умел скрывать собственные мысли от мага. Ему было больно. Уже второй раз Фай видел это выражение на лице друга, второй раз он сожалел и не изменил ничего. Это необходимо. Курогане поднял полотенце и было в этом жесте что-то, от чего у Фая сжалось сердце. Японец больше не смотрел магу в глаза. Уже выходя из комнаты, он бросил, не оборачиваясь: – Придется, рано или поздно. Дверь едва хлопнула, но Фай вздрогнул. Конечно, он понял, о чем говорил Курогане. Маг не хотел причинять боль, меньше всего на свете он этого хотел, но именно это и делал постоянно. Всей своей сущностью. Курогане не заслуживал подобного обращения и магу делалось гадко от собственного тона. Фай хотел принять его заботу, но у нее слишком дорогая цена. Всем, кто был магу дорог пришлось ее заплатить, и он не желал для друга такой участи. – Как Фай? – участливо спросила Мокона, когда японец устало растянулся в своей постели, не сняв ничего, кроме обуви. Курогане не знал, как ответить. Ему вдруг пришла мысль, что здесь, среди чужаков в этом приторном мире, они все, как карри варятся в собственных проблемах. – Как в трясине, – почти без эмоций сказал японец, даже не успев обдумать ответ. Он родился сам и без воли хозяина вырвался наружу. – Шаоран и Сакура тоже, – грустно сказала Мокона. Курогане удивляло, как сейчас они были похожи. Маг и дети, он и Мокона. – Все будет хорошо, – уверенно сказал Курогане. По крайней мере он приложит к этому все силы. Он вытащит всех из трясины, и спасет в будущей схватке. Японец чувствовал приближение бури. В конце концов, он - сильнейший ниндзя Японии. Жар Фая прошел. Но маг не был этому рад и скорее хотел, чтобы все вернулось обратно и он снова метался в беспамятстве. Помимо вины его начал терзать голод. С момента последнего визита Курогане прошло еще два дня. Он не видел его все это время. Когда маг пару раз спускался вниз, узнать, как там дети, японца не было в доме. Фай попытался надеть маску, любую, какую только смог бы найти на чердаке своей души, но у него ничего не вышло. Дети отреагировали холодностью и отрешенностью на эту попытку. Маг решил пока не появляться у них. Он снова остался один на один с мыслями, но теперь они не метали его раненым зверем от одних чувств к другим. Противоречия перестали рвать его на части. На их место приходила отрешенность. Фай даже начал задумываться, не защищается ли так его организм? Однако, все резче и сильнее о себе говорил голод. Маг пытался игнорировать его, а когда это стало невозможным, он, глядя на белый потолок, искал отличия вампирского голода от обычного. Острый, первостепенный. Его нельзя было просто перебить чем-то наспех. Чтобы утолить жажду надо было насытиться сполна. Впиться клыками в тонкую кожу, прокусить вену и медленно утолять желание, ненавидя и кляня себя и Курогане, который имел глупость спасти его. И сделать таким. Тем не менее Фай не чувствовал злобы. Разве что на себя. В один из дней, которым маг потерял счет, он уснул, пытаясь находить все новые и новые грани отличий, а проснулся или даже, очнулся, около двери Курогане. Вот тогда Фай по настоящему испугался. Голод сильнее его. Вампирская кровь сильнее его. Он мог напасть, ранить, а может даже убить... Стал бы Куроагне защищаться в первые несколько секунд? Их бы хватило, чтобы нанести достаточно повреждений. Теперь, когда у него, мага, такая скорость и физическая мощь. Не стал бы. Фай знал, что не стал бы. Его игры с голодом могли в итоге снова принести Курогане вред. Тепло за дверью шевельнулось. Маг стоял тут уже довольно долго и японец наверняка его заметил, но видимо ждал, когда Фай сам войдет. Мага начала бить дрожь, он сам не понимал почему. Японец аккуратно открыл дверь. Фай не хотел встречаться с Курогане взглядом, не хотел, пожирать друга жадными глазами хищника. Японец отошел, давая магу пройти, тот едва волоча ноги вошел и остался стоять посреди комнаты. Ниндзя сел на стул, внимательно следя за Фаем. Он понимал, что тот на пределе, что может себя не контролировать и даже напасть, понимал, что это было глупо со стороны Фая доводить себя до такого, как и понимал, что он не мог по другому. Прошло около трех минут. Фай стоял неподвижно, с одной единственной колотившейся мыслью: "Придется, рано или поздно." И он не хотел поздно. Это было слишком опасно. Больше ничего подумать он не успел. Курогане шевельнулся первым, потянувшись за мечом. Японец решил наконец, разрезать руку и дать Фаю поесть. Стоило ему отвернуться, как вампир бросился на него, мгновенно повалив на пол. Курогане приложился головой о пол, но успел выставить перед собой руки и не дать Фаю разорвать шею в клочья. Японец сразу понял, что друг стал в разы сильнее, он едва держал мага, тот клацнул клыками всего сантиметрах в десяти от шеи. – Фай! – с усилием прохрипел Курогане, но вампир не ответил, продолжая яростно напирать. Меч лежал в зоне досягаемости, но японец не собирался брать его, он верил, что Фая можно привести в чувство и при этом не ранить. Вампир мог укусить Курогане за руку, но этого не делал, продолжая напирать, он уже смог оцарапать клыками шею, от чего японец недовольно поморщился. Он сделал один резкий толчок и перевернул вампира на спину, привалившись сверху. – Фай! Приди в себя, Фай! В ответ на это, вампир выпустил когти, высвободив руки, и одним замахом разодрал Курогане живот. Раны были довольно глубокие, но не смертельные, одежда все же впитала часть силы удара. Японец понял, что не справится. По крайней мере так. Он поймал руки вампира, завел их в стороны и подставил клыкам шею. Вампир с остервенением впился, прокусив кожу. Курогане сморщился, но удерживать Фая стало легче. Оставалось надеяться, что маг очнется прежде, чем убьет его. Ниндзя не знал, сколько крови нужно изголодавшемуся вампиру для насыщения. Кровь из ран на животе неприятно и вязко текла по коже. Курогане почувствовал онемение. Его хватка ослабла. – Фай... – выдавил он из себя. Силы уходили стремительно. Слишком быстро, и Курогане на мгновенье подумал, что и правда умрет. Он не мог этого допустить. Что станет с детьми и Моконой без него? Кто их защитит? Что станет с Фаем? Курогане потянулся за мечом, и сознание покинуло его. Японец рухнул на грудь мага. В нос мага резко ударил запах крови. Еще не открывая глаз, и не чувствуя ничего кроме этого запаха, он понял, что случилось. Фая пробил озноб. К нему возвращались чувства. Он лежал, придавленный другом и ощущал кровь, пропитавшую ему одежду. Маг открыл глаза, приподнял Курогане и уставился на его шею. Она была чистой, не было следов укуса. Потом он увидел раны на животе, которые до сих пор сочились кровью. Его начало трясти от страха. Он, не думая ни о чем, обработал и сделал перевязку, переложил друга на кровать и только тогда, убедившись, что жизни Курогане ничего не угрожает сел рядом на пол. Из его глаз текли слезы. Маг смотрел на свои, перепачканные кровью, руки и дрожал. Фай проклинал себя. Исступленно, с ненавистью. Сжимал кулаки и проклинал. Мысли, что он едва не убил друга из-за собственного упрямства не обретались в форму, но яростно колотили где-то в подсознании. Может, произнеся это про себя маг сошел бы с ума. Случись что с Курогане, он бы не простил. Не пережил бы этого. Фая мутило, он свалился на пол. Он подверг жизнь Курогане опасности, по собственной глупости. Маг смотрел в пустоту, периодически вздрагивая. Не смотря на насыщение, сил, чтобы подняться у него не было. – Дурак, – спокойно сказал Курогане. Фай вздрогнул. Он потерял счет времени и сейчас будто очнулся от очень долгого сна. Японец сел на кровати, живот неприятно жгло. Но тренировки сделали его тело выносливым и такие раны не причинили бы ему особого вреда. Он провел рукой по шее, но там не было следа укуса. Странно. Фай хотел сказать что-нибудь, сделать что-нибудь, но ничего не мог. Ему не хватало смелости просто взглянуть на друга. – Твой меч в ножнах, – с укором, одновременно извиняясь, ответил маг. Курогане молчал. Он тоже был виноват. Знал, что произойдет что-то подобное, но не настаивал. Все было другим. И ему и Фаю необходимо было узнать грань, за которую выходить опасно. Воин был уверен, что маг ее почувствовал. Хоть это и было жестоко со стороны Курогане. Он понимал, что Фай чувствует. – Нужно время, это не твоя вина, – так же спокойно, хоть и сухо сказал Курогане. – Ты едва не умер, – в тоне сквозила злость, – и не пытался защищаться. – Все было под контролем, – соврал воин. Фая это не убедило. Он обернулся, взглянув другу в глаза. В них не было укора или презрения, а в глубине душе маг боялся увидеть его. Но случилось то, чего Фай боялся больше. Они снова стали ближе. И маг не мог никуда от этого убежать. Даже сейчас Курогане верил ему, а он верил Курогане. Будет ли так же и в будущем? Маг тут же отмахнулся от этой надежды. У него не было на это права, потому что он знал, кто такой на самом деле. Знал, чем обернется для всех его привязанность. Он нашел в себе силы подняться и направиться вон из комнаты. Хотел сказать что-то, что снова отдалило бы их друг от друга, но не нашел в себе нужных слов. Он был слишком благодарен Курогане. За все, просто потому, что он есть в его жизни. Маг замер в дверях. Сжал дверную ручку. – Все будет в порядке, – сказал Курогане. Фай позволил себе острую полуулыбку. Он хотел верить, что так и будет, поэтому смолчал, просто доверился уверенному голосу друга и поклялся в душе сделать все, чтобы это осуществить. 23.11.13