Костры инквизиции

Питер застаёт врасплох, уткнувшись холодным носом в загривок и заключив в замок цепких и сильных рук. Стайлз не в том настроении, чтобы строить из себя невинную козочку и выпутываться, поэтому кладёт свои руки поверх чужих и сжимает несильно, показать «да, я тут, с тобой». - Скоро всё кончится, - шепчет тихо-тихо Питер, как будто боится, что кто-то услышит.- Мы обсуждали это сотни раз. Что бы они не решили, исход все равно одинаков. К тому же, я знаю Дерека, как облупленного. Стайлз одной ладонью всё-таки протирает запотевшее зеркало, в котором они оба так бесстыдно отражаются – открытые, уставшие и почти не напуганные. - Очень надеюсь, что твоя интуиция нас не подведёт. Стайлз очень, очень-очень хочет, чтобы Ардженты согласились отдать Кейт сами, чтобы не надо было идти по головам ни ему, ни Питеру, чтобы папа этого не видел, чтобы Скотт не марал руки в этом дерьме, чтобы Эллисон не пришлось так резко взрослеть. Стайлз очень-очень хочет домой. Под одеялом с Питером – здорово, но маленький, ещё живой человек в нём очень хочет как можно крепче обнять папу и запереться в своей комнате. Этот человечек в нём по ночам почти задыхается. Стайлз душит его чужой местью и своими стонами, чужой жаждой и своей болью, а потом тихо плачет под душем, глуша всхлипы рукой. Питер, скорее всего, всё равно слышит, и от этого становится ещё больнее и горше. - Мне страшнее, чем тебе, - прерывает его мысли Питер, - правду говорю, ты слышишь? - Как ты это делаешь? - Как я делаю что? Стайлз надувает щёки и, запрокинув голову, коротко выдыхает. - Справляешься с этим. Как ты справляешься со всем, что сделал и что предстоит сделать? Потому что у самого Стайлза хуёво выходит. Стайлз может быть сильнее всех на целом свете, но сейчас ему так страшно, что кричать хочется. - Да никак, - признаётся Питер. – Тут нет какого-то постоянного способа. Иногда думаю о наших сгоревших детях. Иногда – о том, что будет с тобой, если я сдамся – не тычь в меня локтём, я серьёзно! Но, знаешь, чаще всего, я решаю просто жить с этим – и всё. Питер прихватывает его шею зубами, несильно, но ощутимо. Обнимает чуть сильнее на несколько секунд, горячий, как печка. Вздыхает тяжело, последним вздохом висельника. Стайлз никогда не будет самым сильным человеком на Земле. Это место принадлежит Питеру по праву. - Кушать хочешь? – теряется на это Стайлз. Он не знает, какой откровенностью на это ответить. Они вскрывают друг для друга свои самые старые и болезненные нарывы, не боятся ударить, но боятся ударить больно, они – самые любимые книги друг друга, закат в вестернах. Стайлз бы сожрал Питера с костями, потому что ему мало всего этого. - Я был бы не против жутко вредного и очень вкусного бургера, - отвечает Питер, поняв всё без слов. Это как бы такое «детка, я ценю». - А ещё, - продолжает Питер, запустив руки Стайлзу под рубашку, - а ещё, я был бы не против сочного мясца на косточках. - Тут вроде был один гриль-хаус неподалёку, - смеётся Стайлз, легонько шлёпая ловкие ладони. Руки под рубашкой исчезают и возвращаются на прежнее место. - Такого, как ты, больше нет, знаешь? – спрашивает Питер, уже без веселья в голосе, и от этих ноток Стайлз пропадает немножко, - я бы остался тут, с тобой, навсегда. Заставлял тебя лопать мясо и фрукты, подставлять бока солнцу. Быть человеком... - ... и твоей деткой, - улыбается Стайлз в зеркало незло. – Сладкий папочка. - Да, и это тоже, - не спорит Питер, чем зарабатывает яростный фырк. – Но главное – был бы Стайлзом. - Зато хоть по побережью потаскался, - пожимает плечами Стайлз. Питер целует его за ухом и идёт в комнату, под кондиционер, шлёпая по линолеуму босыми ногами. Стайлз провожает глазами его отражение, проводит по подвижному, как будто пластилиновому лицу ладонями, стирая усталость и тревогу. Облокотившись на хлипкую, в трещинах, раковину, он тяжело смотрит своему отражению в покрасневшие усталые глаза и считает дни. Столько всего нужно успеть сделать. Ни в какой гриль-хаус они не идут, заказывая в номер пиццу («Питер, блять, ты знаешь, что когда ты ешь ананасы, ананасы едят тебя? Нет, положи кусок на место, это не отказ!») и засыпают, сплетясь ногами и руками, несмотря на духоту номера. Один раз они, всё-таки, просыпаются, потому что за окном лают собаки со всей округи. Питер, вроде, встаёт как-то раз и рявкает, раскатисто так, гулко, и наступает тишина. - Хуясе лютоволк у кого-то, - раздаётся где-то в этом квартале в тишине. Стайлза всегда прикалывало подслушивать такое тупое дерьмо, в порыве сказанное, а теперь он может это делать на раз-два. Внезапно, что-то щекочет ему нос, покалывает кончики пальцев. - Ты чувствуешь? – спрашивает он у Питера. - Дерек наверно, - сонно отвечает тот. Стайлз разворачивается к нему лицом, встречаясь с лениво приоткрытыми красными глазами. - Он нам ничего не сделает. - Легко тебе говорить, могучий и сильный альфа, - ворчит Стайлз, тем не менее, успокоенный, но замечает внимательный прищур. – Что? Питер не отвечает, притянув его поближе и прикусив за шею. Стайлз прямо чувствует кожей, как разливается по телу кровоподтёк. - Пока я тут, он к тебе и пальцем не притронется, - серьёзно отвечает Питер. – Слово скаута. - Ты не был скаутом, - отмахивается Стайлз. - Я его сожру, если он сюда явится. Серьёзно. Угукнув, за окном взлетает сова. - Спи, заяц. Поздно требовать тебя назад. Я уже не отдам.