Когда закончится война

«Утро… никакое это не утро. Лишь очередной день, может ночь. Я не знаю… Ничего не знаю». - Он опять сидит на кровати, опять пишет. – «Сегодня ровно четыреста дней. Четыреста дней? Как я это определил, находясь в месте, неподвластном времени?» - Такое повторяется каждый раз, одна и та же картина. Когда я прихожу, пока здесь нахожусь, когда ухожу, закрывая за собой стальные двери, трижды проворачивая ключ, и уношу его командиру. – «Уже в четырёхсотый раз ко мне приходят. Почему я начал считать? Когда начал замечать среди всех, кто приходил, его? Несмотря на постоянно-одинаковую одежду, широкий капюшон, закрывающий половину лица, отсутствие всякого интереса ко мне, я мгновенно могу определить, что это он. Когда я начал за ним наблюдать?» Пусть меня направляют к нему столь же часто, сколь луна полностью исчезает с ночного небосклона, но, сам не знаю почему, мне действительно радостно вставать ранним утром, отправляться будить поваров, чтоб спустя часа полтора мне в руки сунули миску вчерашних чуть тёплых объедков, и отправляться к командиру за ключами. Командир никогда не доверит ключ от самой тёмной, лучше всех защищённой, одиночной тюрьмы кому-то, в чьей честности, чести и верности хоть немного, но сомневается. Слишком дорогой будет для него потеря такой ценности, слишком ревностно он хранит эту ценность вдали ото всех. Слишком большими потерями обошлась ему добыча этой ценности. Но если для него это скорее военный трофей, позволяющий в ежовых рукавицах держать соседнюю страну, то для меня – он первое во всём мире существо, заинтересовавшее не внешней оболочкой, которую я так ни разу как следует и не увидел в том мраке углов, где он постоянно прячется, но что-то пишет. Я хочу прочитать его мысли, застывшие на бумаге, которые, наверно, сгинут вместе с ним с лица земли, если произойдёт какой-нибудь военный переворот. Меня по-настоящему поражает его характер. Когда я его ещё ни разу не видел, когда его только поймали и посадили в самую страшную тюрьму, я подумал, что ему там не прожить и месяца. Не просуществовать, если быть честным. Жизнь в плену, без солнечного света, без родного неба, без свободы, не назвать жизнью. Но он живёт. Уже больше года он живёт и дико завлекает меня своим характером. Харизмой? «Когда я стал считать дни между его приходами? Когда начал узнавать его по движениям тела, по шагам, не поднимая головы, не пытаясь рассмотреть лицо? Я всегда видел только горящие глаза, мне казалось, они смотрели на меня, не отрываясь, все часы, что он проводил здесь, но я убеждал себя, что ошибаюсь. Что выдумал всё своим сумасшедшим мозгом. Уверял потому, что сам за ним следил. За каждым еле заметным движением. Писал что-то несусветное, не задумываясь о смысле, лишь чтобы иметь алиби, если меня вдруг припрут к стене и начнут судить за не сведение глаз с противника, совсем забыв, что это твой противник. Хотя кто меня припрёт, кроме моего же мозга? Я калякал что-то и смотрел. Казалось, он смотрел в ответ. Казалось. Наверняка казалось» «Я помню, было время, я насчитал сто тридцать восемь дней, когда он не приходил. Я подумал, что он уехал. Его могли отправить куда-нибудь за тридевять земель. Ещё он мог умереть, погибнуть или, что было бы невероятно забавно – попасть в плен к нашим. Я сижу взаперти здесь, он сидит взаперти там. За столь долгое время я уже успел свыкнуться с мыслью, что больше его не увижу, но внутри всё же теплилась надежда, что он вернётся». «На сто тридцать девятый день, когда я сидел и писал: «… его всё ещё нет…» дверь камеры отворилась. Я собирался поставить ещё одну засечку, как очередной день без него, но, подняв голову, так и остался сидеть с каменным лицом, хотя честно признаюсь, что вздрогнул, когда вновь увидел горящие глаза, смотрящие на меня» Было время, когда мне пришлось уехать проводить переговоры с властями другой страны. Я даже не думал, что потрачу столько времени. Отсутствуя несколько месяцев, не в первый раз, впрочем, я всё время думал, что те самые переговоры, проводимые мной с такими усилиями, могли привести, в итоге, к освобождению пленника. Я даже сам себе признаться не могу – хотел ли я, чтобы он остался и жил, как пойманный зверь, в клетке, лишь чтобы иметь возможность видеть его раз в месяц – при хороших обстоятельствах, или же, чтобы он вернулся на родину, и я, спустя пару месяцев, возможно даже не вспомню его. Чтобы он не мучал меня своим присутствием поблизости. Но всё решилось само. Он остался… Он даже не отреагировал на моё возвращение. А чего я ждал? Сомнительно даже то, что он, возможно, может отличать меня от остальной охраны. Ну не было на его лице удивления. Меня это раздражает. Хочу, чтобы он вышел из своего тёмного угла. Но между нами решётка… Я не знаю как она отпирается, уверен только, что ключ нужен не один. У кого он? Возможно, если воспользоваться связями… А что будет, если я получу ключ? Что я собираюсь делать? Нет. О чём я думаю? «Его уже давно не было. Опять куда-то отправили? А может, просто не посылают ко мне? Странно, но я слышу приближающиеся шаги. Это не один человек. Мой сторож ушёл совсем недавно… Кто же это? Почему?…» Его забрали. Не на казнь, не перевезли в другую тюрьму, его забрали… домой? Из того, что мне известно, его обменяли на половину прилежащих к нашей стране земель. Я не знаю его точного положения, но он точно из королевской знати, может даже родственник короля. Слишком дорого продали его жизнь. Но о чём он думали полтора года? Надеялись, что он помрёт в плену? Что его нельзя будет использовать против них? Против власти? Зная его характер, если у него действительно высшее происхождение, то в соседнем государстве грядут большие перемены. Война ещё не кончилась. *** Сейчас почти ночь. Мы унесли раненых с поля боя. Война и впрямь не закончилась. Она стала ещё свирепей и жестче. Мы уже три недели бьёмся всей армией на поле, ставшем кроваво-чёрным от убийств. Это война. Тут без смертей не обойтись, но ради чего мы бьёмся? Мы ведь лишь отбиваемся. Все наши люди полегли ради одного – не проиграть. А они? Полтора месяца назад они начали активные нападения на наши города. Чего они хотят добиться? Об этом думает каждый наш солдат, ведь их войско больше и сильнее, а командир… Кстати, я видел его. Моего пленника. Пусть и бывшего. Я узнал его, хотя это трудно, не видя раньше его лица, но узнал. Его харизма выделяет его, как будто обводит золотым, отличает от других. Он моложе меня, где-то двадцать с небольшим. Он командир. И как же я хочу поймать его и спросить, в чём смысл этой войны. Чего он хочет. *** У нас мир. Не перемирие. Война закончилась, когда они отвоевали все потерянные земли. Сейчас устанавливаются условия мира, поэтому я в их замке. Сегодня уже проходили обсуждения, часа на четыре. Он присутствовал. Он заметил меня? Узнал? Нет. Ни разу не поймал его взгляд, хотя сам просто не отрывался от его глаз. Он разозлил меня. Всё время я думал лишь о том, чтобы поймать его, когда не будет посторонних и заставить смотреть только на меня, прямо меня в глаза, не отрываясь и не закрывая своих глаз. Не позволю. Его характер будет под моим контролем. И, чёрт возьми, я знаю, где он сейчас. Я знаю, что он один…