Отпусти

Возможно, на этой ноте заканчивать не слишком-то верно, но дописывать эту работу я не собираюсь. Так что пусть здесь останется легкая недосказанность. В любом случае, спасибо всем, кто прочитал этот фанфик - Нам надо поговорить, - эти слова, в особенности произнесенные таким странным, мрачным и в то же время немного лиричным тоном, внушают Франции одновременно легкий страх и невнятную надежду, слегка кружа и без того затуманенную эмоциями голову. Он кое-как приподнялся на постели, пытаясь размять затекшие запястья, после чего все же взял брошенную ему простыню и кое-как в нее закутался, пересев на соседний со Скоттом камень. Тот слегка поморщился, но не отодвинулся, ожидая ответа на свои слова. - Я весь внимание, mon amour… - тихо проговорил француз, устремив полные тягостного предвкушения глаза на шотландца. Скотт от этого обращения поморщился чуть сильнее, потом рвано вдохнул, явно пытаясь подавить внезапно нахлынувшую злобу, и раздраженно посмотрел на Францию. Через пару минут он все-таки решил, что достаточно успокоился, чтобы продолжать, и медленно, чеканя каждое слово, произнес: - Франция, скажи мне, зачем тебе был нужен Старый Союз? Чтобы пользоваться моей военной силой в любое нужное для тебя время, причем без оглядки на мое состояние? Защищать свою шкуру ценой моих страданий и потерь? Или я что-то упустил в своих рассуждениях? – разумеется, подобный переход мог показаться слишком резким и даже в какой-то мере нелогичным, если не учитывать один фактор: фактор внезапности, с помощью которого Шотландия надеялся вытащить из Франциска истинные эмоции. И, надо сказать, у него это вполне получилось. Блондин мертвенно побледнел, а в его глазах медленно появился страх пополам с отчаянием. - Видит Господь, я не хотел, чтобы ты об этом так думал, Écosse, - с заметной долей растерянности прошептал Бонфуа, опустив взгляд в пол. Казалось, он избегал смотреть на Шотландию, пытаясь собраться с мыслями. И это не укрылось от глаз Скотта. - Значит, я прав, - тут же сделал вывод шотландец, горько усмехнувшись. – Тогда о какой любви ты вообще можешь говорить? Ты ведь нагло лгал мне на протяжении столетий, Франц! Пользовался моей наивностью и благородством, а теперь еще и пытаешься повесить на уши лапши о своих глубоких и пылких чувствах? – он ненадолго остановился, переведя дух, затем продолжил. – А ведь я, признаюсь, на первых порах почти поверил тебе.… Но зачем тебе это? Хотя.… Да, я догадываюсь. Нефть, не так ли? Ты рассчитываешь, что я буду отделяться от Британии, а затем в силу этой самой «любви» поставлять тебе ее за бесценок? – шотландец гневно глянул на съежившегося под этим взглядом Франциска и только хотел продолжить обвинительную речь, как Франция быстро, едва ли не задыхаясь от волнения, заговорил: - Ты ошибаешься, Скотт! – француз приподнялся на камне, как бы пытаясь оказаться ближе к Шотландии и поймать взгляд таких холодных в этот момент зеленых глаз. Удостоверившись, что шотландец его все же услышал, Франция продолжил: -Да, тогда я лгал тебе. Лгал, потому что мне приказали. Лгал, потому что не было другого выхода. Пойми, я не мог поступить иначе… Ты же знаешь, как правители влияют на страну. Когда я хотел помочь тебе после заключения союза, Филипп мне категорически отказал. Тогда и без этого было множество проблем… - Франциск тихо вздохнул, на миг прерывая свой монолог. И Шотландия не преминул воспользоваться этой паузой. - Но ты мог хотя бы объяснить мне это. Я бы понял и не надеялся на твою помощь. Ты же знаешь, Франц – больше всего мне претит чья-то ложь. Почему ты лгал, если мог избежать этого? – шотландец задумчиво посмотрел в голубые глаза собеседника. Гнев уже почти прошел, вновь уступая место странной смеси апатии и легкого отвращения к сидящему перед ним человеку. - Я не мог сказать тебе этого… - едва слышно возразил француз, обреченно опустив голову. – Не мог. И дело не только и не столько в приказе. Если бы я сказал тебе правду, ты бы отвернулся от меня. Не было бы ни дружбы, ни поддержки… Постой, - поднял он руку, заметив по взгляду, что Скотта сильно разозлили эти слова, - я не имел в виду, что моей главной целью была собственная защита твоими силами. И она тоже, не буду спорить, но она была не первостепенной причиной. Пойми, я не мог себе позволить тебя потерять. После заключения союза – уже не мог. Правда, понимаю это я только сейчас. Раньше это было лишь подсознательным... - Я тебя не особо понимаю, Франциск, - сухо ответил Шотландия, отворачиваясь. – Что значит твое «не мог потерять»? Почему я не должен расценивать его исключительно как желание спасти свою страну чужими руками? И причем тут конкретно заключение союза? Хватит говорить недомолвками. Объясни прямо, - последняя фраза прозвучала, как приказ. И у Франции не было другого выхода, кроме как его выполнить. - Объяснить? Хорошо, я объясню, Écosse. Надеюсь, что после этого ты поверишь моим словам, - кивнул блондин и, прикрыв глаза, довольно тихо и спокойно начал: - Я не мог отпустить тебя, потому что уже тогда неосознанно любил. Всем нам ведь свойственно так или иначе удерживать любимых, согласен? В моем случае этим способом могла служить лишь ложь, - Франция довольно грустно усмехнулся. Шотландия же по-прежнему не смотрел на француза, но вся его напрягшаяся фигура выдавала пристальное внимание к рассказу, хотя комментировать его он пока что не собирался. И Франциск, чуть помолчав, все же продолжил: - Ты, разумеешься, можешь мне не поверить. Ты можешь думать, что не в моем стиле ждать с признанием долгие столетья, - и будешь прав. Но все же… Ты всегда был исключением из всех правил моей жизни, Скотт. Начать с того, что свою влюбленность я осознал спустя долгие годы после ее появления. И то, пожалуй, не совсем сам.… Но, думаю, стоит начать по порядку. Думаю, все началось с самого заключения союза. Не знаю, помнишь ли ты тот поцелуй, но… - Помню, - тихо произнес Шотландия, не поднимая головы. – Помню.… Впрочем, неважно. Продолжай. Франциск слегка удивленно кивнул: - Так вот, я его помню очень хорошо. Но дело было не столько в нем. Настоящее чувство зародилось после того, что случилось после той битвы при Спотсмуре. Думаю, этого ты не помнишь… - француз вопросительно глянул на Скотта. Тот все же с видимой неохотой все же перевел взгляд на собеседника и слегка покачал головой. - Я помню Спотсмур. Но не понимаю, как он связан с тобой. На той встрече, которая после нее, не было ничего серьезного, - как ни странно, голос шотландца звучал вполне уверенно. - Ты ошибаешься, Скотт… - покачал головой Франция, грустно улыбаясь. – Ты просто забыл. После виски тебе сложно сохранить память в первозданном виде. Как и контролировать свои действия. Тогда алкоголь и раздражение совершили то же самое, что и совсем недавно… - В смысле?.. – Шотландия недоверчиво глянул на Франциска. – Ты хочешь сказать, что я тогда?.. - Да, Écosse. Тогда ты не смог сдержаться. Как, впрочем, и во многие ночи после этого… Ты дарил мне мимолетное счастье, а на утро все забывал. Довольно жестоко, не находишь? - Но почему ты молчал? Почему не сказал мне, что я так себя вел? – рыжеволосый возмущенно уставился на француза, а раздражение, смешанное с недоверием, стало гораздо заметнее в широко распахнутых зеленых глазах. - А смысл? Ты бы мне не поверил. А если бы поверил.… Все стало бы только хуже. И потом… Ты оказался слишком прекрасен, Скотт. Может, это прозвучит банально, но ты был лучше всех, кто у меня вообще был до этого. И после, пожалуй, тоже. Наверное, все дело в том, что ты не думал обо мне, в отличие от всех этих расфуфыренных особ. Ты был слишком настоящим, недоступным, и одновременно таким близким.… Отказаться от тебя было выше моих сил, хотя тогда я еще не думал о таком чувстве, как любовь. Осознание пришло позже, - эти слова Франциск произнес гораздо громче, чем все прежние, как бы пытаясь подчеркнуть их искренность. Впрочем, и без этого по выражению глаз француза ясно читалось, насколько он хочет, чтобы Шотландия поверил ему. И тот слегка кивнул, как бы показывая, что принял его слова. Как ни странно, недоверия в глазах сильно поубавилось. Все-таки Скотт тоже неплохо умел читать взгляды, особенно столь красноречивые… - И когда же, если не секрет? – голос шотландца звучал уже значительно мягче. В нем по-прежнему звучало некоторое раздражение, но его градус заметно понизился. Франциск, легко распознав это, слегка улыбнулся и намного увереннее ответил: - Когда? В тот момент, когда я понял, что, несмотря на всю твою кажущуюся силу, ты тоже нуждаешься в поддержке. Жаль только, что одновременно с этим я осознал и то, как ты относишься к Артуру. Будь я быстрее, возможно, все сложилось бы по-другому… - блондин пристально глянул на Скотта и вновь тихо вздохнул. – Я имею в виду ваше объединение, Скотт. Я до сих пор помню твое лицо, когда мы после этого встретились. Пожалуй, оно всю жизнь будет сниться мне в кошмарах.… До этого я и не задумывался о том, что ты можешь быть таким… подавленным, что ли. А в тот миг.… В тот миг мне больше всего хотелось тебя утешить. Но это было невозможно, - Франциск замолчал. Молчал и Шотландия, размышляя над сказанными Францией словами. По его лицу мало что можно было прочесть, настолько глубоко шотландец погрузился в свои думы. Единственное, что можно было сказать наверняка – он уже поверил в рассказ и признание француза. Но вот что он по этому поводу чувствовал.… Пожалуй, этого не смог бы пока сформулировать и сам Скотт. - Пойми, Écosse, я просто уже не мог молчать, – вновь заговорил Франциск, решившись нарушить молчание. Почему-то сейчас ему казалось, что каждая минута тишины добавляет в мысли Скотта толику сомнений в нем, в его чувствах.… И поэтому сохранять молчание дальше он не хотел. – Быть может, я выбрал не лучшее время для этих слов. Но я все равно хочу услышать твой ответ. Я рассказал тебе все, был полностью откровенным с тобой – так ответь и мне тем же, прошу, - Бонфуа с легкой надеждой и мягкой просьбой в глазах ждал ответа. И через пару минут, когда француз уже начал сомневаться в том, будет ли Скотт вообще реагировать на его слова, ответ все же последовал: - Да, Франц, я верю в то, что ты мне рассказал. Теперь уже действительно верю. Но, увы.… Это абсолютно ничего не меняет, - Шотландия грустно улыбнулся и поднялся с камня, разрывая зрительный контакт. – Я не могу придумать причину, по которой бы мне следовало ответить тебе согласием. Прости, но ты и сам, наверное, понимаешь, что я не люблю тебя. Мое сердце разбито, как бы наивно не звучала эта фраза. Но это так. Склеить его ты не сможешь, а заставлять тебя страдать я не хочу. Тебе действительно лучше забыть про мою скромную персону и поискать кандидатуру получше. Так и мне будет легче, - Скотт подошел к каменной чаше с водой и подставил ладонь под тонкую струйку ледяной воды, чуть морщась от ползущего по руке холода. Через пару секунд он приложил охлажденную руку ко лбу, стирая пот, и сделал пару символических глотков из чаши. Все это время смотреть на Францию шотландец избегал. – Или у тебя будут еще какие-то аргументы? - Да, пожалуй, будут, Écosse, - твердо ответил Франциск, поднимаясь с камня и мягко следуя за Шотландией. – Определенно будут, - он положил руку на плечо Скотта, и тот, как ни странно, не сбросил ее, вопросительно глянув на француза. Тот счел это маленькой победой и тепло улыбнулся шотландцу. – Ты всегда был склонен недооценивать силу любви, mon amour. Ты говоришь, что не любишь меня, что я не смогу склеить твое сердце.… Но откуда ты можешь это знать наверняка? Поверь мне, силы моей любви хватит на нас двоих. И ничто не может исцелить раны от любви, как сама любовь. Если ты не веришь мне, тому, кого по праву называют страной любви… Может, тебе помогут поверить стихи? – Франция прикрыл глаза, настраиваясь на нужный лад, и негромко нараспев заговорил: Эта любовь, Такая неистовая, Такая хрупкая, И такая нежная... Эта любовь Такая хорошая И безбрежная, Как небосвод голубой, И такая плохая, Словно погода, Когда погода бывает плохой... Недолгая пауза, на которой француз восстанавливает чуть сбившееся от волнения дыхание, и вновь льющиеся из уст тихие и искренние строки. Эта любовь, Такая верная, Радостная и прекрасная... Эта любовь Такая несчастная, Словно ребенок, заблудившийся в глуши, И такая спокойная, Словно мужчина, которого ничто не страшит... Эта любовь, Внушавшая страх, И заставлявшая вдруг говорить И томиться в печали. Любовь безответная, Потому что мы сами молчали... Любовь оскорбленная, попранная и позабытая, Потому что мы сами ее оскорбляли, Топтали ее, забывали... Голос Франции на миг сорвался, и до Скотта вдруг долетела отголоском та боль, которую француз вкладывал в эти жестокие строчки. Но и эта пауза была совсем недолгой. Любовь вся как есть. И в конце и в начале, Вечно живая, Вечно новая, Озаренная солнцем, Лицом обращенная к вечной надежде. Она твоя, Она моя, И того, кто еще не родился, И того, кто был прежде, Она, как трава достоверна, Трепещет как птица, Пылает, как жаркое лето, И с тобою мы можем уйти И вернуться, Уснуть и проснуться, Забыть, постареть, И не видеть ни солнца, ни света... Можем снова уснуть, И о смерти мечтать, И проснуться опять, И смеяться опять, Остается любовь! Стихи то взлетали под свод пещеры на повышенных тонах звонкого голоса, то вновь затухали, переходя на негромкий, но вкрадчивый шелест меж слов… Казалось, что вся глубина чувства, вечного и прекрасного чувства изливается на темную землю в этом чувственном голосе. И Скотт слушал… Слушал, затаив дыхание. Как ослица, упряма она, Горяча, как желанье, Жестока, как память, Глупа, как раскаянье, Холодна, словно мрамор, Прекрасна, как утро, Нежна и прекрасна, И кажется хрупкой и зыбкой И снами она говорит, Не говоря ничего, И в глаза наши смотрит с улыбкой И, охваченный трепетом, Я ее слушаю, Я ей кричу, О тебе ей кричу, О себе, Умоляю ее. За тебя, за себя, и за тех, кто любил, И за тех, кто еще не любил, И за всех остальных, Я кричу ей: Останься! Голос Франциска то и дело сбивался, но тут же восстанавливался в прежнем своем звучании. В уголках глаз тускло сияли маленькие слезинки, вызванные не грустью, а лишь полнотой эмоций. Глядя на эти слезы, Скотт мог еще полнее чувствовать вложенные в эти строки чувства, и его глаза, будто отражая свет глаз француза, сияли. Будь там, где ты есть, И где ты раньше была, Умоляю, останься, Не двигайся, не уходи! Мы, которые знали тебя, О тебе позабыли, Но ты не забудь нас! Одна ты у нас есть на земле! Так не дай нам холодными стать, С каждым днем удаляясь все дальше и дальше, Знак подай, Улыбнись нам, Неважно откуда, И позже, Средь зарослей памяти, В темном лесу ее Вдруг проявись, Протяни нам руку свою И спаси нас. Под конец Франция сорвался на тихий страстный шепот, взывающий к самому существу слушателя. Последние слова замерли в воздухе – и блондин слабо улыбнулся, с теплотой глядя на переменившееся лицо Шотландии. - Ты же понял, Скотти?.. «Спаси нас…» Я приложу все силы, чтобы моя, а потом, надеюсь, и наша любовь спасла нас. Поверь мне… Дай мне шанс, и я сделаю все, чтобы оправдать твое доверие, - голос Франциска по-прежнему звучал слишком завораживающе, чтобы ему можно было всерьез противиться. Таинственная магия поэзии сделала свое дело, и Скотт слабо кивнул, накрывая ладонью руку Франции, по-прежнему лежащую у него на плече. - Хорошо. Я постараюсь, Франц. Постараюсь сделать так, чтобы тебе удалось то, что ты хочешь. Все-таки я доверяю тебе. - Спасибо, Écosse, - счастливо улыбнулся Франциск, переплетая пальцы с тонкими пальцами шотландца. – Ты не пожалеешь, mon amour… - свободной рукой француз привлек Скотта к себе чуть ближе и накрыл его губы мягким, нежным поцелуем, казалось, пытаясь передать в нем всю свою благодарность за этот нехитрый ответ. И в удовольствии от этого почти целомудренного поцелуя, в окутывающем чувстве покоя и защищенности впервые за долгое время полностью растворились все сомнения и тревоги Шотландии.