Только грешник может стать святым

— Джулиус, блядь, так дела не делаются. Джонни Гэт сплюнул себе под ноги. Слюна попала на грязный лист подорожника и скатилась комочком на сухую землю: лето выдалось на редкость жарким, а с начала августа с неба не пролилось ни капли. Солнце пекло как в аду, старушки носили с собой платочки и поминутно кашляли пылью, а цепные псы на окраинах Стилуотера сходили с ума от зноя. Город метался и бредил, как больной в лихорадке, и в тени старой церкви на Третьей улице дышалось немногим легче. Церковь эта, как напишут позже в тонком путеводителе «Стилуотер с одной буквой “л”», была однажды украшением квартала. Когда-то над ней — и Лесли Купер еще застала это время — плыл звон колоколов по воскресеньям, проповедник встречал свою паству у ворот, а в глубине крестили испуганных орущих младенцев. Да, церковь видела лучшие времена — но потом ослепла, да еще и онемела впридачу: шпана вырвала колоколу язык, побила витражи, обклеила заколоченные окна рекламой фаст-фуда от «Веснушчатых сучек». Под скамейками валялись пустые шприцы, в боковом приделе ночевали бродяги, и когда Джулиусу Литтлу попеняли за то, что он выбрал церковь штаб-квартирой своей банды, — и спросили, не боится ли он, мол, святотатства, — верующий негр только усмехнулся в ответ: и дураку понятно, что божья благодать давно покинула это место. Ну и, потом, только грешник сможет стать «святым». — «Ты наш лучший боец, Джонни», «с твоей помощью мы вернем квартал Святых, Джонни», «отправим дюжину “королей” на тот свет, Джонни» — схуяли молоть языком было? Я тут готовлюсь, дробовики чищу, а вы на дело деваху взяли. Да какого хрена? Кто она такая вообще, эта Лесли, блядь, Купер? Лесли Бенита Купер стояла поодаль, опустив плечи, как дурнушка на выборах королевы школьного бала, а на деле сжимала кулаки в карманах так, что костяшки ныли. Ей тоже хотелось куда-нибудь плюнуть: на пожухлую траву или, может, Гэту на пижонский пиджак. — Охолони, приятель, — предостерег его Трой, чиркая дешевой, по пять пенсов штука, зажигалкой. — Тут Джулиус главный, а мы так, на подпевках. — Пойми, дружище, рисковать тобой нам было не в масть. На тебе операция против «Королей» висит; ты — не мелкая сошка. Гэт хмыкнул: не купился. — Как шлюх крышевать, так я в самый раз, значит, а как серьезное дело — посиди на жопе ровно, друг Джонни. — И что, яйца отсидел, что ли? — огрызнулся Джулиус, теряя терпение. По толпе «святых» прокатился смешок. — Купер отлично справилась, всем бы так. И не ныла, как некоторые. Сечешь? Купер пнула носком сизую могильную плиту, чувствуя на себе липкие взгляды доброй половины «святых». Впрочем, этим летом все липло к коже: от продуктовых талонов, которые получала Леслина неимущая мать, до чужих денег, в которых Лесли, себе на беду, успела порядочно измарать руки. — Где выкопали ее такую, — пошел на попятную Джонни, — эту Купер? — Да спас намедни девчонку. — Джулиус расслабился и, привалившись к колонне, забрал у Троя бычок. — Тут, на площади, «короли» с «роллерами» собачились, ну и завертелось. Смотрю: огребет сейчас деваха пулю ни за что ни про что. Потом сама ко мне пришла. У нее, слышь, отчиму от ребят из «Лос-Корналез» досталось. Сейчас в больничке валяется. Пришла и говорит: сколько нас уже нагибают! Пора и хребет иметь! «Святые» отозвались одобрительными возгласами, а Лесли Купер стиснула зубы. Джулиус умел мед в уши лить что твой проповедник, аж задница слипалась, — не чета той бочке дерьма, из которой Лесли пришлось дважды хлебнуть за минувшую неделю. Один раз — когда Трой сказал ему, что это она, никто и звать никак, нагрела банду «Святых с Третьей улицы» на жирной партии кокса, и второй — когда Джулиус дотумкал, что порошок разошелся по гонцам, деньги ухнули на оплату больничных чеков для отчима, который все равно уже не жилец, а сама Лесли Купер беднее церковной мыши, и отдавать должок ей нечем. — …Ну и пиздато тогда, — махнул рукой Джонни. Он уже успокоился и, взъерошив ежик крашеных волос, щурился на солнце. — Вы хоть канонизировать ее успели? — Нет, — признал Джулиус, швыряя бычок на щербатые плиты. — Так чего ждем? Девка на дело уже ходила, а стоит, как неродная. Лесли Купер бросила на мужчин настороженный взгляд из-под запыленных ресниц. Она нутром чуяла, что Трой и Джулиус, обделав ее руками грязное дельце в уплату за должок, предпочли бы забрать себе лавры, а ее, Лесли, «канонизировать» в темном переулке выстрелом в затылок. Эта буча, которую при всех поднял Джонни, была главным святошам вовсе не с руки. — Джонни-то прав, дружище, — вступился вдруг Трой. — Лесли свое отработала. Ты сам сказал: всем бы такой глаз да хватку. Примем ее в банду, и дело с концом. — А крестным кто будет? — Джулиус обвел взглядом свой сонм «святых». В ответ на него смотрели усталые, измученные жарой лица: отчаянные парни с соседней улицы; салаги, лишь вчера сменившие биту на пистолет; шпана, что сегодня радуется сотне долларов и лишней пяди отвоеванной земли, а завтра, чего доброго, окажется на плакате «их разыскивает полиция». — Вы наш закон знаете: за новичка должен поручиться бывалый. Ты отвечать за нее станешь, что ли? Или Джонни? Гэт оставил в покое нож, которым чистил ногти, и пожал плечами. — Да почему бы, блядь, и не я. Много слов, мало дела, Джулиус. Парни расступились, и тем самым нутром, которое еще не подводило ее, Лесли поняла, что придется драться — до синяков, крови и, быть может, сломанных ребер, — пока скучающий Джонни не оторвется от своих ногтей и не скажет: все, довольно, ты член банды теперь. Да ебитесь вы все конем, хотела сказать им Лесли Купер, в пизду Джулиуса, в пизду вашу шайку-лейку и тебя, Джонни Гэт, лично — но зной запечатал ее запекшиеся губы, а получить фиолетовую лилию «Святых с Третьей улицы» было все же лучше, чем пулю в затылок. Когда она расквасила первому нападавшему нос, воронье, облюбовавшее худосочный вяз на кладбище, с криком снялось с места и описало круг над церковным шпилем. Потная майка пристала к спине, перед глазами плясали черные точки, но жизнь приучила Лесли бить зло и жестко, а потрепанная боксерская груша, ее верная спутница на протяжении последних лет — сражаться до тех пор, пока изнеможение не свалит с ног. Взрослые, не в одной переделке побывавшие парни один за другим получали в солнечное сплетение, над толпой разносилось уважительное «Ооох!», но лишь когда пятый по счету верзила свалился в нокаут, Джонни Гэт отложил свой ебаный нож. — Боксируешь, что ли, на досуге? — с интересом спросил он. — Эй, эй, стоп! Стоп, говорю. Справилась. Властью, данной мне, причисляю тебя к лику «Святых с Третьей улицы», и будешь ты одной из нас… И ныне, и присно, и во веки веков. Бля, хватит ржать! Думаете, я эту чушь наизусть помню? Не успела Лесли моргнуть, как воинство Джулиуса Литтла обступило ее со всех сторон, и голова у нее пошла кругом от бесконечных имен, поздравлений и дружеских похлопываний по ноющим плечам. Кто-то предложил ей сигарету; кто-то поднес банку выдохшейся, приторно сладкой газировки, но Лесли так измучилась жаждой, что выдула все, забыв сказать спасибо. Трой сунул ей руку, и Лесли сжала пальцы в ответ. — Молодец, — внушительно сказал Джулиус, спускаясь с паперти. В руке его болтался медальон в форме королевской лилии. — Заслужила. Будто в полусне, Лесли наклонила голову. Она помнила воскресные проповеди и перезвон безъязыкого ныне колокола, рисунки грешников в детской Библии и рассказы бабушки о карах небесных, но все это было давно: в другой жизни, в другое время. Нынешняя Лесли Купер не страшилась ни бога, ни сатаны, презрительно фыркая в ответ на уверения матери о том, что такие, как она, злые, неблагодарные девчонки отправляются прямо в ад, и как зеницу ока хранила самый страшный свой секрет: что на старый фамильный крестик, подаренный бабушкой, выменяла три года назад пистолет. Ведь крестик был — увы! — бесполезен, а из верной «беретты» Лесли еще вчера уложила дюжину «королей», на которых указал перст Джулиуса Литтла. Медальон лег ей на грудь, еще влажную от пота, и тут же прилип к коже: казалось, не отдерешь. — И станешь ты одной из нас, «Святых с Третьей улицы», плоть от плоти нашей, — серьезно начал Джулиус. — И будешь проклята другими поколениями — и придешь править ими. Вот же, блядь, пастор нашелся, ругнулась Лесли про себя. Больше всего ей хотелось поднять руку и показать всем средний палец, но она терпела. — Уже поднят твой рог, распалился твой гнев… — Джулиус, — вмешался Джонни, — в печенках сидит твоя Библия. Мы завтра на «Королей» идем — или так, подрочить тут собрались? Когда разносчик привез на раздолбанном драндулете пиццу, а «святые» стали подтягиваться в церковь, чтобы жевать тесто и держать военный совет в прохладе бокового придела, пошла и Лесли. Задержавшись на последней ступеньке паперти, она подняла голову вверх, но увидела лишь синее, нестерпимо яркое небо в черных точках воронов. FIN декабрь 2013