Наваждение

Всё ещё по-зимнему холодно, так и не скажешь, что весна наметилась. Разве что сугробы грязные, да запах гари и выхлопов пропитал асфальт. Пальцы замёрзли, покалывает подушечки. Выбежал из квартиры, только накинув куртку, не потрудившись даже завязать шнурки: так, запихал под язычок тимберлендов – и вперёд. Вперёд по ступеням, вперёд вниз, вперёд мимо зелёной дерматиновой двери, что смотрит на меня чёрным провалом глазка. Подозрительно смотрит… Догадывается? Ну и пусть, временному хозяину не расскажет. Вперёд мимо покосившихся почтовых ящиков, вперёд на улицу, толкнув дверь, вперёд под ворчливый скрип тугой пружины. *** – Введите номер. Одиннадцать цифр и кнопка "Далее"… – Проверьте набранный номер. Взглядом послушно пробежаться от восьмёрки до двойки, проверить, как и просит неживой женский голос. Не противный и не приятный. Никакой. Удостоверился. Верно. Снова зелёная кнопка внизу экрана, справа. – Вставьте купюру в купюроприёмник. Осторожно – автомат сдачи не выдаёт. Да-да, знаю. Знаю уже всё про эту вредную железку. Киваю сам себе и позволяю приёмнику проглотить заботливо разглаженную сотню. Принято. Далее… И готово. Аппарат недовольно ворчит и выплёвывает чек. Воровато оглядываюсь и, скомкав, прячу бумажку в карман. Проделывая всё это, ощущаю себя едва ли не преступником. А всё потому, что номер не мой. Потому, что его владелец и не догадывается, зачем я пополняю чужой счёт. Да я и сам не то чтобы в курсе. Просто пополняю и всё тут. Раз в неделю, кстати, пополняю. Потому что ОН мне нравится. Не глючащий аппарат, разумеется, а этот долговязый нервный студент, типичный такой, восемнадцатилетний, на пару с другом снимает квартиру этажом ниже. Ту самую, с обитой дерматином дверью. Нравится, возможно, исключительно внешне. Может, за безумно чёткие резные скулы и ямочки невесть откуда, когда улыбается… Неформал он или как там? Я бесконечно далёк от всего, что не связано с онлайн-играми и программированием. Будь то столь популярные сейчас субкультуры или макраме. Хотя макраме, да, было бы забавно вязать по вечерам под пивас и очередную серию "Декстера". Ну, это уже у кого на что стоит. Ему – красные тоннели в ушах, мне – чахнущий, дерущий аж восемь процентов комиссии терминал в маленьком продуктовом. Имени всё ещё не знаю. Знаю только, что он, подкармливая свой баланс, никогда не берёт чеки, и один из них, почти выцветший, лежит у меня дома, у левой колонки под стеклом. Не могу выкинуть, и плевать, что цифры заучил наизусть. Уже март. Всё это тянется с конца декабря. Иногда даже мелькает шальная мысль спуститься к нему, стрельнуть пару сигарет и познакомиться. Вот только давно не курю, да и "Винстон" мне никогда не нравились. Отхожу от терминала и уже у выхода вспоминаю, что у кошака из "пожрать" только подранная игрушечная мышь, и возвращаюсь к прилавку, чтобы прикупить "Вискаса" Себастиану и пару шоколадок себе любимому. И как по сценарию, уже тысячу раз проигранному, отрепетированному самим временем, натужно открывается заледеневшая входная дверь, и в относительно тёмное помещение вваливается парочка замороженных студентов. Те двое, что поселились снизу. Довольный собой улыбаюсь в ворот пуховика, словно непойманный вор. Так доволен собой, что приходится легонько прикусить незастёгнутую до самого верха молнию. Боюсь, выдам себя. Боюсь и краем глаза кошусь на рукав серого пуховика, который появляется в зоне видимости, когда ОН опирается на прилавок и высматривает что-то на полках. Забирая сдачу, отхожу, поправляя капюшон, и в который раз довольно отмечаю, что выше его минимум сантиметров на десять. Снова ловлю себя на мысли, что ебанулся. Должно быть, точно ебанулся, хорошенько приложившись головой о подъездное крыльцо. Точно ебанулся… Почти наслаждаюсь этой простенькой игрой, этими мгновениями, захватывающим ребяческим самодовольством. Бедный больной задрот, влюблённый в набор цифр и густую чёлку. Ах да, ещё скулы. Скулы меня точно оправдывают. Тихонько попискивает ЕГО мобильник. Копается в карманах чёрных джинсов и всё никак не может выдернуть чехол тоже, должно быть, замёрзшими пальцами. Чувство глубокого удовлетворения и какой-то невнятной гордости накрывает с головой. Уже пришли. *** На красном, якобы забрызганном кровищей экране простенький шутер выдаёт "Game over", и я, нисколько не расстроенный позорным поражением в борьбе против хер пойми какого пиксельного дерьма, откидываюсь на спинку кресла. Лениво клацаю мышкой, выходя из игрушки, и некоторое время просто пялюсь на стандартный фон рабочего стола. Призадумавшись, залипаю на экран, и приходится проморгаться, чтобы картинка вернула резкость. Поглядываю на время. Только начало двенадцатого, а значит, вполне можно посмотреть пару серий чего-нибудь относительно не дебильного, так чтобы дотянуть до утра и только потом завалиться спать. Клацаю по папочке с любовно рассортированными сериалами и решаю пройтись по "Клинике", буквально по одной серии с каждого сезона. Ностальгия, чтоб её. Но сначала следует совершить рейд на кухню и выбить с холодильника пару банок пива. "Босс" так себе, конечно, но лут стандартно падает, да и дамаг небольшой, так, статикой разве что ёбнет. Улыбаюсь своим мыслям – больше некому, разве что Сёбе, да и того сначала нужно найти. Наверняка залез в шкаф и спит себе на моём белом свитере, линючая сволочь. Иногда кажется, что не я завёл кота, а он сделал мне одолжение и согласился жить в этой халупе. Как и собирался, извлекаю пару банок пенно-порошкового из недр белого прямоугольника и, замерев, невольно прислушиваюсь. Бодрый бас продирается сквозь достаточно толстый пол. Щурю правый глаз, прикидывая, какой сегодня день. Восьмое, вроде. Суббота. Неудивительно, что у студней снизу всё ещё торч. Бодрый такой даже. Неприятное чувство охватывает. По-любому с тёлками. Чувство разрастается, подступает к глотке, давит на кадык, заполняет собой гортань. Ревность ли? Удивлённо покусываю губы и словно пробую язык на вкус, легонько прижимая его зубами к нижней челюсти. Всё верно, именно горькой отдаёт, сравнимо с привкусом водки. Отдаёт не потому, что у НЕГО может быть кто-то и, скорее всего, есть, а потому, что меня в его жизни даже в качестве соседа нет. Совершенно нет – "Error", загрузка не идёт, процентов по нулям. Или же есть я? Незримо присутствую, небось как чудик, который упорно ошибается номером. Или же принимает за серую нерешительную мышь с параллели? Кто знает. Он, блять, и знает. Досада. Пить расхотелось. Захотелось немедленно подтвердить свою призрачную значимость, доказать своё присутствие, доказать, что я всё же есть. Самому себе доказать, скормив терминалу новую купюру. И глупо, и тупо, и… Ботинки валяются посреди коридора. Знак свыше, чтоб его. Знак, а не моя неряшливость. *** Вниз по ступенькам, перепрыгивая через две, даже не застегнув куртку, но накинув капюшон. С десяток ступеней – и музыку слышно чётче. Ещё лестничный пролёт – и я узнаю группу. Машинально отмечаю, что команда толковая, сам слушал пару лет назад ещё до того, как начали раздражать громкие звуки. До того, как почти всё начало раздражать. Ноги сами останавливаются около зелёной двери. Так близко, что замечаю глубокие царапины на дерматине. Так близко, что глазок горит жёлтым светом. Что музыку слышно так, будто динамик прямо за створкой, лишь немного глушит. Останавливаюсь и, в нерешительности покачнувшись на носках… резво сбегаю вниз, с силой стиснув пальцы в кулак. А они так хотели надавить на дверной звонок. Но что я могу сказать? "Мешаете спать, придурки"? А дальше? Стану "вон тем придурком этажом выше"? Нет, не хочу так. Лучше уж к терминалу в круглосуточном продуктовом. Какая-никакая ниточка. Связка из одиннадцати цифр. Уже толкая дверь магазина под звон вездесущей звенящей шняги под потолком, я думаю о том, что когда-нибудь, изрядно набравшись, всё же позвоню ему. Обязательно. *** "Терминал временно не обслуживается". Эта надпись повергла меня едва ли не в полную апатию. Словно сверху кто-то решил посмеяться над моими глупыми думками и показать, что на самом деле нет никакой "ниточки". Есть только больной социофоб, выдумавший себе нездоровую влюблённость. А внутри всё невозможной глупостью окрашено. Глупостью ребёнка, которому не досталось конфеты в совдеповском ларьке. Обидой дворовой собаки, которой не кинули привычную, пусть и голую кость. Невнятным чем-то… Одиночество, должно быть, давит. В такие моменты особенно остро его грани чувствую, сжимают. И вроде не нужен никто – вполне хватает кота и социальных сетей. Но иногда так душно, невыносимо, так стены давят, что… Выдыхаю. Разнылся, как прыщавое школоло. Пусть только мысленно. Пусть на минуту. Нельзя – потом не склеится. Поднимаюсь назад, медленно переставляя ноги. На первом этаже темно стало. Неужели за пять минут успела перегореть лампочка? Или я, выбегая, и не заметил, что света нет? А, было бы это важно… Вдыхаю, и ноздри щекочет подзабытый уже запах сигаретного дыма. Ещё пролёт до первого подоконника, аккурат напротив ТОЙ двери с любопытным глазком. Неужели?.. Поднимаюсь быстрее, любопытство подстёгивает. Так и есть. Сидит на узком подоконнике и курит. В домашних шортах и серой майке со звёздно-полосатым флагом. Разглядываю почему-то именно её, эту майку, домашнюю, порванную у горловины. Отчётливо несёт перегаром, так отчётливо, что даже никотин не перебивает. Совсем синий. Сглатываю. Может, это мой шанс? Тот самый, который даётся один раз. Он тем временем затягивается последний раз и, вздохнув, запихивает окурок обратно в пустую пачку. Сминает с негромким хрустом целлофановой обёртки. Ещё раз пытаюсь избавиться от перекрывшего глотку кома. Получается, вроде. Смотрит прямо перед собой в одну точку. Не могу придумать ничего лучше, чем банальное "привет". Медленно поворачивается в мою сторону и, довольно нескоро сфокусировавшись на источнике звука, словно соглашаясь, мотает головой. Вверх-вниз, и вьющиеся прядки падают на его лицо. Обиженно морщится и убирает их за ухо. И это, кажется, несложное действие сбило его с курса – уже и не помнит, что смотрел в мою сторону. – Ты чего здесь? Морщит лоб, широкие брови сходятся на переносице, и в процессе тяжкой мыслительной деятельности указывает смятой в руках пачкой на дверь: – Захлопнулась. Вот как. А приятели, должно быть, отрубились ещё до того, как он выполз в подъезд. Кошусь на зелёный дерматин, затем на него, на дерматин, на него… Натурально засыпает прямо на обтёртом не одной жопой подоконнике. Шанс. Я думал, что это мой шанс. Тогда почему бы не… Прикусываю губу в надежде, что мимолётная вспышка боли придаст мне уверенности. Немного совсем надо, чуть-чуть… Подхожу ближе и, помявшись, перехватываю-таки едва соображающее тело под руку. Дёргаю на себя и неожиданно легко ставлю на ноги. Шатается, кренясь вниз, словно тонко намекая, что он бы и тут как-нибудь, на бетонном полу, но я помешал, нарушив все его планы. – Пошли. – Куда пошли? – бормочет, не поднимая лица, и я вижу только, как вяло шевелятся его губы. Почти умиляет меня, ей богу. – Спать, – и, ответив, веду его за собой, неторопливо переступая со ступеньки на ступеньку, чтобы он успевал шаркать ногами в фиолетовых тапочках следом. – Мы уже идём? – Кажется, идём. – А куда идём? Усмехаюсь, прижавшись ртом к расстёгнутому вороту куртки, чтобы не услышал. Глупо, конечно, потому что он вусмерть пьян, потому что и так не заметил бы, потому что это ничего не значит. Но так легко сейчас, сердце стучит отчаянно быстро. Пара кое-как связанных друг с другом реплик, но я почти счастлив. И фиг с ним, с терминалом. *** Переступив порог, я тут же уволок его на единственный в квартире диван. Покорно завалился и подполз к подушке, уткнувшись в неё лицом. И больше никаких телодвижений. Вообще. Замер, словно уснул ещё на подходе к порогу. Надо же, даже завидно. А я засыпаю с большим трудом и частенько мучаюсь бессонницей. Обхожу своё едва ли не впервые занятое не моей жопой ложе и, едва коснувшись синей кнопки на мониторе, отправляю и его спать. Больше никаких источников света в комнате, только жёлтый прямоугольник в дверном проходе, с кухни. Сглатываю ещё раз, покосившись на "гостя", и решаю укрыть его. Для этого прекрасно сгодится плед, скинутый на кресло. Набрасываю на него сверху, чтобы только тёмная макушка виднелась, и словно в тумане ухожу на кухню, по пути скидывая куртку на вешалку да забрасывая ботинки на полку. Едва ли верится, что ОН, тот самый, с точёными скулами и тёмными глазами, спит сейчас на моём диване. Тот самый, жилистый, чей баланс я регулярно подкармливаю. Тот, кажется, нереальный, вымышленный, плод моей больной фантазии, призрачная ниточка, ведущая неизвестно к чему. Не надежда даже, а намёк на неё. Намёк на то, что мне всё ещё кто-то или что-то может быть интересно до дрожи в пальцах. Тот самый… Механически включаю почти пустой чайник и уже через минуту осторожно пью маленькими глотками кипяток без грамма заварки. Отставляю некогда белую кружку в сторону и медленно расплываюсь по столу, положив голову на сцепленные в замок руки. Не верю. Странно всё так. Зеваю и прикрываю глаза на секунду. Плевать, если усну, – всё равно не решусь зайти туда, в комнату. *** Посмотреть, как он спит. На выражение лица, на то, как сжимает покрывало и, возможно, что-то бормочет во сне. Мысль шальная, глупая, но вовсе не неожиданная. Ожидал чего-то подобного, знал, что это не даст мне покоя. Нижнюю губу саднит – покусывая, так увлёкся, что отодрал кусок и сейчас расплачиваюсь за это липким налётом и неприятным привкусом. Поднимаюсь тихонько, но табуретка, будь она неладна, оглушающе скрипит аж двумя ножками. Давно пора затянуть было. Замирая после каждого шага, выхожу в коридор и нерешительно зависаю в дверном проёме, вглядываясь в рыхлую полутьму, царящую в комнате. Слышу, как ОН дышит. Пока только слышу, но глаза быстро привыкают и постепенно вырисовываются очертания шкафа и диванной спинки. Двигаюсь вперёд, больше не опасаясь налететь на что-нибудь и наделать шума. Теперь нет. И спокойно так, словно и не было панической дрожи. Словно всё совершенно однозначно. Тихонько приближаюсь к дивану и всматриваюсь в очертания его тела. Спит на животе, поджав под себя правую ногу и спрятав лицо в сгибе локтя. Размеренно дышит, и мне кажется странным то, что совершенно не чувствую выхлопа – ни намёка на терпкий запах алкоголя. Странные странности, и главная, та, по которой я боюсь выдохнуть. Боюсь разбудить и быть замеченным. Боюсь и подхожу ближе, с силой сжав кулаки. Впившись ногтями в ладонь, словно пытаюсь удержать ещё что-то. Поймать, зафиксировать, оставить себе. И наверняка это мгновение. Это самое. Ещё шаг – и кромка вечно разложенного дивана упирается под колени. Ровно дышит, длинными пальцами сжимая угол подушки. У таких, как он, всегда тонкие длинные пальцы. Во рту сухо. Шумно выдыхает во сне, и я, дёрнувшись, отступаю назад. От греха подальше. Теперь часть лица видно. Спадающую на правую скулу чёлку и чётко очерченную бровь. Кажется, ресницы подрагивают, но в темноте точно не разобрать. Мне стоило бы вернуться на кухню и глушить мерзкий кофе до самого утра. Стоило бы запереться в душе и долго мокнуть под хлёсткими струями. Мне стоило бы… Разворачиваюсь и тихонько присаживаюсь на пол рядом с диваном, так чтобы упереться о него лопатками и обнять колени. Сидеть и слушать, как дышит моё наваждение, и самому втягивать воздух в лёгкие только после его выдоха. Только так. Почему-то только так хочется, почему-то именно так кажется нужным. Ворочается, пододвигаясь ближе к краю. Бесконечный поток нецензурщины пульсом стучит у меня в висках. От левого к правому, от правого к левому. Сидел бы на кухне, идиот! Ночная темень скрадывает, сглаживает контуры, делает предметы мутными, и я, расположившись напротив двухстворчатого шкафа, наблюдаю за тем, как его нечёткие грани сливаются с обоями. Слипаются веки. Действительно стоило бы уйти, стоило бы убраться спать на узкий угловой диван на кухне. Стоило бы… Скрип старых пружин за спиной. Прикосновение к плечу. Поздно. Как в замедленной съёмке оборачиваюсь, словно боюсь встретить его сонный взгляд, словно я правда боюсь. Гулко отдаются удары в груди, прокатываются по рёбрам, задевают их все, болью, импульсом. Оборачиваюсь. Щурится, привстав на локте. Неужели я разбудил? Не понимает, дезориентирован или же?.. – Слушай, – голос хриплый пусть и после недолгого сна; растягивает слоги, должно быть, язык заплетается. – Мне стрёмно как-то, давай подвинусь. И действительно с готовностью откатывается к стенке, поправляя плед так, чтобы и мне было чем покрыться. Твою мать, что ж ты делаешь… Не делай этого, не делай, я сказал! Поднимаюсь на ноги и, собираясь было свалить в освещённый коридор, замираю на месте. А что, если действительно?.. Что, если… Ничего не будет же, верно? Конечно, нет. Смешно даже, что я мог подумать, будто бы… Ноги подгибаются сами собой, и я неуклюже плюхаюсь на освободившийся край. Тут же укладываюсь и поворачиваюсь к нему спиной, на ощупь натягивая на себя плед. И сразу же неудобно, сводит спину. Сразу же в затылок вгрызается чужой взгляд. Смыкаю веки, жмурюсь и неосознанно ёрзаю. Скрип пружин. Прикосновение. Одно-единственное, подушечками пальцев к моей шее. Россыпь мурашек. Тут же. Нет, не верю. Ещё раз, увереннее оглаживая полоску кожи под линией роста волос. Ниже, обводя контуры ворота домашней футболки. И снова, уже забираясь под неё. Обжигает, покалывает позвонки. Волной жара вниз. Не в силах пошевелиться, но и прекратить это не могу тоже. Не могу… Так долго думал, представлял себе, представлял, что… Сглатываю, и ноздри судорожно втягивают воздух. Ещё касание. Тёплыми губами по шее, незнамо когда оказавшись близко, вплотную, грудной клеткой прижимаясь к моим лопаткам, выше легонько провести и, замешкавшись, словно решая, стоит ли оно того или нет, прикусить мочку уха. Значит, стоит. Значит… Не выдержав, оборачиваюсь, перекатившись на спину. Буквально нависает, опираясь на локоть, пристально вглядывается, а тёмные глаза блестят в темноте, словно у кота. Большого взъерошенного кота. Невольно тянусь ладонью к непослушным завиткам, обрамляющим его лицо. Жёсткие. Должно быть, сжёг, выпрямляет. Пододвигается ближе, чуть выше, и оказывается прямо над моим лицом. И молча, всё молча… И я не могу не быть благодарен за это. Склоняется ниже, размыкая губы, и вскользь касается растрёпанной чёлкой моего носа. Щекотно. Хочется почесать и… И всё – разом пусто в голове. Потому что ещё ниже. Потому что прижавшись своими тёплыми губами к моим. Прижавшись и замерев без движения. Только веки дрожат. Так близко, что ощущаю это, как ресницы касаются моих скул. Невесомо почти, намёком. Целую бесконечность тянется, маленькую вечность. Обрывается с движением языка, с тем, как размыкаются его губы, с тем, как я, остолбенев и не в силах пошевелиться, послушно позволяю толкнуться в свой рот и провести по нёбу. Сжимаю зубы. Шипит и дёргается. Поздно. Ладонь ложится на его затылок и тянет назад. Фиксирует, держит. Вторая на шее – так удобнее, так будешь ещё ближе. Целовать или же пытаться укусить посильнее. Ласкаться или же болью мстить за чёртовы месяцы и бездушный женский голос, обитающий в терминале. Не выбрать, не разорваться. Выпивать вздохи, лизать в губы. Вести по острой кромке зубов, отмечая, какие острые у него клыки, и тут же, скользнув по гладкому нёбу кончиком языка, пытаться протолкнуть его глубже. Задыхается. Всё ещё не отпускаю, не могу заставить себя разжать пальцы, когда они так удобно запутались в его волосах. Всё же дёргается назад, шипит, выбивая глоток воздуха, наполняет лёгкие, и всё заново, только теперь уже он сверху. Лежит на мне, цепляясь ладонями о спинку, и, приподнявшись, острым коленом раздвигает мои ноги. Давит между них, елозит. Слишком двусмысленно и провокационно. Слишком нагло и обещающе. Просто слишком. Губы горят, лёгкие тоже. Ослабляю хватку, освобождая его затылок. Тут же пользуется этим, буквально стекая под плед. А в голове так шумно, набатом по вискам, барабанной дробью перекрывает всё, заглушает мысли, и прежде чем одной из них удаётся пробиться через это наваждение, я ощущаю прикосновение пальцев к животу. И тут же щелчок пуговицы над ширинкой и её лязг тоже. Нет, быть не может… Не может! Дёргает джинсы вниз, до колен, да так ловко, что сразу с нижним бельём. И тут же с силой давит на мои ноги, фиксирует, но я и не подумал бы сопротивляться, нет, только не это. Наклоняется. Вижу, как опадает плед. И хочется уползти назад, перегнувшись через спинку, выгнуться так, чтоб сломать хребет. Не касается губами – сразу же вбирает в рот. Я был слишком ошарашен его поцелуем, чтобы возбудиться, но сейчас… Ощущаю, как тут же встаёт у него во рту, как упирается в нёбо. Легонько царапает зубами, выпуская изо рта, сжимает пальцами у основания, и я чертовски рад, что не вижу всего этого – уже бы кончил. Медленно лижет головку, сжимает член пальцами и водит им по своему языку, неторопливо вбирает в рот и, кажется, не дышит. Берёт так, что ощущаю тугие мышцы глотки. Не выпускает, массирует у основания пальцами, захватывая и мошонку тоже, и лишь спустя целый десяток секунд отстраняется. Представляю, как тянутся ниточки слюны, и комкаю плед, закусив щёку изнутри. Чертовски больно выходит. Ложится контрастом на те ощущения, что дарят его губы. Слышу, как пошло хлюпает, когда в очередной раз головка покидает его рот. И губы тоже, должно быть, невозможно мокрые, опухшие, вкусные… Не в силах больше пялиться на потолок, жмурюсь, предпочитая наблюдать, как расплываются разноцветные круги. Один на один находит, и всё больше их с каждым движением внизу. Скоро всё закрасят, залепят слоем плакатной гуаши, и тогда… Тогда достигну пика. Дёргаюсь как от разряда тока, когда он, и вовсе стянув с меня мешающие тряпки, раздвинул мои ноги и, не переставая неторопливо надрачивать влажный от выступающей смазки и слюны член, спустился ниже, прижался к тугому кольцу мышц языком и… протолкнул его туда. Только кончик, проворный, горячий, кажется, будто бы острый. Тщательно вылизывает, разрабатывает и делает очень мокро, щедро смачивая, толкаясь всё дальше и дальше. Закусываю ладонь, и как же хочется, чтоб эти жалкие пронзительные звуки, подозрительно похожие на скулёж, лишь чудились мне. Но нет – они налипают на губы, рвутся из глотки, заполняют собой рот, и их много, так много!.. Разных: едва слышимых, громких, высоких, гортанных и хриплых. Палитра… Дёргается вперёд, садится на мои ноги, раздражённо скидывая мешающий теперь плед на пол, и рывком избавляется от майки. Туда её тоже, вниз. Пока он, привстав, стягивает шорты, жадно изучаю его. Разглядываю тёмные соски и абсолютно гладкую грудь, выступающие, едва очерченные кубики пресса. Потрясные не только скулы… Кажется, это была последняя связная мысль на сегодня. А дальше всё очень быстро. Моргаю, а он уже оказывается рядом, лежит сверху, больно стискивая разведённые и согнутые в коленях ноги. Лицо так близко, и губы, чёртовы губы действительно опухли… Тянусь сам ниже, хватаю в охапку, сжимаю, так что мог бы сломать рёбра, и снова целую. Целую тем яростнее, чем активнее головка его члена трётся о мой влажный, только что растянутый вход. Пусть так, я не против, пусть ты будешь сверху. Главное – будешь! Главное. Мы. Будем. Вместе. Языком зацепить, нырнуть под его, прикоснувшись к двум маленьким металлическим шарикам скрытого пирсинга, и… Выгнуться снова, будто от разряда припрятанного шокера. Проникает – и новый разряд пронзает насквозь. Боли лишь толика, куда больше распирающего грудную клетку чувства. Рывками, торопится, нетерпеливо двигает бёдрами. Ведёт назад и, двинувшись, вперёд тягуче медленно, кажется, вечность. После замирает внутри меня, головкой нажав на нечто внутри и этим прикосновением заставив шире раздвинуть ноги. Замирает ровно настолько, чтобы боль стала лишь бледным отголоском, и начинает двигаться. Кажется, что только вперёд узкими бёдрами, только вдалбливаясь, лицом вжавшись в моё плечо, и хрипло дышать, опаляя кожу, изредка касаясь её губами. Кажется, только так… Размеренно, больно, невообразимо хорошо!.. Уже почти! Уже пальцами стискивая проступающие рёбра на его спине, уже чувствуя, как судорогой свело пальцы, уже в предвкушении вот-вот обрушившейся волны! Уже!.. Болью отзывается плечо из-за сомкнувшихся на нём зубов, конвульсивно дёргаюсь и… Просыпаюсь?.. Просыпаюсь на чёртовой кухне! Словно из ледяной воды вынырнул, только губы, чёрт бы их побрал, огнём горят и в паху немыслимо давит. Чёрт…Чёрт-чёрт-чёрт! Принимаюсь бегать по маленькой кухне и всё никак не могу отдышаться, словно действительно не один километр проплыл. Всё никак не могу поверить. Сон только лишь! Отчего же трясёт и спазмом сводит мышцы? Отчего же так давит внутри, распирая рёбра, того и гляди грозясь разломать к чертям костяную клетку. Не передать, как и не унять дрожь, сковавшую пальцы. Сглатываю и принимаю единственно верное в этой ситуации решение. Шарю по полупустым шкафам и во втором сбоку нахожу-таки запечатанную пачку дешёвой "Явы". Кое-как срываю обёртку и прикуриваю, чиркнув спичкой, – благо, коробок всегда есть у газовой плиты. Жадно затягиваюсь и, почти испытывая наслаждение, давлюсь терпкой горечью. Полузабытый привкус налипает на нёбо. И вместе с новой затяжкой, когда уже не тянет согнуться в три погибели и закашляться, понимаю… Понимаю, что не безнадёжно. Что всё может быть, и что… у меня есть шанс. Шанс ощутить всё это, коснуться ЕГО не только в своих снах. Шанс стать нечто большим, нежели бестелесным придурком, который с завидной регулярностью "ошибается" номером. Теперь кажется возможным. Подхожу к окну и, повернув ручку, открываю его нараспашку. Морозный воздух тут же обжигает лицо, заставляет поёжиться и сжаться. Плевать. Сейчас, ещё пару раз затянувшись, я выкину сигарету вместе с открытой пачкой и вернусь назад в комнату. Вернусь, чтобы тоже завалиться спать. А уже днём, когда он разлепит веки, протянуть ладонь и наконец-то узнать его имя.