Персики нашей любви

Им едва было двадцать, а они уже жили вместе. Это был невысокий дом на окраине города, с шестнадцатью этажами, в котором исправность лифта была чудом или даром с небес. Кто-то мог нажать кнопку вызова и так и простоять на первом этаже несчитанное количество времени в ожидании того, что светло-коричневые дверцы большого лифта медленно разъедутся в стороны, впуская внутрь. Не было определенного принципа или схемы, по которым кабинка – если это можно так назвать – отказывалась подниматься или опускаться, поэтому проследить подобное явление не представлялось возможным и жильцам пришлось оприходовать ступеньки. Никто из живущих в том доме не находил в этой неисправности что-нибудь хорошее или радостное. Многие не могли смириться с такой несправедливостью, ведь до находящихся выше пятого этажей было очень нелегко добраться, а самые последние - выше одиннадцатого - и того автоматически становились труднодоступными. Утром, когда все выходили из своих квартир и запирали двери, именно в это время можно было услышать первоклассную ругань, пожалуй, со всех этажей. Можно было конечно сказать, что жильцы ненавидели неработающий, словно подвергшийся страшному проклятию лифт, но это было ничем по сравнению с отвращением, которое они испытывали к лестнице. Они жили на тринадцатом этаже. И они были третьими по счету, что жители презирали в том доме. Но они были слепы на чужие пренебрежительные взгляды и слова. Каждый вечер, когда они вместе возвращались из университета, они, несмотря на всю усталость, влетали в подъезд, распахивали белую, недавно покрашенную дверь, отчего она сталкивалась со стеной, затем влетали на лестницу, и радостно, крепко держась за руки, смеясь, и улыбаясь, мчались наверх, дыша пропитанным пылью воздухом. Бежали так, словно там, на тринадцатом этаже, было несметное сокровище, о котором знают только они двое, а ступеньки каждый раз освещал закат, окрасивший широкое небо и облака в нежно-розовый оттенок. Они никогда не вызывали лифт. Даже не пытались. Пыльные перила, грязные, давно немытые окна, серые каменные ступеньки, мусор, который они иногда перепрыгивали на бегу. Все это было частью их мира на двоих. А все жильцы думали, что они трахались прямо там, на лестнице. Сехуну было почти девятнадцать. Лухану было почти двадцать три. Они жили в двухкомнатной квартире, в доме, где на них косо смотрели и шептались за спиной. Но они все равно улыбались, как дети. *** Парни были знакомы еще с малого возраста. Тогда было в меру жаркое лето, время, когда школьники целых три месяца могли почувствовать нечто сродни свободе - как заключенные в тюрьме, которые вышли на прогулку. Сехуну было двенадцать, Лухану - чуть больше от половины тридцати, но это не помешало им познакомиться в песочнице на одной из детских площадок. Наверное, так просто должно было случиться. Оба строили причудливые здания из песка по разные стороны друг от друга, вгоняя песчинки под ногти. Сехун стеснялся, то поднимая, то опуская взгляд, заливался румянцем, словно спеющее на солнце яблоко, а Лухан был через чур увлечен, чтобы заметить это. Но вот сентябрь, перемена, длинный школьный коридор на втором этаже, забитый шумом учеников, падающие за окном желтые листья и взгляд глаза в глаза. Всего одна, одна улыбка, но Сехуну ее хватило. *** Через два года после этого, осенью, недалеко от того места, где они впервые встретились, парни решили посадить дерево в честь зародившейся 24 месяца назад крепкой дружбы. Жмурясь от холодного ветра, хлещущего прямо по лицу, они вместе, усевшись на корточки, в этот раз уже друг напротив друга, рыли ямку для посева. Тишина, короткие взгляды, полные смущения, и такие же неловкие улыбки.. Тогда это было так про них. Оба испачкали свои джинсы в районе коленок, но для них это было не так важно. Закапывали семена они тоже вместе. В тот день случился их первый поцелуй. Небо было серым и хмурым, словно оно было против этого. У них все только начиналось. *** Как только Сехун поступил в университет, парни сняли квартиру в шестнадцатиэтажном доме, на тринадцатом этаже. Эта квартира не стала им домом, где они жили всю жизнь, но была местом, где они радовались жизни. Вместе. Сидели перед телевизором на диване, пили горячий чай на кухне, убирали, спали и просыпались, обнимаясь. Они были друг у друга каждую секунду своего времени, уменьшившимся со временем в виду учебы и подработки. Сехун и Лухан продолжали улыбаться, даря друг другу свою нежность, причина которой - любовь. Все остальное было не так важно. *** В первый раз они вернулись туда в апреле, по просьбе Лухана. Это был последний день месяца, и в воздухе уже ощущался запах предстоящего мая. Было тепло, несмотря на то, что солнце уже почти село, скрываясь за горизонтом, отдавая небу и земле свои последние яркие лучи. Легкий, прохладный ветерок был словно колыбельная в тишине пустой улицы. Прошло шесть лет с того момента, когда они в последний раз были тут, но ничего не изменилось. Кроме одного. Того, что у Сехуна и Лухана, у них обоих вызывает улыбку. Персиковое дерево в цвету. То самое, которое они посадили вместе. Оно выросло не очень высоким, но уж повыше Сехуна, и Лухан не сдерживается от короткого смешка, отчего младший кидает на него короткий вопросительный взгляд, но старший только отмалчивается, возвращая прежнее, умиротворенное выражение лица. Он вытягивает руку вперед, кончиками пальцев касается на ощупь мягких, словно лоскутки шелка, розовых лепестков, и срывает один цветок, а затем поворачивается к Сехуну и любовно вдевает в светлые пряди маленькое дите их дерева. Младший молча тает от теплой улыбки Лухана, чувствуя прежний трепет в груди. Словно их любовь никогда не закончится и всегда будет такой же, как в самом начале - светлой и теплой. Старший кладет свою голову на родное плечо и две блондинистые макушки ловят глазами последние секунды заката, мелькающего меж деревьями, а по возвращению домой Сехун мягко опрокидывает Лухана на кровать, нависая сверху. Они были счастливы. *** Во второй раз, в конце мая, он вернулся туда один. Это было раннее утро мая, отовсюду доносилось щебетание птиц, а солнце еще и не думало являть себя из-за горизонта, хотя небо уже начинало светлеть, окрашенное в нежно-фиолетовый. В округе не было не души, которая могла бы испортить такую приятную тишину. Дерево больше не цвело, как в апреле - теперь оно было покрыто только недавно появившимися из почек свежими, зелеными листиками, которыми шуршал ветер, снующий туда-сюда. Даже успели появиться совсем маленькие, еще не зрелые плоды. Но Сехун думал не об этом. Он не мог радоваться этому, будучи один. Теперь Сехун каждый день вставал в пол шестого утра - иначе он бы не успевал в больницу, которая находилась Бог знает как далеко. Он спешил туда, к больному Лухану, который каждый день ждал его, лежа на больничной койке возле кучки черно-белых аппаратов вокруг него и капельницы. Сехун доезжал туда за два часа, а оказываясь в нужном здании, как можно быстрее одевал стерильный белый халат с бахилами и поднимался по ступенькам, которые еще никогда не казались ему такими тяжелыми на подъем. И каждый раз, стоило парню поставить стул у кровати старшего и сесть на него, как глаза уже непроизвольно цеплялись за лицо, становившееся все бледнее. Лухан стал больше спать. Когда Сехун заходил в его палату, тот всегда спал, и просыпался только тогда, когда чувствовал нежные, как и прежде, как и всегда, прикосновения младшего. Он медленно разлеплял глаза, так же медленно смотрел по сторонам, и только когда находил своего маленького блондина, улыбался. Сехун видел, насколько надломленной была его улыбка. Но не переставал любить ее, даже такую. Они держались за руки, когда младший рассказывал о персиковом дереве. - Я хочу увидеть его.. - слышится надрывно, а самые красивые, самые любимые глаза, в которые смотрит парень, уже наполняются солеными, как вода в море, слезами. - Еще раз.. - произносят тихо-тихо прежде, чем трепещущие веки смыкаются, а напряженное тело расслабляется, оседая на матрас. От пробившего все тело страха сердце Сехуна останавливается, и он, дрожа, поднимает взгляд на приборы, которые, к счастью, показывают, что ничего не изменилось. Он все еще держит руку Лухана в своей. *** Солнечный июнь был слишком жесток. Он забрал у парня все, что у него было. Нормальный сон. Он не мог спать; Вес. Он не хотел есть; Учебу в институте. Никому не нужен ученик, прогуливающий лекции по непонятной причине; Лестницу. Лифт починили; Часть души. На ее месте обосновалась черная дыра; Сердце. Боль была постоянной и стала уже настолько привычной, что он уже не чувствовал биения; И любовь Лухана. Последние три июнь вырвал с корнем без возможности на восстановление. Парень был нищим, имея деньги. Ему было всего двадцать, а он уже стоял и слушал похоронный марш над могилой. Видел, как гроб с телом человека, которого он с таким трепетом любил, опускают в яму, а потом навсегда закапывают. Его Лухан навсегда останется там, под грудой земли. "Он же там задохнется, он же умрет," думал парень, а его руки крупно дрожали - настолько сильно они желали спасти утерянное, дорогое, по кускам оторванное от себя, но глаза упорно держались за надпись на надгробной плите, напоминающую о реальности, которая заставляла впиваться ногтями в кожу. Ему было всего двадцать, а он уже пил изо дня в день после похорон, в одиночку. Он бездумно, опираясь спиной о стенку и смотря в потолок, уже на автомате вливал в себя алкоголь - лишь бы какое-то время, хоть немножко, не чувствовать. А потом ложился спать в комнате с плотно закрытыми шторами окнами, кутаясь в одеяло от не пойми откуда подбежавшего к пяткам холода. Он застрял в бесконечности пустых, словно глаза слепого, и бесцветных, словно черно-белые фильмы, дней, не ощущая реальности. Как если бы он впал в летаргический сон. Парню в его сладко пахнущих оранжевых снах снился только он, его улыбающийся Лухан. И когда он просыпался, он вновь пил. Все, что он понимал, периодически засыпая на полу, повернувшись головой к окну - он умирает. Без него. В последний день июня Сехун очнулся. Словно просто пропустил тот серый отрезок жизни. Парень вскочил с кровати, быстро оделся в первую попавшуюся нормальную одежду, и вылетел из дома с одной единственной целью - увидеть персиковое дерево. Именно тогда он вернулся туда в третий раз. Сехун прибежал к нему лишь на пару секунд, чтобы просто увидеть, каким оно было сейчас. Быстро скользнул по стволу и веткам взглядом, и, развернувшись, побежал обратно. В тот день Сехун в первый раз после смерти Лухана воспользовался лестницей. Парень бежал по ступенькам так, как раньше - словно на крыльях, не оглядываясь назад, оставляя за спиной один пролет за другим. Сехун влетел в квартиру, хлопнув дверью, и сразу направился в ванную, чтобы принять душ и побриться - ему надо было окончательно протрезветь и избавиться от запаха алкоголя. Одежду Сехун выбрал, не раздумывая - ей оказались его любимая белая рубашка и темные джинсы. Вещи, в которых они с Луханом ходили к дереву в первый раз. Сердце вновь трепетало, оно было легким, как порхающая в банке большая, оранжевая бабочка. Все стало, как раньше. *** В тот день, 30-го июня, все, кто видели его, не могли не заметить радостной улыбки. Через несколько дней под дверью съемной квартиры уже шептались соседи, пока медики молча выносили холодное и бледное тело О Сехуна с темными следами от петли на шее. Все посчитали его сошедшим с ума, покончившим свою жизнь самоубийством. А он просто попытался любить. Сехун знал, что Лухан, его любимый Лухан обязательно отругает его, но он все равно хотел к нему, к своему хену. Он спешил рассказать, что персики уже созрели.