Поющие в шиповнике.

- Это карма – притягивать к себе разного рода сволочей. Потерев виски пальцами, я раскинулся на диване в гостиной Флоренса. Друг, с округлым, словно мячик, животом, сидел в кресле напротив, потягивая травяной чай, в то время как я методично хлестал бурбон из запасов Рене. - А ты бы все-таки подумал над этим… предложением. Я вытаращился на Флоренса как на умалишенного только что произнесшего речь мудреца. - Я к тому, что ты не молодеешь. После смерти Фреда, который год живешь один, даже обычной интрижки на месяц не завел. А это, между прочим, вредно для здоровья. - Ничего, я как-нибудь своими силами. - Угу… Нет, я конечно не лезу. Тебе самому решать, обходиться вибраторами или все же найти себе хороший, живой член и все, что к нему прилагается. - И зачем? - Что значит зачем? Дом, семья, дети… Конни, ты всегда хотел. - В семнадцать хотел, - поправил я, - С тех пор я изменился. - Только не повзрослел, - поморщился Фло, - Что тебе мешает вступить в брак в этим Дрейком, родить ему… а потом, кто знает, может и сам уходить не захочешь, а может – он не отпустит. Стерпится, слюбится, как говорится. - А если нет? - Ты сможешь участвовать в жизни своего ребенка, может, найдешь нового мужа. С таким-то завидным приданым, которое готов дать тебе Дрейк. - Скорее – откупом. - Пусть так. Как ни назови, но в результате, ты только приобретаешь и почти ничего не теряешь. - Себя я теряю, - вздохну я и повернулся на бок, похлопывая по карману брюк, в котором лежала резервная пачка сигарет, - И когда ты стал таким циничным, Флоренс? - Не циничным, практичным, - ответил он и, заметив мой жест, добавил – Курить на улицу иди. За тобой Ленни приедет? - Угу. Я нехотя поднялся с дивана и поплелся на веранду. С того разговора в ресторане прошло два месяца. Первые дни я еще боялся, что разъяренный Дрейк начнет поочередно натравливать на мою фирму разнообразные проверки, естественно, купленные, по результатам которых нас попросту закроют. Но потом успокоился. Юджин Дрейк больше не звонил. Да и вообще никак не напоминал мне о своем существовании, видимо, решив не тратить время на уговоры. Между тем, меня не оставляли воспоминание о вечере проведенном с ним, и больше всего в мозг въелось его желание поиметь меня. Порой, оставаясь в полном одиночестве у себя в квартире, я старался представить какой он в постели, и мое воображение вырисовывало самые разнообразные картины от строгого, даже жестокого Верхнего в садо-мазо оргии, до чуткого и внимательного любовника, что не совсем вязалось с тем, каким обычно представал Дрейк на людях. Заканчивалось это, впрочем, одним и тем же, но стыдно было признаться даже самому себе, что я хочу этого человека, так же сильно, как когда-то желал Фреда. - Там Ленни приехал, - появившийся на веранде Анри, смущенно заправлял за ухо черную, слегка волнистую прядь, другой рукой придерживая дверь. - Да, иду. Спасибо, - я улыбнулся мальчику и затушил бычок в старой консервной банке, которую потом засунул под крыльцо, - Ты идешь? – я обернулся на стушевавшегося Анри, но тот лишь головой покачал и выскочил на задний двор, только спину его я и видел. Знаю я, чего он сразу такой притихший – с детства сохнет по Ленни, а тот… тот видит в Анри ребенка, не больше. - Приехал? – подхватывая куртку, я пересек гостиную и улыбнулся братцу. Может быть, когда Ленс перебесится, а Анри – подрастет, может и выйдет у них что. Дураком будет младший, если разглядит в нем только хорошенькое личико. - А ты, я смотрю, готов уже, - вскинул брови Ленни, но открыл передо мной дверь, - И чего ты так нарезался еще до банкета? - Думаешь, я надолго туда? Так, помаячу рядом с тобой и отправлюсь домой. - Как обычно, - вздохнул младший, помог одеть мне куртку и вышел следом, на прощанье чмокнув Флоренса в щеку. Не хотел я ехать, упирался до последнего, но брат все же уговорил – релиз их первого альбома проходил с помпой, слишком вычурно на мой вкус, но Ленни светился, как начищенный медный таз. Я постарался изобразить улыбку, прячась за его плечом от вспышек камер и назойливых репортеров, пока мы вдвоем, отдельно от остальной группы проходил в клуб, при входе которого стояла парочка шкофообразных охранников. Внутри оказалось не тише: гомон десятка голосов, музыка, льющаяся, казалось бы, ото всюду. - Кто все эти люди? – шепотом поинтересовался я у брата, пожимая очередную ладонь, принимая улыбки и невпопад отвечая на вопросы. - Просто улыбайся и выгляди милым, - сквозь улыбку, больше похожую на оскал аллигатора, проговорил младший и исчез в толпе. Только и оставалось, что вслед ему посмотреть, а потом схватить с ближайшего стола бокал шампанского и влить в себя, морщась. Гадость, и газы сразу в голову ударили, заставив пошатнуться. Между тем в зале гасили свет, толпа с радостным улюлюканьем стекалась к сцене. - Что происходит? – я зацепил какого-то размалеванного омежку за локоть. - Ну, ты даешь! Сейчас парни петь будут, - он раздраженно одернул руку и поспешил смешаться с остальными фанатами. Вот чего у Ленни не отнять, так это голоса. Я пристроился в уголке, опустошая один бокал за другим, изредка посматривая на сцену, пока группа услаждала взор и слух. И Ленни, красивый, уверенный в себе, каждому кажется, что он поет именно для него, но я то знаю… Вот Ленс рыщет глазами по толпе, прежде чем объявить следующую композицию, уже слышны первые аккорды начинающейся песни, я хмыкнул и подался к свету, чтобы братец так не переживал. И правда, он нашел меня глазами, успокоился и запел. Этой песни я раньше не слышал, хотя и слежу за его творчеством. В ней было все, все, что мог только вложить влюбленный человек в музыку и слова. Это трогало душу, бередило сердце, и я серьезно начинал жалеть, что мы кровные братья. Он тоже чувствовал это, потому что на самом душераздирающем моменте песни, я увидел, как в уголке его глаза, подсвеченная прожектором, покатилась слеза. *** Я пробирался сквозь толпу, едва сдерживая себя. Слишком больно было смотреть на Ленса, еще больнее было – слушать его, видеть его слезы, отчаянье и бессилие перед собственной судьбой. Я и сам разрывался от противоречивых чувств, поэтому сбежал еще до окончания, выскочил в коридор, куда звуки доносились заметно приглушенными, прислонился к стене, в попытке отдышаться. Да что со мной творится такое? Задержав дыхание и прислушавшись к себе, понимаю – течка, скорая, неотвратимая. Через неделю, может и раньше. Сейчас еще слабый мой запах смешивается с запахом десятка других тел, разогретых, пьяных. Я и сам был пьян, разве что по стенке не сползал, давясь беззвучной истерикой, проклиная свою странную, неудавшуюся жизнь. Слезы застилали глаза, я бы с удовольствием стал кем угодно другим, отдал бы все. - Конни! Ленс подлетел ко мне, схватил за плечи и, прежде чем я сумел произнести что-нибудь внятное, впился поцелуем в мои губы, заставив меня застонать, забиться в крепких руках брата, колотя его по плечам, пытаясь оттолкнуть… А потом сдался. Сдался и потянулся к нему, обнимая за шею, буквально повиснув на нем, кусаясь и неистово целуя, краем сознания понимая, что это играет во мне нервное напряжение последних месяцев, алкоголь и гормоны. Гормоны. Стоп.. - Ленс! – простонал я в губы брата, - Ленс отпусти! Но брат, словно одурманенный, крепче стискивал меня, заставляя кожу пылать под яростными поцелуями. Он не слушал, он твердо намеревался присвоить меня себе. - Отпусти, Ленс, черт тебя дери! – я задергался сильнее, отпихивая брата от себя, но ядовитый голос, раздавшийся со стороны, разметал нас в стороны, как бочонок холодной воды, вылитый на головы. Колкие интонации, нескрываемая ревность и взгляд - злой взгляд отвергнутого любовника. - Брат, значит?