Издержки ремесла

Рафтелла отдала бы все, чтобы избавиться от своего «особого умения». Иногда ей казалось, что она знает об Организации больше, чем сама Организация знает о себе. Номер Десять смотрела на своих товарищей и видела их потаенные мысли – все до одной. Она знала, о чем мечтает Рейчел, видела воспоминания Бри, понимала подоплеку всех поступков Дитрих. Единственное, чего Рафтелла не знала – как сделать так, чтобы в голову перестали лезть чужие мысли. И если то, что творилось на душе у воительниц, было более-менее понятно, то помыслы Черных сводили с ума. В голове у Седрика было много формул, обрывков фраз и каких-то непонятных сцен, будто вырванных из долгой истории. Рафтелла слышала в его воспоминаниях странные шорохи, видела складки штор, гаснущие факелы и еще чаще - каменный потолок. Эдвард постоянно размышлял о чем-то важном и глубоком, а еще – вспоминал, как стонет Седрик, как подмахивает и царапается, как кончает, матерясь сквозь зубы, и какое у него нелепое лицо, когда он берет в рот член Эдварда – сразу до самого основания. Тогда Рафтелла понимала, откуда факелы, шторы и потолок в мыслях Седрика, и могла объяснить то тяжелое дыхание, которое он никак не мог выбросить из головы, и удивлялась, почему он не позволяет себе вспоминать больше. Этих мужчин связывало чувство, не имеющее ничего общего с любовью или симпатией, которые Рафтелла иногда замечала у воительниц: Черные повидали столько клеймор – голых, одетых, красивых, уродливых, вывернутых наизнанку, истекающих кровью, мертвых и восставших, голых, одетых, краси… - что перспектива совокупления с женщиной вызывала у них тошноту. Рафтелла хотела бы осуждать их, но не могла: издержки ремесла, что-то сродни ее способности читать в душах. От мыслей Робера становилось совсем скверно: там все было четко и ясно, он уже решил, когда будет разделывать очередной неудавшийся эксперимент, а когда – насиловать Одри, раздвигать ей ноги, вколачивать в нее свой большой темный член и оставлять засосы на видных местах, запретив сводить отметины, чтобы их непременно кто-нибудь увидел. От загона с Пожирателями Бездны и от лабораторий Даэ Рафтелла шарахалась, как от чумы, но все равно до нее долетали отголоски: голод, голод, жрать, резать, кромсать, крошить, захватить, опутать и не отпускать. Рафтелла не всегда различала, чей голос кому принадлежит. Мысли господина Римуто напоминали разветвленные схемы, которые она однажды видела в книге по стратегии, и на каждой ветке было по тысяче вариантов, и все они были окрашены кровью и желанием властвовать. И от Мирии Рафтелла ожидала чего-то подобного, разве что, может, еще свежих воспоминаний о битвах и образов внешнего мира. Рафтелла даже хотела влезть в ее голову - посмотреть на деревья, шорох листвы которых слышала у границ штаба Организации. За забор выходить запрещалось, да Рафтелла и не особенно рвалась: боялась даже думать, что будет там делать. В мыслях Мирии не было ничего. Она не думала ни о природе, ни о войне, ни о своих подругах. Не было страха или ненависти - только короткая просьба: «Давай сделаем вид, что ты меня одолела». Едва Рафтелла поняла, что наконец-то коснулась сознания человека, умеющего держать свои страсти в узде, она решила, что сделает для Мирии все.