Шипит - значит любит

POV Акиры – И чего? – вопрошаю в телефон. В ответ нагло смеются. - Говори, Широяма. – Да ничего, он очень впечатлительный. – Это мы знаем, впечатлительный неуравновешенный псих. И, тем не менее, что произошло? Пока мы добирались домой, Така сказал, что ты его хотел в преисподнюю утащить, Сатана. Пока на том конце давятся смехом, я подхожу к окну, наблюдаю, как у подъезда топчутся Така с Короном. Точнее, это Така топчется, а Корон радостно гуляет, орошая близстоящие кусты. – Нет, Акира, я бы не стал, рогами клянусь! Я свою личную жизнь налаживаю - и все. – А мою личную жизнь кто наладит? – спрашиваю Широяму. М-да, как бы он там не подох от смеха. – А она налаживается, разве ты не чувствуешь? Где он, кстати? – Воздухом дышит, – отвечаю, а сам вглядываюсь. Под окнами начинается какое-то мельтешение, которое меня настораживает. – Перезвоню, пока. – Приятного вечера, Акира, – всхлипывают на том конце. Я кладу мобильник и спешу на улицу выяснять, что же там происходит. Распахнув дверь подъезда, я в первую секунду даже замираю. В нескольких метрах от меня стоит Таканори, за его спиной невдалеке дрожит Корон, перед Такой два добермана, и их хозяина поблизости не видно. У меня за секунду вскипают все мозги разом, а извилины распрямляются, укладываясь в параллели. – Я не отдам вам Корона, так и передайте Черному! – кричит он, разворачивается и чешет к своей собаке. Доберманы, зарычав, бросаются за ним, а я, матерясь и хватаясь за голову, несусь к месту действия. Така подхватывает Корона, я со спины обнимаю Таканори и чувствую, как одна из собак виснет у меня на рукаве, ненавязчиво вгрызаясь в руку... и тут вдалеке раздается сначала громкое женское: «Назад!», а затем более тихое «Извините», после чего хозяйка, разобравшись со своими питомцами, быстро покидает поле битвы. – Ты живой? – интересуюсь, отодвигаю от себя Таканори и разворачиваю, между делом отмечая, что Корон не расплющен и вроде даже признаки жизни подает. У Таки закрыты глаза, губы сжаты в тонкую линию, и он почти не дышит. Как будто умер. – Вдохни и выдохни, – советую я ему. – Давай, ты сможешь. – Это Черный послал, – дрожа и всхлипывая, докладывает Така и даже не думает от меня отходить, даже более того – вжимается обратно. – Это все он! – Кого он послал? – подло воспользовавшись ситуацией, обнимаю дрожащее тело под недовольное рычание Корона. – Адских псов! – говорит он, а потом, схватив меня за руку, тащит домой, что-то на ходу бормоча и оборачиваясь, думая, что создания из-под земли спешат за нами, чтобы отгрызть самое важное. Бедный ребенок, оставшаяся психика порушена навсегда. Останавливается только в прихожей, запирает дверь на все замки, смотрит на всякий случай в глазок и только тогда отпускает собаку, а потом взъерошивает свои волосы. – Этот Черный! Запугать решил! Или убить! Я молчу и совсем не говорю о том, что эти доберманы тут гуляют, наверно, с самого основания дома, может, их вместе с ним и основали. Если бы Така смотрел по сторонам и видел что-нибудь, кроме духов, призраков, сатанистов и демонов, то собаки не остались бы незамеченными. Но… я молчу об этом, потому что мало того, что мне не поверят, так я еще в итоге и окажусь в сговоре с доберманами, предатель проклятый. Ну и пусть Широяма отдувается, отпирается рогами и упирается копытами, я как бы не при делах. Пора и о себе подумать, о своем будущем, в конце концов. Пока оно мне видится исключительно в черных цветах с бесами в стенах и периодическим их изгнанием госпожой хозяйкой. Недалек тот час, когда нашу квартиру начнут посещать экстрасенсы и прочие экзорцисты. Будут тут изгонять духов, рушить стены, поить снадобьями... – Адскими псами… Акира! – Что за адские псы? – снимаю куртку и ботинки, Така все еще жмется в стенку и выдирает себе волосы. Ну и пусть, тут уже ничем не поможешь. Я сделал все, что мог. – Ты ничего не понимаешь! – Ну, куда уж мне… – пожимаю плечами и только собираюсь пройти в квартиру, как меня хватают за руку. Хватают и когтями в кожу впиваются. – Что это?! У психа глаза как блюдца. На моей руке следы зубов, наверно, и куртка подрана… Вот так и спасай сумасшедших себе в минус. – Адский пес пытался сожрать, – шучу я. Только с опозданием в секунду мозг формирует мысль о том, что Така точно воспримет мою шутку всерьез. – А что, они жрут своих? В голове возникает идея, которая может избавить меня от угнетения сумасшедшим на ближайшее время: – Это не свои, это чужие… Отворачиваюсь и кусаю щеку изнутри, лишь бы не заржать и не спалиться. – Не свои? – выдыхают сзади и ахают. – Его? – Его, его… – зажимаю рот ладонью и утыкаюсь лбом в стену, когда Така меня обходит. – Так ты не травил на меня никого и никогда, сви… Акира?.. – вопрошает мелкий. Мотаю головой и ударяюсь лбом в стену, чтобы отвлечься на боль. – Ну что ты, Така, я бы никогда и ни за что… – А те, что в коробке? – не унимается он и цепляется за мою руку. Именно в том месте, где вот только недавно елочной игрушкой висел доберман. Поворачиваюсь, аккуратно выпутываюсь из его холодных пальчиков и улыбаюсь печально и грустно, старательно изображая мучения на лице. – Это не мои. – И эти не твои? – ахает он, а я быстро-быстро киваю. – Его? – Его, он меня заставил… Ну держись, Широяма, теперь тебе жить точно не дадут, сам с облегчением на лице в самое пекло с разбега шагнешь. На земле тебе жизни больше нет, сам виноват. – Этот Черны-ы-ы-ы-ы-й! – шипит Така и сжимает кулачки. – Да я его… – Чего ты его? – вопрошаю. – Изгоню! – визжит он и подрывается куда-то. Боюсь представить, что у него там из боевых запасов. Рога и копыта – это еще мелочи. Не дай боги, он решит Широяме кол в грудь вогнать и пулю серебряную в лоб пустить, чтобы с гарантией. Со стоном сползаю по стене и хватаюсь за больную руку. – Така, – хриплю, – помоги… Он притормаживает на полпути и оборачивается, его глаза в ужасе распахиваются, и я прямо вижу, что он готовится меня хоронить и плакать у могилы первое время. Дня два точно. Така падает передо мной на колени и не знает, за что хвататься - то ли продолжить выдирать волосы из головы, то ли за копытами бежать. – Аптечку, – говорю, – неси… – Нет-нет! Не поможет тут! Это яд, это адские псы! – Неси, неси, там все есть. Антисептик, мне его монахи дали… – Какие? – хлопает глазами недоверчиво. – Тибетские, – отвечаю уверенно. Он кивает и мчится стрелой на кухню, шебуршит там, потом тащит коробку с медикаментами. Достаю антисептик, пшикаю на руку. – Видишь, – киваю на руку, – шипит и пузырится, это яд выходит. На лице Таки сомнение, граничащее с диким ужасом. – Он разве не всегда шипит? – спрашивает и приглядывается. – Всегда, но в данном случае особенно. Пластырь давай… Таканори неуклюже заклеивает несчастную царапину пластырем и садится на пол, прижимаясь спиной к противоположной стене. – Ты теперь не умрешь? – Постараюсь, – обещаю и выдыхаю, тыльной стороной ладони тру лоб. Я как бы страдаю, а Така как бы спаситель. Мы так и сидим минут двадцать, и все это время он не сводит с меня взгляда. Боится, что инфекция распространится, и я брошусь грызть ему горло, как последний зомби. – Спасибо тебе, Така. Ты меня спас, – пересаживаюсь к нему, и он даже не подскакивает, уносясь вдаль и поднимая пыль. Сидит весь взъерошенный и растрепанный, как воробей, волнуется страшно. Кажется, за меня. Удивительно, но ничто человеческое, даже сострадание, оказывается, ему не чуждо. Только мало мне одного сострадания. Хоть и обещал я сам себе к Таканори не подходить... – Ты настоящий друг, – шепчу ему на ухо, а он с подозрением оглядывается. – И такой милый, когда волнуешься… Вот сейчас я жду, что он сорвется, подскочит и закроется у себя в комнате. Это в лучшем случае, в худшем – кол получу я, а не Широяма. Но Таканори остается недвижим, как мраморная статуя, да и по цвету становится от нее неотличим. Он всегда бледнеет, когда пугается. И что меня дергает в этот момент, не знаю - может, сумасшествие заразно, и от него отключается инстинкт самосохранения, - но я, не боясь, что мне руку отхватят по локоть, запускаю ладонь в растрепанные Такины волосы, ерошу их, а потом за шею притягиваю его к себе. Таканори только и успевает судорожно выдохнуть и открыть рот. Возможно, чтобы воспротивиться - но для этого уже слишком поздно. У Таки сухие и горячие губы, да и кожа пылает, будто у него жар. Он не сопротивляется, не бьет кулаками в грудь, только сжимает пальцы на плечах, словно не может понять – оттолкнуть или продолжить. Мы сползаем на пол, когда я особенно увлекаюсь и наваливаюсь на него. Позиция крайне удачная. Така подо мной, я на нем... лишь бы не раздавить. Он даже проявляет инициативу. К моему удивлению, не сцепляет зубы, только иногда чуть задевает ими мой язык. Но это, скорее, от неожиданности. Этот неуравновешенный и на всю голову тронутый псих просто сводит меня с ума. Все, Акира, приплыли, пиши завещание, долго тебе не прожить. Когда Така жалобно скулит, я от него отрываюсь и долго вглядываюсь – глаза зажмурены, на лице нечитаемая смесь эмоций. Вскоре он открывает сначала один глаз, потом другой, моргает и давит ладонями мне на плечи – очухался. – Отпустить? Быстро-быстро кивает и ерзает. Поднимаюсь сам, поднимаю Таканори. Он такой смущенный, будто постиг что-то, что постигать ему еще рано. Отступает по стене в свою комнату, к врагу спиной не поворачивается. Да я и не собираюсь как-то его догонять. Така останавливается у комнаты, толкает нижней частью туловища дверь и, перед тем как скрыться, говорит: – Я разрешаю тебе встречаться со мной по-настоящему. – Правда? От удивления у меня даже брови своей жизнью жить начинают – ползут вверх. Нижняя половина лица при этом остается серьезной, тут же все так важно. – Да, – помявшись, кивает Така и исчезает. – Ну спасибо, – сообщаю в закрытую дверь.