Эгоизм

Ночь постепенно накатывалась на город, скрывая в своих объятиях цвета. Делая их безликими. Луна сияла на небе, оставаясь единственным предметом, чей цвет не смогла поглотить ночь. Звёзд не было видно. Единственный фонарь в небольшом дворике между домов не горел. Всё было спокойно. Даже, где-то, излишне. Тишина стояла мёртвая. Наваливалась грузом. Даже дворовые собаки не смели лаять. Детская площадка, стоящая меж четырёх домов, образовывавших четырёхугольник, была пуста. Или так казалось. Никаких разговоров не было слышно. Пьяных завываний тоже. Алкаши уже давно ушли по домам. Настенные часы каждого дома уже давно показывали - 3. Эта площадка не была обустроена по последнему слову. Железные и скрипучие качели, турники, стоящие в ряд, неровные, уже кем-то погнутые, немного заржавевшие. Лавочка. Деревянная, с уже облезшей краской. Песочница, деревянная, с облезшей зелёной краской. И фонарь. Не очень высокий и самый обыкновенный. Он не давал света, ведь лампочка в нём давно перегорела. И из-за этого вся площадка была погружена во мрак. Приписана к царству ночи. Тихий всхлип развеял всю атмосферу одиночества и тишины. Он показал, что площадка не пуста. Тут есть люди. А точнее - девушка. Тонкокостная, исхудавшая, с мешками под глазами и длинными светлыми волосами. На её коленях покоилась флейта, а у ног лежал небольшой рюкзачок. Слёзы медленно текли по щекам девчушки, скатываясь на шею. Она не утирала их. Лишь продолжала сжимать в руках свою флейту, замёрзшими пальцами в который раз ощупывая её. Весна лишь недавно вступила в свои владения, и явно не понимала, что ей делать с тем, что ей оставила холодная сестрица - Зима. Одетая лишь в тонкую кофту и джинсы, девушка мёрзла. Но встать и уйти не могла. Что-то мешало ей. Это что-то было внутри. Жило там своей собственной жизнью и плевало на состояние хозяйки. Оно всегда получало того, что хотела. Эдакий маленький карлик, с именем Эгоизм. По крайней мере, так думала Дафна. Та самая девушка, сидящая на качелях и сжимающая в руках флейту. Она плакала. И была уверена, что эти слёзы порождает в ней не любовь и душа, что рвалась на части от осознания того, что больше никто и никогда не прижмёт её к себе ночью, что больше никто и никогда не улыбнётся рано утром, что больше никто и никогда не подарит ей метро или могущий дуб. От осознания того, что теперь Дафна одна. Она была уверена: эти слёзы вызваны эгоизмом. Маленьким и злобным зверьком, что живёт внутри каждого и мешает принимать правильные решения. Ведь Мефодию там хорошо. Эдем – то самое место, где хочется жить бесконечно. И ей должно быть плевать, что она его больше никогда не увидит. Ему хорошо. Она выполнила свою цель – спасла его эйдос. И всё равно, что она больше никогда не сможет прикоснуться к Мефодию. Она была уверена, что это эгоизм. Ведь иначе и быть не могло. Она страж света и должна, как никто другой, понимать, что умирая, человек обретает долгожданный покой. Что всё так, как и должно было быть. Что она не потеряла. И Дафна верила. А значит, эти слёзы были эгоизмом, что требовал, чтобы Мефодий был рядом всегда. Слёзы по новой полились из её глаз. И новый, совсем тихий, приглушённый, всхлип вырывает из её уст. Тишина вспорота второй раз. Свет на детскую площадку не попадает. Лишь только у подъездов светят лампы, и в окнах некоторых квартир продолжают упрямо гореть люстры. Дафна встаёт с качелей резко, роняя на землю флейту. Это движение было, похоже, спонтанным. Будто бы некая неприятная мысль начала настигать девушку, и та решила сделать хоть что-то, чтобы отбиться от неё. Тихая мелодия сотрясает задний карман её джинс. Изящная. Скрипка издаёт столь нежные звуки. Игра завораживает. Её можно слушать вечно. Исполнитель явно талантлив. Точнее, талантлива. Линдси Стирлинг вновь и вновь мучает скрипку, заставляя её издавать прелестные звуки. Хотя нет, не мучает. Скрипка тоже получается удовольствие, когда издаёт столь красивые звуки. Рука, что тянулась к карману, замирает. Владельцу явно не хочется брать трубку. Но ведь если не возьмёшь сейчас – последует ещё не одна тысяча звонков. Вытащив телефон, Дафна всё же поднимает трубку. На том конце молчание. Дафна тоже молчит. И неизвестно, сколько так будет длиться. Им хорошо. Похоже, они оба не знают, что друг другу сказать. Позвонивший бросает трубку. Дафна отрывает телефон от уха. Она догадывается, кто звонит. Ирка. У неё не хватает смелости. На то, чтобы сказать заветное и ужасное «Прости» и на то, чтобы перестать звонить. И неясно за что именно она хочет просить прощения. За то, что забрала? Но ведь Мефодий сам ушёл. За то, что позволила? Но так было правильно. Тогда за что? За то, что сама счастлива? Дафна вновь садится на качели, немного отталкиваясь ногами. Качели скрипят, режа слух. Дафна морщится, но ещё раз сильно отталкивается. Будто бы противный звук сможет вернуть её в чувство. Сможет заставить забыть столько лет проведённых вместе. Столько эмоций. Столько событий. Сердце болезненно колет. Разве эгоизм способен на такое? Неизвестно. Но Дафне плохо. Бессонница, усталость, желание забыть и желание всегда помнить. И желание вернуть. Не осуществимо ничего. Она не может ни уснуть, ни исполнить какое-либо желание. У неё нет ничего. Только эти качели. И противный скрип, что так сильно режет слух. И, казалось бы, пора улетать. Ей не место тут, среди болезненных воспоминаний. Надо забыть. Надо улететь. Надо стать стражем, истинным, идеальным. Но она и не хочет, и может. Не хочет становиться идеальной, не хочет покидать родные места. Не может уйти, не может забыть. Невозможно усидеть, когда голову рвут тысячи мыслей. И Дафна встаёт, вновь. И уходит. Вновь пытаться заснуть, пусть это и бесполезно. Дорога не заметна. Хотя для неё сейчас многое не заметно. Тем более, такая мелочь, как два километра. Подойдя к общежитию озеленителей, Дафна едва не сгибается напополам. Едва вновь не начинает реветь. Вместо этого она лишь проходит через вход, плетётся по бесконечным коридорам и ключом открывает дверь, сразу же проходя в комнату. На её диване раскинулось тело. Дафна не обращает на него никакого внимания. Корнелий иногда заглядывал к ней. Спал на диване, ел и вновь уходил в переход, сидеть и играть на флейте, что уже никогда не издаст маголодию. И вспоминать. Куда более короткие моменты, но слишком дорогие его сердцу. Дафна встаёт около окна и смотрит на то, как лёгкий ветер колышет прозрачный полиэтиленовый пакет, что зацепился за дерево. Этим можно заниматься вечно. Пакет никогда не принимает одну и ту же позу два раза, пусть это видно далеко не всем. Взгляд скользит по отражению дивана и Корнелия, коих отразило окно. И взгляд Дафны натыкается на нечто странное в Корнелии. Волосы парнишки отросли. И не на сантиметр-два, а на полметра минимум. Зрачки расширяются. Дафна понимает всё быстро. В один прыжок, подбегая к дивану, она сдёргивает тонкий плед и за плечи дёргает лежащего на себя. Тот недовольно что-то бурчит и поворачивается лицом. Сомнений не остаётся. Меф. Вот только на шее у него блестят крылья.