Никогда

Когда в комнату зашёл Вова с двумя чашками кофе, Илья мирно сидел на диване. Он испытывал лёгкий страх, но не подавал и вида. Он ждал. Что-то подсказывало ему, что с минуты на минуту произойдет «взрыв». Какой-то совершенно абстрактный «взрыв». Чего ждать от Вовы Ильич не мог и предположить, но он почему-то всегда знал, когда Беседин собирается что-нибудь вытворить. А вытворить он мог всё что угодно: от банальной просьбы снять что-нибудь прямо здесь и сейчас, до маловероятного доставания винтовки и убивания всех подряд. - Вот. Две ложки сахара, кажется, ты так любишь? – Беседин улыбнулся одной из своих самых открытых улыбок и поставил одну из кружек на стол перед Ильичом. Тот лишь пожал плечами, предпочитая промолчать о том, что пьет кофе без сахара. Ильич отпил из чашки, ощущая приторно-сладкий вкус, перебивающий столь привычную горечь кофе. Атмосфера тем временем накалялась. Беседин молчал и то и дело озирался по сторонам. Становилось ясно, что он нервничал. - Вов, давай уже, выкладывай, а то мы так еще долго сидеть будем, – сказал Ильич и уставился на Вову. Тот выдохнул и быстро посмотрел на Прусикина. От этого взгляда Илья ошалел – такой гаммы чувств ему видеть еще не доводилось. Где-то внутри, глубоко, начала зарождаться паника. Вова медленно приблизился к Илье, уселся перед ним. Ильич не понимал, что задумал Беседин и поэтому не предпринял ровным счётом никаких действий. Когда Вова его поцеловал, Ильич удивился. Удивился настолько, что не успел сообразить, когда начал отвечать на поцелуй. Вова осторожно запустил руки под футболку Ильи, тот вздрогнул и осторожно отстранился. - Вовка-Вовка! – как-то грустно выдохнул Ильич, отпивая еще один глоток сладкого кофе. На губах Вовы был привкус этого приторного напитка. Ильич молча достал сигарету и закурил. Обычно он никогда не позволял себе курить в комнате, тем более при Беседине, но сейчас было можно. Когда Ильич сделал первую затяжку, Вова, улыбаясь, забрал сигарету и, подойдя к окну, отправил ее в полет до земли. Прусикин лишь пожал плечами и сделал еще один глоток кофе; в голове снова всплыли воспоминания об этих губах. Ильич мысленно пообещал себе больше никогда не пить кофе с сахаром. Когда Ильич улёгся на свой диван, Вова осторожно пристроился сзади. Илья не сопротивлялся, лишь плотнее вжался в стену, а Вова осторожно обнял некогда друга за талию. Ильич чуть поежился – все-таки у Беседина не самые теплые руки. Вова попытался развернуть Прусикина к себе лицом, но тот лишь отодвинулся чуть дальше. Прусикин старался не поворачиваться и снова придвинулся к стене. Вова был удивлен, он не понимает, что происходит, но решил не заморачиваться и закрыл глаза, чуть крепче приобняв Илью. Когда Ильич проснулся, Вовы рядом не было. На секунду показалось, что это все сон, но на столе стояли две чашки кофе, оставшиеся там со вчерашнего дня, а в комнате еще витал едва заметный запах сигарет. А еще рядом лежала Вовина подушка. Все это могло послужить приличными доказательствами правдивости того, что произошло вчера. Ильич встал с дивана и чуть поежился от холода. Когда он вошёл на кухню, то увидел там Вову, который пытался, по-видимому, приготовить завтрак. На доске лежали аккуратно нарезанные овощи, а на плите, в сковородке, яичница. Ильич улыбнулся и понял, что не отказался бы позавтракать. Когда Вова заметил, что на кухне он не один, он улыбнулся своей самой солнечной улыбкой, послужившей полноценной замена банальному «доброе утро». Вова осторожно переложил овощи на тарелку и поставил ее на стол, затем ловко разделил яичницу на две части и поставил тарелки с ней рядом с овощами. Ильич мыл посуду, когда Вова осторожно приобнял его сзади и поцеловал в щеку. Тарелка выпала из рук Ильича, громко ударившись о раковину. Оба едва заметно вздрогнули от этого звука и чуть поморщились. Прусикин высвободился из объятий Вовы и отправился в ванну, оставляя другу домывать тарелку. Когда Ильич бросил взгляд на свое отражение, его передернуло. Стало безумно мерзко от самого себя. В голове эхом отдавался один и тот же вопрос: «Что мы делаем?». Илья побрызгал себе в лицо холодной водой и вышел из ванной. Вова проследил за скрывшейся в ванной фигурой Ильи, а затем выключил воду, так и не домыв тарелку. Он уселся на табуретку в ожидании Ильи и задумался, пытаясь хоть как-то понять действия Ильи. Тот вроде бы и не отталкивал его открыто, но и не подпускал слишком уж близко. Это напрягало. Тем временем на кухню зашёл Прусикин. Вздохнув, он домыл злосчастную тарелку, понимая, что на Беседина надеяться не приходится. Когда они вдвоем вышли с кухни, то буквально перед ними откуда-то сверху, со шкафа, упал Гаффи Гаф. Ильич бережно поднял игрушку и усадил ее на место. Вова посмотрел на пса, с которым, казалось бы, так много связано, и грустно улыбнулся. Это не прошло незамеченным для Ильи. - Скоро снимем выпуск. Обязательно, – пообещал Ильич, пытаясь приободрить Вову. Но они оба прекрасно понимали, что никакой выпуск они уже не снимут. Когда Вова зашёл в комнату, Ильич не пошёл вслед за ним, а направился в соседнюю. Вова же взял в руки гитару Ильича и начал играть. Иногда пальцы срывались и попадали мимо струн, но это для Вовы это не было важно, он же не выступает. Гитара служила для него средством, чтобы успокоиться, средством, чтобы забыться, средством, чтобы не думать. Вова редко играл. Обычно он играл, когда все наваливалось, когда он был готов вот-вот сорваться. Сейчас же было чуть-чуть по-другому. Когда Прусикин услышал сбивчивую мелодию, он подумал о том, что Вовке тяжело. Мелодия прекратилась так же внезапно, как и началась, и что-то нехорошее шевельнулось внутри у Ильи. Он быстро, едва ли не бегом, направился к Вове. Тот стоял возле окна и с интересом рассматривал что-то внизу. Когда Ильич подошёл к Вове, тот не обернулся. Да и зачем? И так ясно, кто это. Бессмысленно. Вова чуть отодвинулся, давая Илье возможность встать рядом с ним. - Первый снег! – зачем-то произнёс Ильич. Вова едва заметно улыбнулся и чуть ближе придвинулся к Прусикину, тот приобнял его за талию. По телу обоих прошла приятная дрожь. Когда Вова снова поцеловал Ильича, тот не отстранился. И даже не возражал, когда Вова разомкнул поцелуй и начал целовать его ключицу. И даже когда Беседин стянул с него штаны. Они оба были возбуждены. Вова провёл губами по набухшему члену Ильи, а Прусикин не сдержал стон и упёрся руками в подоконник. Когда Илья кончил, Вова молча встал и вышел из комнаты. Илья уселся на подоконник и сверлил взглядом дверь, за которой только что скрылся Беседин. Ильич слышал, как Вова включает воду, затем, если прислушаться, приглушенные стоны в ванной. Он думал о том, что Вова мог бы заставить его доставить ему удовольствие. В ванной не будет следов спермы, приходит в голову Ильича, когда вода в ваной выключается. Когда Вова уходит, уже темно. Ильич пытается заснуть. Час, два, три – бесполезно. Он прижимается к стене, как будто освобождает место кому-то еще. Потом проводит руками по талии, вспоминая, что вчера тут были руки Вовы. Почему-то Ильичу кажется, что Вова больше не придет, если только… Когда Ильич набирает заученный наизусть номер, он волнуется. Руки дрожат до ужаса, и нет никаких сомнений в том, что голос тоже дрогнет, только это сейчас неважно. Вова поднимает трубку. - Возвращайся, – вместо приветствия выдает Ильич. Кажется, он слышит, как на другом конце провода улыбается Вова. – Я не могу без тебя уснуть. И… я тебя люблю. Правда, – добавляет Ильич. - Сейчас буду! – говорит Вова. Когда через пару минут раздаётся дверной звонок, Илья удивляется. Когда он видит в дверях Вову, он удивился еще больше. А потом крепко его обнимает. Никогда ещё Ильич не видел Вовку таким счастливым. Он готов поклясться – никогда.