Забудь, оставь и не проси...

Мне снова десять – почти осознаю, что мне снится сон, но он затягивает в свою реальность. Реальность стёртых воспоминаний. Сижу на берегу и смотрю на воду. Говорят, если долго смотреть на текущую воду, она унесет с собой мысли. Хорошо бы. Жаль, что это ложь. Но смотрю – вдруг я ошибаюсь? Ранняя осень, ещё тепло. Отличный день, чтобы дать воде унести всю память. Может тогда не будет так плохо, больно и горько. Запах воды смешивается с лёгким гнилостным душком протухшей рыбы и прелой травы. Ненавижу. Прихожу в себя в больничной палате. Запах лекарств, жёсткие простыни, белый потолок, «сколько пальцев вы видите», «дайте посмотрю ваши глаза», расскажите то, ощутите это. Понятно, что мое здоровье после пережитого взрыва в бассейне надо проверить, но занудство утомляет. – Ещё спросите о самочувствии кончиков ногтей, и узнаете о моем здоровье всё. Врач смеется, сообщает, что я в порядке, и уходит. Тоже мне, открытие! Это было очевидно. В палате тут же появляется невысокий мужчина, видимо, поджидавший, когда я освобожусь. Пижама, халат, прихрамывает, бережёт ребра – местный пациент. Судя по манере двигаться и стоять, бывший военный, а может полицейский. – Шерлок! Наконец ты пришел в себя! – Здравствуйте. Мы знакомы? – Шерлок? Ты меня не узнаешь?! – Впервые вижу. Мужчина меняется в лице. *** Суета сует. Как у Шекспира. Наверное, со стороны происходящее – те же много шума из ничего. Но мне не смешно. «Ретроградная амнезия», «последствия шока», «замещающие воспоминания». Три чёртовых месяца я помню неверно. Мой мозг работает неправильно. Он исключил из воспоминаний некоего Джона Хемиша Уотсона, и прикидывается, что так и было. Дьявол! Восстановите мой жесткий диск. Срочно! *** Мы с Джоном едем домой в такси. Я должен называть его Джон, ведь мы якобы друзья. Делаю вид, что верю в это. Тридцать два года как-то обходился без друзей, потом внезапно обзавелся одним и – ах, какая неприятность – забыл. Будто так бывает. Возможно, Джон отличный актер. Он убедительно переживал вчера, сегодня словно исподтишка бросает трогательно-обеспокоенные взгляды и волнуется. Из-за моего состояния? А может, причина в другом? Джону придётся нелегко, если теперь ему нужно будет беспрерывно сдавать экзамен по убеждению незнакомого человека в том, что он – друг. Я не знаю. Не уверен. Мне бы слишком хотелось второго. Перед домом пропускаю Джона вперед, и он уверенно поднимается в квартиру, открывает дверь своим ключом. Ну конечно, если его готовил Майкрофт или Мориарти, любой из них не упустил бы таких мелочей. Ждёт меня на пороге. Знает, куда деть куртку, без колебаний садится в гостевое кресло, радостно приветствует миссис Хадсон. – Действительно, я с тростью, как в первый день, – соглашается с ней Джон. – Но в этот раз мы не убежим. Так что, может быть, чаю, вместо не выпитого тогда? – Хорошо, но, молодые люди, учтите, я ваша домохозяйка… – … а не домработница, – заканчивает Джон, и они смеются. Отличное представление, теперь я должен убедиться, что они давно знакомы. Браво! Не хлопаю в ладоши, но смыкаю руки перед лицом. Решаю, что момент уместный: – Как мы познакомились? Расскажи в деталях, вдруг что-то вспомнится. Он смотрит на меня взглядом печального пса – каждое напоминание о моей «потере памяти» сопровождается именно таким взором. Начинает без особого энтузиазма, но втягивается и продолжает с воодушевлением. История вполне банальна. Если бы я сам писал ему легенду, то сочинил бы нечто похожее. Встреча со старым другом Майком Стэмфордом – он действительно и мой знакомый, из тех людей, кто любит лезть без мыла в душу. «Сними квартиру пополам», «да кто со мной уживется», лаборатория, знакомство. – А потом ты сказал: «Простите, я забыл в морге свой хлыст», подмигнул и испарился. Короче, Шерлок Холмс великий и ужасный, только сегодня и только для вас, спешите видеть! Я остался стоять, хлопая глазами, дурак дураком. Конечно, ты меня заинтриговал, так что на следующий день я просто помчался на встречу… Джон признаётся в том, как был впечатлён, без всякого смущения, наоборот, ему эти воспоминания в радость. Задумавшись, он улыбается. Хорошо так, по-доброму. Это неожиданно приятно. Он продолжает уже про дело таксиста-отравителя. Дело-то я отлично помню, но наши версии несколько различаются. Некоторые детали в рассказе весьма правдоподобны, сочинить их было бы чуть сложнее, чем первую встречу. Как мы сидели в кафе у Анжело, как я рассуждал о тех, кто охотится в толпе. Откровенно говоря, это действительно мои мысли, но я в тот момент подозревал кого-нибудь из полиции или скорой помощи. Однако возможности кэбменов действительно намного больше, чем мы привыкли считать. В конце рассказа зияют незаполненные лакуны. Джон мямлит о том, как ожидал полицию и волновался обо мне. Его неловкого вранья с меня достаточно, предпочитаю более изящную ложь. – С чего ты взял, что сейчас уместно говорить мне неправду? Я, конечно, и так понял, что таксиста подстрелил ты, но, если мы пытаемся разобраться с моей памятью, искажать факты – непродуктивно. Он краснеет. – В тот раз ты тоже сам догадался. Мы… не обсуждали этот вопрос, только в самом начале. Ну, когда ты понял и подошёл ко мне с вопросом: как я себя чувствую после убийства? – И как ты себя чувствовал? Он пожимает плечами. – Нормально. Он был отравителем и угрожал тебе, а я... снова защищал гражданское население. Некоторые вещи не так легко изменить уходом в отставку. Я не отстаю: – И всё же, почему ты сейчас не сказал? Джон пожимает плечами. – Шерлок, убийство – не та вещь, которой хочется хвастать, как бы оправданно оно ни было. Я видел на войне многое и многих. Те, кто начинал считать «свои скальпы» и гордиться ими – уже переставали быть людьми. Я не собираюсь становиться таким же. Он замолкает, совершенно очевидно, что больше на эту тему сказано ничего не будет. Интересный у меня сосед. Совсем не такой простой, как кажется на первый взгляд. И он мне нравится. Беспричинно и вопреки всякой логике. Это говорит только в пользу Джона. Я редко схожусь с людьми, зато сразу вижу тех, кого могу терпеть. Того же Лестрейда я заприметил в полицейском заграждении среди десятков прочих бобби. И не ошибся – с ним действительно можно иметь дело. Возможно, так было и с Джоном, и потому я так быстро принял решение о соседстве. Вечер и часть ночи я провожу за обыском собственной квартиры. Смешно, но я пытаюсь делать это незаметно. Будто стесняюсь своего недоверия. Следы присутствия Уотсона можно обнаружить везде. И не только очевидные, вроде зубной щетки и бритвенного станка в ванной, но и куда более достоверно говорящие о давности его пребывания на Бейкер-стрит. Его волоски, которые находятся то под ковром, то в кресле. Отпечатки пальцев, которые есть даже под сиденьем табуретки. Само собой, он придвигал ее к кухонному шкафчику. Зачем? О! На верхней полке, за банками с бакалеей, спрятаны моя спиртовая горелка, реторты, подставки с пробирками. Оказывается, Джон так расчистил часть кухонного стола. Смешно – будто я мог не найти так по-детски спрятанное оборудование. Всё ведет к одному: Джон говорил правду. Да и в самом деле, какой шпион наберется наглости так себя вести с объектом? Зато утомленный мною сосед может позволить себе и не такую бесцеремонность. Чисто по-дружески. Удивительно, но выходит, у меня всё-таки есть друг! Просыпаюсь, обсыпанный холодными мурашками: мне снилось, будто я разучился играть на скрипке. Даже забыл, как её правильно в руки брать. Никакое понимание того, что это нерационально, не помогает. Просто бегу в гостиную – попробовать, смогу ли сыграть хоть что-то. Пробую сыграть отдельные ноты, потом перехожу к этюду Крейцера: один из первых выученных, который скорее помнят руки, чем мозги. Получается. Узнав, что память может меня подвести, как с Уотсоном, я теперь абсурдно сильно боюсь новых её выходок. Глупость, но трудно ей не поддаться.