Эос

Оставляя за собой след из пыли, груженные телеги медленно продвигались вперёд, и надсадный скрип их колёс эхом разносился по ущелью. Километр за километром, вверх и вверх, сыпались в пропасть мелкие камни, а золотой диск солнца не становился ближе, только страшные зубастые тени смыкались у вершин гор. Это место было ловушкой, алтарём и тюрьмой для скелетов. Скалы стенаний. Измождённые дорогой люди едва волочили ноги, и в окрашенном кровью закате им - отчаявшимся и перепуганным - чудилось знамение. Эос открыл глаза, и последний луч солнца вспыхнул на влажной чёрной поверхности. Сон был крепким, глубоким, и тлел внутри очищающий огонь, но чужие шаги - казавшиеся людям тихими - среди гор разносились как топот целой армии. Где-то за толщей пород, через неприступную гряду, остановилась процессия, и теперь голоса взывали к дракону, нараспев произнося нелепые сутры. Они приходили сюда снова и снова, одно поколение за другим, орошали скалы своими потом и кровью и отравляли воздух гор мольбами. Эос ненавидел их речь, глупую, слишком медленную и насквозь лживую, как ненавидел и презирал их самих. Их смехотворное поклонение. Но он всё же поднялся и пошёл на зов, огромный ящер, закованный в броню серой чешуи, и когти его, впиваясь в скалы и валуны, высекали искры. Люди взывали к нему. Пусть же увидят, кому они молятся. Одним мощным прыжком Эос взобрался на уступ, и тень его крыльев накрыла лощину. Он предстал во всём своём великолепии, насколько великолепен мог быть трёхметровый скелет, обтянутый узлами мышц и блестящей шкурой, чудовище из легенд, чуть более ужасное, чем фрески мастеров. Люди отшатнулись и застыли, закрыли руками рты, пытаясь затолкать возгласы обратно себе в глотку, и лучше бы они запихали туда свои мольбы. Эос мотнул головой, зарычал - обозначились складки у основания носа. Ужас был одинаков каждый раз, отвратительным вкусом оседал на корне языка, и даже дым от нерождённого огня был не способен избавить дракона от этого запаха. Века сменяли друг друга, а люди меняли только свои одежды. Они боялись дракона, как боялись смерти перед самым своим концом, и всё же шли сюда, совершали подвиг ради подвига, или что там ещё двигало их мелкими душами. Эос каждого из них мог насадить на рога, но костей в тщедушных телах было больше, чем мяса, и даже развесь он трупы у подножия гор, племена не перестали бы отправлять ему послов с дарами. Дары были и у этих. Целые телеги, груженные обитыми железом сундуками, а из сундуков доносилось пение сотен монет и драгоценных камней - тонкий звук, слабый и печальный. Эос недовольно оскалился, и синее пламя вырвалось из-за ряда острых клыков. Глупцы - отцы, сыновья и деды - все пытались прельстить его жалкой кучкой гранённых цацк, когда под его лапами, в глубине гор, сплетался хор тысяч камней. Хлестнув землю хвостом, Эос спрыгнул вниз, хищной поступью начал кружить вокруг явившихся храбрецов. Их было около двадцати, бравые воины и надменные жрецы, все до отвращения одинаковые в своей сути, едва державшие лицо. Люди гнули свои спины, припадали к земле и простирали руки, своеобразное почтение, на грани поклонения, ненужное и бесполезное. Эос смотрел на них так же равнодушно, как смотрели горы. "Зачем пришли?" - у пронёсшейся мысли не было голоса и не было пола, одна только сила, пронзившая людям черепа. Эос ждал ответа. Но люди произносили слова. Слова, имевшие десятки значений, рождённые для фальши, и думали, что ему есть до них дело. Пустые звуки. В этот раз они просили вернуть плодородие их землям. Меняли своё драгоценное золото на хлеб, потому что монеты нельзя съесть. Они были щедры в оплате и щедры в речах. Только Эосу не было нужды их слушать, он видел тоску, отчаяние и безграничную тупость, неискоренимую ошибку вида. Вместо того, чтобы обрабатывать пахотные земли, эти люди предпочли стереть ноги в кровь, добираясь сюда, и просить о чуде. В их алчных мыслях был не плодородный чернозём, а тянулись к солнцу бесчисленные колосья пшеницы, сами собой пробивавшиеся из земли. Эти люди считали Эоса богом, но ложь их была проста, как если бы они обманывали себе подобного. Он кружил вокруг них, будто выбирая, кого сожрать первым, слышен был стук трясущихся от страха коленей, а люди всё равно врали. Смешные, слабые, грязные. Они надеялись стать героями, они хотели заполучить власть, и пришли они не потому, что были добровольцами или потому, что пытались спасти племя. В глубине они и сами это знали. Люди вечно обманывают сами себя. Эос видел их мысли, слышал их молитвы, и презрение переполняло его. И, видело бескрайнее небо, они понимали это, ещё до того, как ступили в чужие владения, чувствовали, идя среди обглоданных птицами костей. Но лишь представ перед драконом, они осознали, насколько жалкими были, насколько тих был их голос и мелочны жизни. Демону гор не нужно было ни золото, ни восхваления. Поэтому они предложили ему жертву. Один жрец не прекращал говорить, но воины расступились. Они вывели из-за спин мальчишку, стянули с него тряпки и оставили - голого, беззащитного - на суд первых звёзд и чёрных, как камни, внимательных глаз. Эос замер, глядя на тщедушное тело, раздул хищно ноздри, и дыбом встал гребень шипов на хребте. Люди предложили ему собственное мясо. Будто оно имело ценность. Они действительно думали, что Эосу было до них дело. Мальчишка же был бел, как снег на вершинах гор. Выцветший, тусклый, от макушки до пят. Он не шевелился, стоял, будто высеченный из мрамора, только волосы трепал ветер, и даже когда Эос склонил к нему голову и принюхался, обжигая дыханием кожу, мальчишка не дёрнулся. Эос знал таких, видел и слышал, даже жрал. Мальчишка был мёртв. Он был мёртв для людей, которые его отправили сюда, мёртв для тех, кто его привёл. Запах не обманывал. Человек был безволен, сломан, испорчен, пуст. Отверженный, неправильный и нежеланный, как случайно зачатое дитя. Мальчишка был бесполезен, и кто-то уверил его, что лучше умереть вот так, с пользой, что, может и не придётся, что дракон не брал золото десятки раз, но, возможно, возьмёт сегодня. Ты только иди, не бойся, не будь обузой, иди. Вот только как он не был нужен внизу, так он не был нужен и Эосу. Брошенная к лапам жертва. Он даже головы не подымал. И насколько отвратителен был сей жест - отдать на растерзание своего сородича. У людей не было жалости к этому мальчишке, но они просили милости у дракона. Отвратительные твари. Эос выдохнул струю дыма, и люди в страхе отшатнулись. Все, кроме Белого. Он думал, что пережил всё, он уже ничего не боялся. Дракон презирал и его, но не за алчность, трусость, корысть или лицемерие, присущее прочим, а за бесконечно больший порок - за безволие. "Я беру это", - разнеслось по ущелью. Волны чужой радости и облегчения накатили на Эоса, как оползни по весне, пропитали воздух. Больше людей не пугали ни хищные тени скал, ни кости под ногами. Дракон принял жертву, сделка состоялась. "Завтра пыль станет чернозёмом. Убирайтесь". Люди замерли и тут же бросились к своим обозам. Вновь покатились телеги, быстрее и быстрее, наперегонки с сумерками, хрустела тропа под десятками ног. Дракон не смотрел им вслед, ему было всё равно, и только неприятно тяготило его взятое обязательство. В остальном, ещё один подвиг, кому-то лавры, кому-то слава, жалкая возня существ, тратящих и без того короткую жизнь на кормление собственной жадности. Пусть катятся. Остались только скелеты и камни. Эос - ещё одна скала, горячая, дышащая, опасная - медленно, круг за кругом, начал обходить свою жертву. От костей мальчишка мало чем отличался, такой же ненужный и неподвижный, пахнущий горем. Эос был для него демоном, чудовищем. Дракон ходил вокруг, задевая рогами торчащие белые волосы, тыкался носом между лопаток. Игры в хищника дракона никогда не привлекали, он вырос из них так давно, что не осталось стран, которые были бы тому свидетелями, но сейчас развлекался. Он обнюхивал человека - неспешно, лениво - проходил так близко, что царапал чешуёй ему кожу, скалился и влажными, гладкими зубами прижимался к горлу, вдыхая глубоко и жадно. Эос воплощал страх, оживлял террор ночных кошмаров, тех, где заживо пожирают звери, но красные, пустые глаза смотрели в землю. Мальчишка не двигался, едва дышал, и, вероятно, только вдохи были его борьбой за жизнь - вялой, неосознанной. Если он когда-либо вообще боролся. Он не пытался бежать, не поднимал головы, и Эос понял, что кто-то выжег этого человека изнутри задолго до него. Он позволил себя выжечь. Эос склонил голову на бок, и в следующую секунду человек отлетел в сторону, снесённый ленивым ударом хвоста. Белый покатился по камням, кувырком и волчком, раздирая в кровь кожу, и его крик эхом отразился от тёмных уступов. Свист рассек воздух - ещё один взмах хвоста, угроза, - дракон тихо зарычал и направился к человеку. Тот лежал на земле, лицом вниз, дрожь пробивала тело, но он не пытался подняться. Ждал. Эос подцепил его лапой, сжал крепче и кинул в кучу костей. Загремели черепа, им вторил вопль. Теперь Эос ждал, а человек - изломанная груда конечностей - не подымался. Тупой, безвольный, пустой. Позволивший притащить себя в лапы зверя ради того, чтобы принять смерть. Эос швырял его о камни, бил о землю, волок по скале и бросал в воздух, хрустели сломанные кости, внутри, в мясе, живые ещё кости. Горы стонали и кричали, пока надвигавшийся с вечером холод сковывал их тело, но мальчишка этого не слышал, у него был только свой крик. Эос дышал огнём, синие отсветы бесновались в залитых чёрным глазах, и старый гнев распирал могучие рёбра, гнал кровь по телу. Мальчишка отказывался драться, отказывался вставать и отказывался жить, "убей меня" разлеталось по ущелью, искреннее на всех языках, оно было бы тем же, скажи Белый это вслух. И это злило Эоса больше, чем все мольбы, что он слушал многие годы, чем трусость и низость, чем слабость. "Вставай", - велел Эос, нависая над человеком, и больное, острое возбуждение распаляло его. "Вставай и беги", - сотрясало скалы, и бежали в ужасе звери, покидая свои норы, сбивали в кровь копыта горные козы, но человек лежал. Он видел столько боли, самой разной боли, что даже всаженные в холку когти не могли заставить Белого подняться. Смерть вовсе не была избавлением, но он этого не понимал, и Эос падал в его мысли, как в колодец, до самого дна, не находя ничего, кроме тупого желания умереть. Закончить всё это. Эта боль - ушибы, переломы, вывихи - была бесполезна. Эос схватил человека за шею передней лапой и вздёрнул вверх, заставляя подняться на ноги. Забулькало в горле, послышались хрипы, Белый позволил прижать себя к плоскому камню. Эос коснулся мордой его лица, на пробу, провёл раздвоенным языком за ухом, от ярости хотелось прокусить череп, да останавливали тёкшие из закатившихся глаз слёзы. Стоять на задних лапах было непривычно, как взбираться куда-то, и безвольная кукла сползала по камню вниз. Эос навалился на человека всей тушей, грудью к костлявой спине, и отвёл в сторону бледную ногу, чтобы легче было пропихнуть собственную налившуюся тяжестью плоть. Трусились мышцы у живота, в ожидании, и тягучая сладость сдавливала внутренности. Попасть удалось не сразу, но один мощный толчок прорвал сопротивление, и горячее нутро приняло Эоса. Белый запрокинул голову и закричал. Дырка, уже не раз кем-то растянутая, для дракона была узкой и тугой. Эос рычал, перекрывая ломанный вопль, и вбивался глубже, толчок за толчком, с той жёсткой амплитудой, которую вынести было невозможно. Белый рыдал и выл, бился в судорогах под тяжёлым телом, дёргался и вырывался, и пот вперемешку с сочившейся из ран кровью стекал меж до излома сведённых лопаток. Дыша тяжело и хрипло, Эос упёрся широким лбом в скалу, когтями впиваясь в белые бока, и его плоть легко скользила в тёплом теле, обильно смазанная кровью жертвы. Никогда Эос не испытывал такого удовольствия, и блуждало по ущелью его довольное рычание, шедшее из самой утробы. Дракон царапал плечи Белого острыми рогами, кусал шею, предплечья, и сам же зализывал раны, широко и жадно, и дурман заволакивал чёрные глаза. Толкнувшись в последний раз, рвано и до предела, Эос до боли расправил крылья и обильно излился в измученное им тело. Белый тряпичной куклой рухнул на колени, а потом и вовсе растянулся на земле. Его била крупная дрожь, взмокшие волосы прилипли ко лбу, а красные глаза, казалось, занимали всё лицо. Эос мотнул головой, приходя в себя, отголоски вожделения всё ещё накрывали его будоражащими волнами, а привкус крови щекотал нёбо. Дракона вело, но тихая ярость по-прежнему клокотала внутри, и вся её угроза отразилась в наклоне головы, в скользящем шаге, что Эос сделал по направлению к человеку. Вот теперь Белый пытался сбежать. Он задёргал покалеченными руками, пытаясь отползти, подволакивал непослушные ноги - даже попытался встать. Дракон обнажил клыки в оскале и жадно наблюдал за этими потугами, за отчаянной попыткой ускользнуть. Белый рыдал, кусал изодранные губы и полз, цепляясь за камни. Вот что было на дне колодца, вот что пряталось как можно глубже - бесконечное унижение, что оказалось страшнее боли. Белый всё ещё желал смерти, он звал её, но в голове его уже билось исполненное ненависти "не так". "Что же ты не молишься своим богам?" - спросил дракон и придавил Белого лапой к земле, заставил упереться подбородком в землю. Дикое возбуждение подпитывалось злостью, насилием, и хвост как нельзя лучше подпёр отклянченную задницу, а вторая лапа - лицо человека. Из разорванного прохода текла кровь и драконье семя, человек был изувечен и изнутри, он медленно умирал, и разве что шок скрадывал часть его боли. "Давай ещё раз", - с пугающим, тихим шипением, больше похожим на змеиное, Эос лёг над человеком и снова толкнулся в него. Опять. У ужаса всегда был отвратительный вкус. Его не смывал ни дым, ни кровь. Человеческие пальцы впивались в землю, срывались о твёрдую породу ногти, Белый извивался, тащил своё тело вперёд, прочь и в сторону, безрезультатно. "Не кричи. Ты всё равно умираешь", - шелестом пронеслось по ущелью, Эос размеренно вколачивался в раскрытое жаркое нутро, где хлюпало и надрывалось. Мысли человека путались, были тяжёлыми и исполненными горечи, он едва понимал где находится и уже не боролся. Эос повернул лапой голову Белого набок, оцарапав когтями щёку, и изогнул мощную шею, заглядывая человеку в глаза. Там было пусто, пожрали красную радужку бездонные зрачки. Такого человека - потерянного и изнурённого - обмануть было легко. Требовалось только вторгнуться в тёмное марево сознания и смешать там всё, исказить и спутать. Что Эос и сделал, хлёсткой вспышкой ударив по чужому разуму. Вскрикнув, Белый вдруг прогнулся в пояснице, вытянулся струной и протяжно застонал. На обескровленном лице, обратившемся к небу, черта за чертой проступило выражение сладкой муки. Белый сорвался на хрип, дракон продолжал двигаться в нём, и теперь, с каждым толчком, человек, словно опьянённый, скулил в ответ, как в бреду мотал головой, и слабые руки едва держали его. Каждый толчок, причинявший его телу невыносимую боль, заставлял его содрогаться от вожделения, подмахивать и кусать пальцы. Он страдал от наслаждения, не в состоянии избавиться от него, сладкая мука сжимала что-то в его груди, выкручивала ему суставы, а дракон, видя, что человек не в состоянии больше упираться руками, вышел из него рывком, перевернул на спину и снова заполнил. Тихое рычание вибрацией прошибало тело Белого, из-под полуопущенных век смотрел он на украшенную шипами морду, гладкую чешую, костяные пластины на лапах, и ужас, отвращение и безумное желание смешивались в его голове. Белый потянулся вверх и вперёд, над головой, к драконьей пасти, кончики пальцев заскользили по смертоносным клыкам, и рука погрузилась в горячее и влажное. А в следующую секунду Эос снова пробил его разум короткой, безжалостной мыслью, потому что никогда не следовало людям забывать, кто они. "Ты умрёшь здесь". "Подо мной". "Разрываемый на части". Боль, отчаяние и реальность обрушились на Белого гранитной глыбой, и он, не помня себя - нет, помня слишком хорошо, до ярких образов перед глазами - заорал: - Нет! Я не хочу! Я не буду умирать! - прозвучало надсадное, полное ненависти рыдание. Белый начал извиваться под драконом, дёрнулся вперёд - нашлись же в сломанном теле силы, - и Эос медленно отстранился от человека, внимательно следя за ним чёрными глазами. Через насилие и страдание, но он добился своего. Белый - изувеченный и доведённый до полусмерти - действительно хотел жить; из него беспрестанно лилась кровь и слёзы, смещались со вздохом сломанные рёбра, но Белый до одури рвался на свет. Спасения не было, но теперь он готов был драться, готов был броситься на дракона, запустить ему пальцы в глаза, лишь бы выбраться из этой лощины, лишь бы не сдаваться больше, лишь бы... Сквозь пелену Белый увидел раскрытую драконью пасть и успел только выставить перед собой руки, в глупой попытке защититься. Людей беспрестанно разрывали на части их собственные грехи. В их злом, прогнившем мире не было ни чести, ни справедливости. Они падали жертвами обуревавших их желаний или делали жертвами других, кладя на алтарь чужую судьбу, и сами назначали плату за бесценное. Всё, что людям дорого, обязательно ломалось, отнималось или разрушалось. Так был устроен их мир, как бы они ни молили изменить его. Люди могли только сражаться или бежать, бежать чаще, и они должны были помнить, что боги - выдуманные ли, настоящие - так же жестоки, как засуха. Рассекая серыми крыльями небо, Эос нёсся ввысь, над белоснежным хребтом гор, будто воздушная стихия была для него роднее земных недр. Ярость больше не кипела в его ядовитой крови, и не донимали чужие бессмысленные речи. Где-то далеко внизу синее пламя пожирало кровь и раны, сращивало сломанные кости и зализывало тёмные пятна на белой коже. Прошедший через Ад человек спотыкался о черепа предков, едва волочил ноги, и впереди у него были ещё десятилетия страданий, наследуемых вместе с жизнью. И он должен был пройти их, ни разу ни воззвав к небу.