While it's raining

Robot Koch feat. John LaMonica – Nitesky Очень часто, да практически постоянно, Зейн просыпается раньше меня, тихо собирается и без слов исчезает из моей квартиры, заодно из моей жизни. Он знает, как меня это раздражает. Иногда пропадает на час, а бывает, возвращается со следующим рассветом или спустя несколько дней. Сегодня он сделал то же самое. Я услышал, как Зейн поднялся с кровати (раздался скрип пружин под матрасом), наверняка запустил худые пальцы в волосы, пригладил их и постарался тихо проскользнуть в ванную мимо окна (мелькнули тени, хотя глаза я все еще не открывал). А когда он вернулся, надел боксеры (звук оттянутой резинки сдал его), как обычно — до середины бедра, чтобы были видны выпирающие кости, и подкрался ко мне сзади. От парня потянуло мятной зубной пастой и лосьоном после бритья, что все-таки заставило мои веки распахнуться. Он наклонился и поцеловал меня в шею, и от этого легкого касания теплых губ у меня начало щекотать в паху. Черт! — Когда вернешься? — я зачем-то поинтересовался, хотя знал, что не получу ответа. Зейн пожал плечами, отстранился и вышел на балкон, прихватив с собой пачку сигарет. — Как всегда, — я обиженно отвернулся набок, хотя все равно украдкой поглядывал, как он затягивается сигаретой и выпускает дым в окно. — Вот, что и требовалось доказать, — в его голосе я уловил усмешку, чем ему все же удалось меня задеть. — Что? Затянувшись еще пару раз, Зейн оставил окурок дымится на краю пепельницы и вернулся в спальню. — Каждый раз, Лу. Ты делаешь это каждый гребаный раз! Почему ты всегда такой... — Долбоеб? — Ты сам это сказал. — Значит, не отрицаешь, — я покачал головой и швырнул ему джинсы и одну из футболок, которые он разбрасывает повсюду (Зейна вдохновляет хаос в любом виде). Он не попытался поймать одежду, и все упало к его ногам. — Ну давай, убегай от проблем! Пропади на пару недель, залейся джином, а потом выплесни весь свой драматизм — или как это называется? — на сырой холст в виде какой-нибудь алгебраической абстракции, а после мы снова вернемся к прежней жизни! — Геометрическая... — улыбаясь, поправил он. — Абстракция. Эта его самодовольная улыбка, перед которой я и так бессилен, просто-таки выбесила. — Да в чем, блять, проблема?! — Проблема... А знаешь, в этот раз ты прав, угу, — он быстро натянул джинсы и спрятал кубики пресса под черной футболкой. — Я убегаю от своей единственной проблемы — тебя! — брюнет без разбора сгреб с подоконника свои кисти и тюбики с красками (запах которых, кажется, давно въелся ему в кожу) и закинул их в рюкзак. — Отлично! Съебывайся на другую орбиту, художник хренов! — Я несу людям послание через свои работы. Жаль, что ты даже не пытаешься меня понять. — Какое? Посмотрите на мои идеальные картины?! — я встал с постели и натянул спортивные штаны на голое тело. Его взгляд остановился на моем торсе, но это не было похоже на то, что Зейн залюбовался, скорее он просто задумался. — Мои картины не идеальны, Лу. Мир не идеален. — И я тоже. «Только не ты сам», — хотел добавить, но слова застряли где-то в горле. — Блять, тогда перестань таким казаться! — он закинул рюкзак на плечо и направился в коридор. Я пошел следом и остановил его уже у входной двери: — Все дело в ботинках? Сердишься, что я не разрешаю заходить обутым в спальню? Ладно, не вопрос. Или это из-за подставок для чашек? Окей, не знаю, купим скатерть. Что там еще? — Ты не понимаешь, — не оборачиваясь, сказал он, обулся и вышел из квартиры. — Ну и катись на все четыре! — пробормотал уже сам себе, ударив кулаком в дверь. — Твою мать, — тут же вырвалось, когда я ощутил, как нарастает боль. Я поплелся на кухню, достал из морозилки контейнер со льдом и приложил его к ушибленному месту, а затем вернулся в спальню, где застыл запах сигарет, вчерашнего секса и алкоголя — липкий, тягучий и туманящий разум, и эта гремучая смесь буквально сразу же свела с ума. Решил не проветривать комнату, все пытался насытиться этим запахом — его запахом. Сидел у кровати все утро, пока не стало дурно от самого себя. В голову закрадывались не самые приятные мысли, будто бушующие волны, появлялись из неоткуда и разбивались о крутой берег. Мне чертовски стало его не хватать. Одиночество сломало меня через четыре гребаных часа! Я соскучился. Дальше я совсем потерял счет времени и сигаретам, которые доставал одну за другой из пачки (его пачки, оставленной на подоконнике) дрожащими пальцами, в перерывах метаясь от окна к входной двери. Сначала мерещилось, что он бродит у подъезда и все никак не решается подняться, а потом я и вовсе стал параноиком — прислушивался к каждому шороху на лестничной клетке. Его шаги я бы узнал сразу. Тяжелые. Это все потому, что он ходит так, словно ленится поднимать ноги. И ботинки здесь ни при чем. Да к черту их! Наверное, я бы сдох от никотина еще до его возвращения, если бы раскаты грома не вернули меня в реальность, когда время перевалило немного за полночь. Ненавижу грозу, каждый раз шарахаюсь этих звуков. А вот Зейн может часами их слушать и наслаждаться проливным дождем, что стучит по окнам. Плюнув на все, я попробовал ему дозвониться, придумывал извинения, слушая гудки. Но Зейн так и не взял трубку ни с первой моей попытки, ни с восьмой. Он знает, как я в нем нуждаюсь в такие моменты. Впервые за долгое время меня по-настоящему испугало его отсутствие. А вдруг он не придет? Что если я больше его не увижу? А я ведь не обнял его с утра, да и вчера тоже. Я даже не смог вспомнить, когда в последний раз просто так его обнимал. Я понял, что совсем его не знаю. Зейн был прав, я даже и не пытался. Взять хотя бы то, что я понятия не имею, где искать человека без адреса, с кем он общается и куда пропадает на такие сроки; мне ничего неизвестно о его жизни за пределами этой квартиры. Около двух часов ночи я все еще не мог уснуть, прячась под одеялом от грозы (впервые задумался о темных шторах на окнах). И когда уже перестал надеяться, что этот упрямый мудак напишет хотя бы одно сообщение, я услышал, как проворачивается ключ в замке. Хотел выбежать к нему и наброситься со всем этим «прости», но почему-то не сдвинулся с места и сделал вид, что сплю. Зейн зашел в спальню, бесшумно подкрался сзади (как утром) и лег рядом. Я знал, что он не спит, но мы оба молчали, не касаясь друг друга, хотя обычно он притягивает меня к себе и утыкается носом в плечо или что-нибудь шепчет на ухо. И я подумал, какого хера? Эти мелкие ссоры не стоят того, чтобы потом, разругавшись, убиваться в одиночестве и терзать самого себя за случившееся. Я повернулся к нему как раз в тот момент, когда яркая вспышка молнии рассекла черное небо, и даже зажмурился на пару секунд, стараясь перебороть в себе этот дурацкий страх. Затем хотел наконец извиниться, но Зейн прислонил палец к моим губам, и я просто кивнул. Он потянулся ко мне, кончиком языка коснулся губ, будто пробуя их на вкус, и впился поцелуем. Я блаженно прикрыл глаза и запустил пальцы в его мокрые и пахнущие дождем волосы, стащил прилипшую к телу футболку, затем провел ладонью по его груди и забрался в штаны. А дальше я уже просто не мог остановиться и с какой-то жадностью целовал каждый любимый участок на его коже, вдыхая ее аромат и мысленно превращая его изъяны и недостатки в достоинства. В этот раз все было без слов, только два раскаленных тела и тяжелые вздохи от изнеможения. Перед сном Зейн хотел прижать меня к себе, но я увернулся и сам заключил его в крепкие объятия, словно испугался, что у меня могут его забрать. Я совсем забыл о грозе. Да и какая к черту разница, что там за окном, когда в моих руках целый мир, такой непостижимый и идеальный для меня.