Пряный запах огневиски

Я сидела на диване в библиотеке, невидящим взглядом рассматривая буйный танец язычков пламени в камине. В руках я сжимала какой-то учебник, который даже не открыла, не в силах сейчас думать об учебе. Последний день каникул подошел к концу, за окном серые небеса постепенно становились аспидными, предвещая безлунную, темную ночь. Весь день я собирала вещи, контролировала мальчишек, помогала ворчащей и суетливой миссис Уизли, и видела Сириуса лишь несколько раз. Сейчас, в одиночестве, я наконец-то складывала все воспоминания, связавшие меня и его невидимыми, но невероятно крепкими нитями, запирала их в дальних уголках сознания, откуда смогу извлекать длинными ночами в холодных стенах Хогвартса. И все эти короткие, разрозненные и рваные воспоминания - звучание такого привычного "девочка", шероховатость его губ на гладкости моих, сила его руки в сочетании с моими дрожащими пальцами, горячий чай, пролитый на колени от одного его взгляда, холодные камни под босыми ступнями, виски, обжигающее легкие и свобода, безумная и абсолютная свобода, - все это я обещала себе пронести через дни, месяцы и годы. До тех пор, пока Бог и Мерлин не подарят мне и Сириусу новые воспоминания, такие необходимые и желанные мною. От мыслей меня оторвало покашливание за спиной, и я быстро повернула голову, смущенно улыбнувшись, когда увидела, кто именно нарушил мое одиночество. - Читаешь? - Сириус медленно подошел к дивану, присел, кивком головы, указывая на книгу, которую я все еще сжимала в руках. - Нет, думаю. - Я пожала плечами и прикусила губу. Наверное, я должна была смущаться, краснеть и прятать взгляд, но я чувствовала себя уютно, вот так сидя с Сириусом совсем рядом, касаясь его ноги своею. - О чем, не скажешь? - И снова он склонил голову, так привычно, и я даже не обиделась ни смешинкам, блестящим в его темно-синих глазах, ни немного снисходительной улыбке. - О будущем. О жизни, - я отчаянно хотела сказать "о нас", так безумно желала, чтобы Сириус сейчас взял меня за руку и поклялся, что когда-нибудь я смогу вернуться в этот дом и больше не уходить. Я так хотела обхватить его за шею, спрятать лицо у него на плече, вдохнуть родной запах горького огневиски и плакать безудержно, как ребенок, который жутко устал от ответственности, который просто хочет переложить груз на чужие плечи и хотя бы на короткое украденное мгновение почувствовать себя свободным. Но я не могла, не сейчас, когда стрелки часов, как заколдованные, быстро отсчитывали минуты. Быть может, когда-то я и спрошу. Быть может, услышу желанный ответ... - У тебя будет счастливая жизнь, Гермиона. Ты заслуживаешь этого, девочка. - Сириус был абсолютно серьезен, он провел кончиками пальцев по моей скуле, ласково смахнул слезинку, которую я все же не смогла сдержать. Когда он приблизил свое лицо к моему, я прикрыла глаза, с радостью и благодарностью принимая поцелуй. И столько в нем было отчаяния, столько горечи и боли в плавных и мягких прикосновениях, столько прощания и неизвестности, что я судорожно запустила пальцы в жесткие волосы у Сириуса на затылке, только чтобы прижаться к нему ближе, кожа к коже, смешать дыхание в одно, почувствовать запах и бешеный стук сердца в чужой или, быть может, в своей груди. И когда Сириус отстранился, я тяжело сглотнула, моля небеса, чтобы это мгновение остановилось, чтобы я могла еще сильнее, четче запомнить каждую черточку его лица, изгиб каждой морщинки в уголках лазурных глаз, и взгляд, этот взгляд, в котором было больше обещания и веры, чем во всех словах, придуманных человечеством. И я уже разомкнула губы, чтобы сказать все те банальности, высказать детские страхи - необоснованные и непонятные, - но дверь резко распахнулась, и я чудом успела отстраниться, надеясь, что покрасневшие щеки и припухшие губы не вызовут лишних вопросов у нежеланного посетителя, которым являлась миссис Уизли. - Ох, Гермиона, ты здесь. Уже очень поздно, пора ложиться. - Женщина быстро протараторила, и я послушно поднялась, бросила на Сириуса последний взгляд и направилась к двери, на ходу произнося: - Спокойной ночи, Сириус. - Спокойной ночи, Гермиона. - Он улыбнулся мне грустно, и я знала, что сегодня мне не стоит приходить. Так правильно. Я дождусь подходящего времени, когда не нужно будет таиться, когда можно будет признать, как он нужен мне... *** Я сидела на полу в каком-то из дальних коридоров Хогвартса. С момента битвы в Министерстве прошли сутки. Двадцать четыре часа с момента крушения всех таких наивных, детских мечтаний, которые я решалась проявлять лишь в темноте своей комнаты, уткнув покрасневшее лицо в подушку. Я часто тогда думала, что скажу при следующей встрече с Сириусом, я писала ему письма, пачкая пальцы чернилами, перечеркивая важное, дописывая несущественное. Я так и не отправила ни одно из них, я думала, что у меня и у него жизнь впереди и нам хватит времени, чтобы произнести все слова, накопившиеся за последние месяцы. Я только прикусывала губу, когда Гарри говорил о нем, чтобы не выдать ни румянец, ни лихорадочный блеск в глазах. Я так беспечно строила планы, я так свято верила, что не может случиться ничего, что разрушит такую хрупкую близость, столь острую зависимость, возникшую в предрассветные часы в доме, пропитанном запахом пряного виски. И именно эта беспечность, твердая уверенность, наиболее болезненно рушились вчера, погребая меня в своих руинах, раня осколками несбывшихся надежд. И эта фраза "его нет" навсегда будет выжжена в моей памяти, будет сниться мне по ночам, уничтожать своей неизбежностью и ранить, ранить, ранить... И я сижу на холодных камнях секунды или столетия, склонив голову на колени, запустив пальцы в разметавшиеся волосы и плачу так, что воздуха не хватает и легкие жутко печет. И эти слезы не помогают, не лечат, не успокаивают, а лишь сильнее терзают израненное сердце, добавляя все новые и новые кровоточащие раны. - Гермиона? Герми... - Голос Рона заставил меня приподнять заплаканное лицо. Он присел возле меня, обнял, неловко привлекая к себе: - Все будет хорошо. Ведь будет, правда? - Конечно. Конечно будет, Рон, - я вымученно улыбнулась, потому что ни с кем я больше не могу быть свободной, плакать или смеяться, пить виски из бутылки, целовать отчаянно и обреченно, путать пальцы в жестких волосах. И даже если когда-нибудь я буду счастлива, как обещал мне Сириус, счастье это никогда не будет полным, никогда не будет таким желанным и таким недостижимо-прекрасным. Никогда.