2014

На очередной из вылазок Кастиэль - давно уже не-ангел - ломает ногу. Боль клокочет, разливается жидким огнем по венам и заставляет досадно морщиться. Касу хочется дотронуться пальцами до сломанной конечности и вернуть все на свои места. Только Кас уже не ангел. Сломанный-беспомощный человек. Дин подоспевает через пару минут, прячет окровавленный нож в голенище высокого сапога и хмуро протягивает руку. Кас цепляется за нее, как цеплялся когда-то и сам Дин. Ему хочется спросить: "Сколько?". Но он молчит и позволяет такому же, как и он сам теперь, человеку тащить его к машине. Пора отступать; сегодня опять вернутся не все. Не вернутся и завтра. Кас цепляется за старшего Винчестера, ему хочется наконец-то перестать падать. Ему хочется крикнуть, что, черт возьми, падать ниже уже некуда. Но падение бесконечно. - Нам бы пригодились твои крылья, - Дин накладывает Кастиэлю гипс. Шрамы под лопатками ноют. Кас молчит в ответ и глядит в окно, где копошатся люди, давно похоронившие свою веру в сточной канаве неподалеку от лагеря. Потерял ее и сам Кас. Иногда ему хочется прокричать в небеса, громко-громко, чтобы его хоть раз услышали: "Неужели, Господи, ты не видишь, что творится с детьми твоими?" Но небеса, предавшие их всех, молчат и наливаются багровым пламенем. Горят леса, горят поля, горит, наконец, само небо. Ответа нет. Проходит несколько дней, но ничего не меняется. Серая дымка застилает небо, и Кастиэль ощущает свою беспомощность сильнее, чем когда-либо. Свою ненужность. - Мы уходим через десять минут, - Дин оборачивается на Каса и ждет сам не пойми чего. Война никогда не закончится. Сегодня может не вернуться и сам Дин. Кас смотрит на старшего Винчестера, изломанного-переломанного, который просто, черт его дери, устал жить. - Береги себя, - не-ангел устало склоняет голову набок. У меня, кроме тебя, больше никого не осталось. Кастиэль под наркотой. Сладостный дурман туманит разум, но воспоминания надежно заседают в голове - никакими клещами не вытащишь. И он, наконец, смиряется. Смеется. И каждую секунду пытается за что-то ухватиться в своем вечном падении, но при каждом взгляде на Дина почва вновь уходит из-под ног. Не сумел помочь. Не сумел спасти. Прости. Прости. Прости. Вечером того же дня Дин возвращается, кидает на пол грязную дорожную сумку и тащит с кухни два граненых стакана и бутылку виски. Кас медленно бредет к столу. Нога болит. - А знаешь, нам бы сейчас не помешал порно-канал, - Дин трет руками покрасневшие глаза, зная, что тут даже стопка "Азиатских сисек" не спасет. - И сигарет, они давно закончились. Кас наливает. А еще он думает, что на самом-то деле им не хватает третьего стакана и куртки в прихожей. Надежды Сэма всегда хватало на всех. - Мне не хватает его, - Дин давится воздухом и хрипит. - Нам, - поправляет падший ангел. Дин пьет до дна. Когда умирает Руфус, Дину срывает крышу окончательно. Касу жаль не меньше, чем Дину. Им надоело хоронить своих друзей. Правда, хоронить уже почти некого. - Где же твой Бог, Кас? - Дин зол и дышит часто-часто, в который раз он оказывается беспомощным. - Он мертв, - Кас безразлично ведет плечами и тянется за новой дозой. Жить правильно - так, как они никогда не жили - уже не получится. Бывшему-когда-то-ангелу хочется ненавидеть Дина за то, что предал всех ради него, все потерял, ничего не прося взамен. За то, что ангелы ушли, не получив одного-единственного "да" от сломанного-отчаявшегося человека. И бросили догнивать этот мир, сукины дети. Впрочем, им всегда было класть на это. Но все меняется, когда проклятый гипс наконец снимают, небо чуть светлеет на востоке и появляется старый Дин, из далекого две тысячи девятого, когда все еще можно было изменить. Он оглядывается вокруг, теряется и что-то безмолвно шепчет одними губами, смотрит на будущего себя в упор: Не потеряй его. Не доламывай, когда еще не все потеряно. Дина из прошлого бьет дрожь. У Дина из будущего, наконец, появляется надежда.