Ночь перед Рождеством

Вдоль Ньюмэн-стрит направлялся молодой человек, одетый в длинное кашемировое пальто, черные брюки и лакированные туфли, что поблескивали под светом фар изредка проезжающих автомобилей. Черные волосы, обильно смазанные гелем для укладки волос, были зачесаны назад в стиле мафиози периода 20-30х годов. В правой руке он держал кожаный дипломат темно-коричневого цвета, купленный неделей ранее в сети магазинов «Бэйли». На левой руке красовался золотой «Ролекс», украшенный россыпью маленьких драгоценных камней, которые блестели под тускло-желтым светом фонарей, расположенных по обе стороны дороги вдоль Ньюмэн-стрит. Элегантно лавируя между толпами прохожих, которые к вечеру значительно поредели, молодой человек широко улыбался, демонстрируя всем свои большие и идеально белые зубы. До Рождества оставалось два часа, но Ньюмэн-стрит продолжала жить своей жизнью. Люди носились из стороны в сторону, разглядывая витрины магазинов, что закрылись еще два часа назад, но по-прежнему привлекали к себе немалое внимание, обильно украшенные неоновыми вывесками и разноцветными гирляндами, что сверкали сотнями крохотных огоньков. Влюбленные разных возрастов прогуливались вдоль улицы, держась за руки и улыбаясь. Детей же практически не было. Лишь пара детишек, которым посчастливилось все-таки прогуляться по Ньюмэн-стрит в ночь перед Рождеством, просто не могли скрыть своего удивления и счастья от увиденной красоты. Многие воспоминания с годами стираются с нашей памяти, но молодой человек в длинном кашемировом пальто был уверен на все сто процентов, что детишки до конца своей жизни не забудут красоту этой улицы накануне Рождества. Молодой человек по-прежнему улыбался. Он продолжал лавировать между прохожими, которые осматривали украшенную улицу и заглядывали в витрины магазинов. Стоит отметить, что улица в красоте ничем не уступала, сверкающим витринам. По обе стороны дороги вдоль Ньюмэн-стрит тянулись аккуратно выстроенные ряды декоративных деревьев, находящихся всего в пяти футах от фонарей. Декораторы хорошенько постарались, придав деревьям диковинные формы. Предыдущее деревцо не было похоже на следующее. Припорошенные недавно выпавшим снегом, они были украшены разноцветными гирляндами и сверкали, словно звезды в ясном небе. Путь продолжался. Под лакированными туфлями поскрипывал недавно выпавший снег, устилавший Ньюмэн-стрит, впрочем, как и весь город, белоснежным ковром. Он поднял голову вверх, вглядываясь в небо, затянутое синими тучами, через которые даже не было видно звезд, не говоря уже о серпе луны. К вечеру температура упала до минус двадцати градусов по Цельсию, поэтому, при каждом выдохе изо рта вырывались клубки пара, внешне напоминающие сигаретный дым. До Рождества оставалось все меньше и меньше времени, но казалось, что молодой человек даже не замечал этого. Сперва он пристально рассматривал витрины магазинов, сверкающих разноцветными огнями, затем его взгляд сместился на декоративные деревья, а после он стал пристально рассматривать прохожих. Навстречу молодому человеку шла девушка лет двадцати пяти. Высокая, стройная, с длинными волосами пшеничного цвета, а ее кожа даже при тусклом свете фонарей выглядела совершенной. И молодой человек ничуть не сомневался, что на ощупь она будет подобна шелку. Девушка была одета в белоснежную шубку, немного не доходящую до колен, белые штаны, плотно облегающие ее ноги и сапоги на высоких каблуках того же белого цвета. Каждое движение девушки было столь грациозно, что со стороны могло показаться, будто она не идет по белоснежному ковру, а просто парит в воздухе. В одной руке она держала сумочку (опять же белого цвета), а второй придерживала трубку телефона. Через мгновение она прошла мимо молодого человека, оставляя после себя запах духов, которые ни с чем невозможно спутать. Несомненно, это были Шанель №5. Молодой человек еще мгновение посмотрел ей вслед, осознавая, что такая девушка может свести с ума любого мужчину. Спустя мгновение он продолжил свой путь. На этот раз его внимание привлекла женщина, которой было не меньше пятидесяти лет. Огромных габаритов, на первый взгляд казалось, что она абсолютно не вписывается в «интерьер» праздничной Ньюмэн-стрит. Но, несмотря на все ее внешние недостатки, которые виднелись даже невооруженным взглядом, парень увидел ее глаза. Это были глаза счастливейшего человека, торопящегося домой, чтобы сделать сюрприз своей семье. На лице молодого человека в очередной раз засияла улыбка, способная озарить всю Ньюмэн-стрит от начала и до конца. С каждой секундой молодой человек и женщина приближались друг к другу. Парень продолжал пристально рассматривать женщину. Будто почуяв на себе чей-то взгляд, она посмотрела в его сторону непонимающим взглядом, но в нем не читалась злость, либо недоумение; в этом взгляде четко читалось одно чувство – интерес. Поравнявшись друг с другом, они на секунду остановились, будто весь мир замер, хотя движение на Ньюмэн-стрит по-прежнему продолжалось. - С наступающим вас, - сказал молодой человек, широко улыбнувшись. - Вас так же, - произнесла женщина, одарив его лучезарной улыбкой. Парень еще шире улыбнулся, отчего, как ему показалось, на щеках женщины появился румянец, словно у застенчивой шестнадцатилетней девчонки. - Счастливого Рождества, - произнес молодой человек, и направился дальше по улице, не оборачиваясь назад. Он не услышал ответного пожелания из-за звонкого смеха проходящей мимо пары, но нисколько не сомневался в том, что женщина пожелала ему того же. До конца Ньюмэн-стрит оставалось чуть более четырех кварталов, а это означало, что дорога домой отнимет всего лишь пятнадцать минут. Молодой человек продолжал уверенно шагать по улице, но теперь уже его внимание не было приковано ни к прохожим, ни к витринам магазинов и даже ни к деревьям. Он просто шел по улице, погруженный в свои мысли. Затем его рука метнулась в левый карман. Предмет квадратной формы все также лежал на дне кармана. Молодой человек улыбнулся. Он знал, что именно сегодня наступит этот момент. Проснувшись утром, он направился на работу, полный решимости, что именно сегодня сделает Лизи предложение. Он долго не мог подобрать нужного момента. Всегда что-то мешало: сомнения, страх, неуверенность в себе, и этот список продолжался до бесконечности. Но сегодня все будет идеально. Он сделает ей предложение в Рождественскую ночь, после чего Элизабет возьмет его фамилию и они заживут счастливой семейной жизнью. А на безымянном пальце вечного холостяка Мэтью Харта наконец-то будет красоваться золотое обручальное кольцо. Мэтью вздохнул полной грудью, выпустив огромные клубки пара, а затем улыбнулся. Каждый раз, когда он улыбался, казалось, будто его улыбка озаряет всю улицу, да, что там, весь город. Он никогда еще не прибывал в таком прекрасном расположении духа, разве что в тот момент, когда Лизи согласилась стать его девушкой. И Мэтью был абсолютно уверен, что ничего в эту минуту не сможет испортить ему настроение. Но он ошибался. Немного отвлекшись от своих мыслей, он посмотрел вперед. До конца Ньюмэн-стрит оставался всего-навсего один квартал. И все было бы замечательно, если бы не картина, которая буквально отпечаталась на сетчатке его глаза. У конца Ньюмэн-стрит толпы поредели, а точнее говоря, их практически не было. Но взгляд Мэтью приковало не отсутствие людей. Нет. Его взгляд приковал один человек. Это был бездомный. Мэтью считал, что всем хорошо в эту ночь, ведь именно так и должно быть в ночь перед Рождеством, но его мнение резко изменилось, как только он увидел бездомного. Он сидел возле угла дома, обхватив колени обеими руками. Вместо подстилки или стула, он сидел на газете, отчего по телу Мэтью пробежала мелкая дрожь. Он прекрасно понимал, что на улице никак не меньше двадцати градусов мороза, а газета, служившая подстилкой, вряд ли могла чем-то помочь бедняге. Мэтью почувствовал, как у него сжалось все в груди, будто кто-то сломал ему все ребра. А затем он почувствовал, как по его щеке покатилась слеза. При таком морозе она с легкостью могла превратиться в лед, но этого не случилось. Он никогда не любил плакать и ненавидел себя за моменты слабости, но сейчас Мэтью стоял, словно вкопанный по центру тротуара, позволяя слезе и дальше катиться по его щеке. Наконец кто-то закричал на него, и молодой человек пришел в себя. Он вытер слезу тыльной стороной ладони, отошел немного вправо, чтобы не препятствовать свободному перемещению людей, но его глаза по-прежнему смотрели на бездомного. Бездомному было очень холодно, это было тяжело не заметить. Его тело тряслось, будто от разряда электрического тока. Мэтью внимательно посмотрел на его вещи: вязаная шапочка, из-под которой выглядывали жирные пряди длинных немытых волос; легкая курточка, отчасти напоминающая робу шахтера; вместо перчаток на руках были намотаны старые лохмотья; синие джинсы с огромным количеством латок были разорваны в области колен, тем самым не сохраняя теплоты для тела; а также кроссовки с наполовину оторванной подошвой, цвет которых теперь более походил на серый, нежели белый. Мэтью почувствовал, как в горле застрял комок. Он попытался его проглотить, но с первого раза ничего не вышло. Казалось, что комок крепко вцепился в горло стальными когтями и никуда не собирается исчезать. Он в очередной раз сглотнул слюну, но лишь после пятой попытки комок исчез. Нищий не просил милостыню, а просто сидел на газетке, никому не мешая. Мэтью попытался проникнуть в мысли бездомного, ощутить его чувства, но ничего из этого не вышло. Он не мог понять этого человека. Ведь как можно понять бездомного человеку, который зарабатывает в год четыреста тысяч долларов, одевается в самых модных бутиках Нью-Йорка и носит самый настоящий золотой «Ролекс» с драгоценными камнями. Он не понимал этого, но ему стало не по себе не из-за этой мысли. Нет. Он посмотрел на нищего, который явно не вписывался в обстановку этой улицы. И более всего в этот момент он ненавидел людей, проходящих мимо несчастного, которые даже не удосуживались обратить на него внимание, не говоря уже о помощи. А если и обращали внимание, то ничего кроме отвращения в их взгляде не читалось. Собравшись с силами, Мэтью зашагал в сторону бездомного на негнущихся ногах. С каждым шагом, который сокращал расстояние к нему, сердце парня билось все сильнее и сильнее. Он почувствовал, как потеет его рука, держащая кожаный дипломат. Да что там, даже несмотря на минус двадцать, он ощущал, как пот тоненькими ручейками стекает по его спине, впрочем, как и по всему телу. И вот наконец-то Мэтью встал прямо перед бездомным. Сначала тот не ощутил присутствия Мэтью. Он сидел все в той же позе: голова между согнутых колен, обхваченная обеими руками. Глаза, по всей видимости, смотрели на снег, а, может, и вовсе были закрыты. От нищего неприятно пахло. Этот запах был смесью мочи, испражнений и немытого тела. Но этот запах по неизвестной причине не вызывал у Мэтью ровным счетом никакого отвращения. Наоборот, ему еще сильнее стало жаль бродягу. Ко всему прочему, молодой человек был приятно удивлен тем, что от бездомного не воняло перегаром. Почувствовав на себе пристальный взгляд, а быть может, ощутив запах дорого одеколона Мэтью, бродяга поднял голову вверх. Сердце Мэтью в очередной раз екнуло. Он ожидал увидеть старика или пожилого мужчину, но только не человека, который был немногим старше самого Мэтью. Лицо бездомного покрывала обильная щетина. По немного приоткрытому рту Мэтью стало понятно, что у бездомного в лучшем случае осталась половина зубов. Нос был припухшим, с горбинкой (что свидетельствовало о неоднократных переломах), а также немного смещен влево. Один глаз был широко открыт. Капилляры на нем потрескались, поэтому вместо белка виднелись лишь длинные кровавые жилки. Что касается второго глаза, то его и вовсе не было видно. На его месте красовался огромный синяк, который теперь приобрел фиолетово-синий оттенок. Бездомный ничего не говорил, а тупо смотрел на незнакомца в дорогом кашемировом пальто и не менее дорогих брюках. Вперед и назад сновали люди, но Мэтью и бездомный не замечали этого. Они будто оказались в другой реальности, а тишина, которая повисла в воздухе, с каждой секундой тяготила их. Не говоря ни слова, Мэтью залез во внутренний карман пальто, после чего достал бумажник. Бездомный тяжело вздохнул. - Здесь тоже не разрешается сидеть? – спросил бездомный, не ожидая ответа на вопрос. – Хорошо, хорошо. Я сейчас соберу свои вещи и спокойно уйду отсюда, только не надо меня бить. Мэтью посмотрел на нищего с отвисшей челюстью. По его голосу было видно, что он не хочет никаких проблем, а в глазах виднелся страх. Тут-то до Мэтью и дошло, что нищий, по всей видимости, перепутал его с полицейским или еще кем-то. Теперь стало понятно, откуда на его лице такие побои. Посмотрев на худощавого молодого человека, Мэтью даже на секунду представил, какие гематомы находятся на его теле под этой грязной одеждой. Тем временем нищий стал подниматься, хоть и давалось ему это с трудом. Мэтью не мог произнести и слова. Его голосовые связки будто были завязаны узлом, но он прекрасно понимал, что нельзя позволить уйти бездомному. Собравшись с силами, он откашлялся, после чего заговорил: - Нет-нет! Вы меня не так поняли, - успокаивающим тоном произнес Мэтью. – Я не из полиции и не из органов. На секунду бездомный замер, лишь изредка его пробивала дрожь. В глазах все также читался страх, но к нему еще прибавился интерес. Мэтью раскрыл бумажник, затем начал в нем копошиться. После чего в очередной раз взглянул на бездомного и достал из бумажника все деньги, вплоть до последнего доллара. - Вот, возьми, - сказал молодой человек, протягивая деньги нищему. Единственный видящий глаз бездомного округлился, он посмотрел сначала на деньги, затем на незнакомца, а затем натянуто улыбнулся. - Мистер… - бездомный немного замялся. - Зови меня просто Мэтью. - Мистер Мэтью, - начал нищий. – Вы, по всей видимости, меня с кем-то путаете. Я не продаю наркотики. Мэтью Харт ошарашено посмотрел на бродягу, и только через секунду до него дошло, что этот бедолага думает, будто Мэтью принял его за наркодиллера. Мэтью рассмеялся, а затем широко улыбнулся. Улыбка немного разрядила обстановку. - Нет, приятель, - сказал Мэтью, - это ты меня не за того принял. Я не ищу наркотиков. Я не хочу сделать тебе ничего плохого, не хочу причинить боль. Единственное, чего я хочу – это помочь тебе. Бездомный недоверчиво нахмурил брови, отчего на его переносице и лбу образовались морщины. По взгляду было видно, что бродяга по-прежнему не доверяет незнакомцу, но страха в его глазах уже не было. Это обстоятельство, несомненно, порадовало Мэтью. - Возьми эти деньги, - продолжал Мэтью, все также держа деньги в вытянутой руке. – Они тебе намного нужнее, нежели мне. Бездомный молчал, но его глаза теперь начали метаться из стороны в сторону в поисках подвоха. И Мэтью отчасти его понимал. Он понятия не имел, как тяжело выживать на улице. Он не знал, как давно бездомный оказался здесь. Но он прекрасно знал, что улица – это место, которое учит тебя никому не доверять, особенно если тебе дают кучу денег, а взамен ничего не требуют. Бездомный продолжал молчать, стоя на месте, словно статуя. Мэтью тяжело вздохнул, а затем сунул деньги в единственный оставшийся карман на куртке бездомного. - Сегодня Рождество, - с улыбкой сказал Мэтью. – Я уверен, что с этими деньгами тебе удастся где-то переночевать и купить для себя новой одежды и еды. Только постарайся, чтобы у тебя их не отобрали. – Молодой человек улыбнулся. – Счастливого Рождества, - сказал Мэтью, а затем быстрым шагом направился домой. Мэтью не повернулся назад, чтобы посмотреть на бездомного. А поэтому и не увидел, как на его глазах заблестели слезы, которые спустя мгновение покатились градом, словно вода из проржавевшей трубы. До Рождества оставалось пять минут. Перед тем, как зайти в квартиру, он посмотрел в окна. Свет не горел. Через минуту Мэтью уже стоял в прихожей, снимая с себя туфли. В квартире очень вкусно пахло. Мэтью ни на секунду не сомневался, что кроме всех прочих блюд, которые приготовила Лизи, она подаст ему его любимое жареное мясо, приготовленное по старинному рецепту ее прабабушки. Но в квартире по-прежнему было темно. Сперва он подумал, что Лизи находится на кухне, так как ее окна выходили на другую сторону улицы. Но он ошибался. В кухне было темно так же, как и во всей квартире. Затем ему в голову пришла идея, что после целого дня приготовлений Лизи прилегла на кровать и уснула. Путь в спальню проходил через гостиную, которая сейчас ничем не отличалась от средневекового склепа. В ней была такая же темень. Мэтью продвигался на ощупь по комнате маленькими шажками, пытаясь не зацепиться об мебель и не разбудить Лизи, которая, несомненно, заслуживала отдых. Наконец он оказался перед дверью, ведущей в спальню. Тихонько приоткрыв дверь, он вошел внутрь комнаты. В ней царила кромешная тьма, ничем не отличающаяся от остальных комнат. Мэтью нажал на выключатель и комнату озарил бледно-желтый свет ламп, точь-в-точь, как свет фонарей на Ньюмэн-стрит. Комната была пуста. Лизи в ней не было. Скидывая с себя пальто, Мэтью пребывал в раздумьях. Он понятия не имел, куда его девушка могла деться в столь позднее время. Закрыв дверь спальни, Мэтью очутился в гостиной. Недолго думая, он направился к очередному выключателю. На этот раз комнату озарил ярко-белый свет, словно прожектор. Это были флуоресцентные лампы, вмонтированные в подвесной потолок. Из-за необычайно яркого света Мэтью сперва прищурился, но спустя несколько секунд его глаза понемногу начали привыкать к яркому освещению. Он все также думал о Лизи, которая бесследно исчезла в Рождественскую ночь. Мэтью повернулся в сторону дивана, собираясь немного полежать на нем, а быть может и обзвонить знакомых или родителей Лизи, как вдруг, ему с трудом удалось сдержать внутри себя крик. На диване сидела Лизи. Она была одета в шелковое красное платье с огромным разрезом на спине, купленное в прошлом году, когда они отдыхали в Милане. На шее красовалось бриллиантовое колье, которое обошлось Мэтью в кругленькую суму, но он никогда ничего не жалел для своей девушки. На ногах были красные лакированные туфли. Несмотря на всю свою загруженность приготовлениями к празднику, Лизи успела сделать прическу, которая, по мнению Мэтью, отняла у нее около часа. Косметики было по минимуму, именно так нравилось ее молодому человеку. - Господи, Лизи, - не скрывая своего удивления, произнес Мэтью. – Ты меня чертовски напугала. Маленькая моя, неужели ты не могла обозваться? Я уж начал переживать, куда же ты пропала. Лизи молчала. Лишь перекинула ногу на ногу. - А почему это мы сидим такие надутые? – спросил он, после чего надул свои щеки, как бы копирую Лизи. Лизи все так же молчала. Ее светло-серые глаза смотрели на Мэтью, но не выражали абсолютно никаких эмоций. Словно на него смотрели не глаза его девушки, а два стеклянных шарика. Если до этого момента Мэтью улыбался, то увидев ее глаза, лишенные всяческих эмоций, ощутил, как по его спине пробежал холодок, а улыбка, некогда сияющая на его лице, исчезла, будто по мановению волшебной палочки. - Лизи, ну что произошло? Объяснишь ты мне наконец-то или нет? – Мэтью упер руки в бока, словно строгая мамочка, ожидающая объяснений от своего ребенка. Лизи встала. В этих красных туфлях она практически была одного роста со своим молодым человеком. Она смотрела на него все тем же взглядом, лишенным всяких эмоций, а затем, когда Мэтью попытался задать очередной вопрос, она сказала: - Ты опоздал. – Голос был полон обиды, и могло показаться, что слезы вот-вот хлынут из ее глаз, но стоило посмотреть на ее каменное лицо, и мнение резко менялось. - Лизи, я тебя не понимаю, - честно признался Мэтью. - Ты опоздал, Мэтью. Я так тебя ждала. Целый день готовила для нас ужин. Я чувствовала, что этот вечер должен стать особенным, но ты опоздал. Ты наплевал на все мои старания. Я даже сделала прическу для тебя, надела твое любимое платье и эти туфли, которые безумно жмут. Всё! Всё ради тебя! Но ты опоздал. Мэтью продолжал смотреть в глаза своей девушки. Они по-прежнему были пусты. В них не было ничего. Абсолютно ни-че-го! Только ее голос был полон обиды. В голове Мэтью быстро пролетел весь день и тут до него дошло. Он все же понял, о чем толковала его девушка. Он посмотрел на циферблат золотого «Ролекса» и увидел время, которое они показывали. 00:48. Мэтью точно не знал, во сколько пришел домой, но уже не сомневался в том, что опоздал, по меньшей мере, на двадцать минут. И хоть ему было жаль свою девушку, но он нисколько не сожалел о том, что помог бездомному. И он собирался обо всем этом рассказать своей девушке, как только она успокоится и придет в себя. Мэтью всегда знал, что Лизи вспыльчивая. Она не относилась к типу людей, которые умеют молчать. Нет. Кто угодно, но только не Лизи. Она всегда говорила все напрямую. Если ей что-то не нравится, она вам об этом скажет, уж будьте в этом уверены. - Лизи, дорогая моя, извини меня, - произнес Мэтью, абсолютно искренне. Он подошел к ней, попытался ее обнять, но она в долю секунды отскочила от него, будто ошпаренная, но с тем же каменным лицом, что и прежде. - Ты опоздал, - в очередной раз произнесла она. У Мэтью сложилось такое впечатление, будто его девушка жива вся за исключением головы. Она вела себя также как и прежде, но ее лицо… ее лицо, словно было неживое. Оно не выражало никаких эмоций, а если убрать звук ее речи, то рот будет открываться, как у обычной рыбы. - Маленькая моя, прости… - Заткнись! – прервала его на полуслове Лизи. – Заткнись! Иначе я за себя не ручаюсь! - Да что с тоб… - Закрой свой поганый рот! – закричала она во весь голос. «Боже, - подумал Мэтью, - она сошла с ума! У нее не все в порядке с головой!» У Лизи всегда был скверный характер, но никогда в своей жизни она не позволяла себе так плохо отзываться о Мэтью. Если до этого ее лицо было лишено всяческих эмоций, то сейчас оно буквально бурлило ими. Но эмоции эти отнюдь были не положительными. Нет! Это были самые мерзкие и плохие эмоции: ненависть, злость, гнев, ярость. Она продолжала орать на всю комнату, глаза ее буквально вылезали из орбит. При каждом новом слове из ее рта вырывалась слюна, разлетающаяся в разные стороны. Мэтью заметил, как даже на шее вздулась венка. Кадык ходил ходуном, а изо рта вылетали мерзкие слова. Но Мэтью ничего уже не слышал. Он был словно оглушенным. Смотрел на нее, не в силах произнести хоть одно слово. Он чувствовал, как силы покидают его. Голова начала кружиться, в ушах звенело, а с каждой секундой злость волной накатывала на него. Мэтью посмотрел на Лизи. А затем, даже не раздумывая, его рука взметнулась в воздух, а спустя мгновение опустилась на щеку девушки. Раздался хлопок, мигом заполнивший гостиную. В комнате повисла тишина. Мэтью только сейчас осознал, что он сделал. Когда увидел красное пятно, расползавшееся по щеке его девушки, словно румянец, Мэтью почувствовал покалывание в своей ладони, словно тысяча иголок мгновенное вонзалась в его ладонь. Она приняла розоватый оттенок, но не шла ни в какое сравнение с раскрасневшейся щекой Лизи. - Ты меня ударил, - сказала она, прикоснувшись к месту, куда мгновением ранее угодила оплеуха. Мэтью не знал, что ему сказать. Какое оправдание можно придумать после того, как ударил девушку? Никаких оправданий тут и быть не может. - Прости. – Единственное слово, которое сумел из себя выжать он. - Ты меня ударил! – уже более громко, произнесла Лизи. В ее голосе слышалось нарастающее удивление. Она была готова ко многому, но только не к удару. Мэтью подошел к дивану. Сел и поник. Он прикрыл глаза руками, надеясь, что все это сон. Но он прекрасно понимал, что никакой это не сон, а самая настоящая жестокая реальность. Наверное, Мэтью сидел бы в такой позе до самого утра, но вдруг его позвала Лизи. - Мэтью! Дорогой мой! Я на тебя не обижаюсь. Он открыл глаза и пораженный ее словами, посмотрел на Лизи. Она сидела у распахнутого настежь окна. В комнату врывался холодный ветер, расшатывающий занавески. На улице шел снег. - Я люблю тебя, милый. И прощаю тебя за все. – И впервые со своего прихода домой, Мэтью увидел ту самую Лизи, которую полюбил. На ее лице играла улыбка, способная очаровать любого мужчину. След от оплеухи по-прежнему горел на ее лице, как напоминание о недавно произошедшем событии. Мэтью улыбнулся в ответ. Но тут его улыбка исчезла с лица, словно ее стерли ластиком. - Нет! Нет! Господи, что ты делаешь?!! – закричал он и бросился к окну. Но было уже слишком поздно. Лизи стояла на подоконнике, выходящем на улицу. Ее руки держались за оконную раму. Порывы ветра взъерошивали ей волосы, платье трепыхалось на ветру, словно парус. Затем она послала воздушный поцелуй Мэтью и отпустила руки. Когда Мэтью оказался у окна, она уже летела вниз с высоты пятого этажа. А ее лицо выглядело счастливым. Мэтью закричал, что есть мочи. Он кричал до тех пор, пока воздух не покинул его легкие. Он схватился руками за оконную раму с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а пальцы начала пронзать боль, на которую он не обращал и малейшего внимания. После он уселся под окном и начал рыдать. Рыдания вырывались из его горла с безумной громкостью. Некогда аккуратно уложенные, волосы были взъерошены. Края рубашки вылезали из брюк, а сама рубашка была насквозь пропитана потом. Мэтью залез в карман брюк и достал оттуда коробочку для обручального кольца. Он понимал, что нужно сообщить в полицию о произошедшем, но прежде ему хотелось в последний раз взглянуть на обручальное кольцо, которому уже не суждено красоваться на пальце его покойной девушки. Легким движением пальца Мэтью открыл коробочку, и его красные от слез глаза округлились. Вместо обручального кольца в ней лежали три овальных таблетки белого цвета. Он высыпал их себе на ладонь и стал пристально рассматривать. Мэтью не понимал, откуда они могли взяться, но все же проглотил все три таблетки. Сначала ему показалось, что они стремятся вырваться наружу, но он не позволил им этого сделать. Сдержав приступ тошноты, он все же проглотил таблетку. Прошло пять минут. Мэтью по-прежнему сидел возле окна. Согнув колени, он обхватил их обеими руками точь-в-точь, как бездомный на Ньюмэн-стрит. Вдруг голову пронзил резкий удар боли. Мэтью упал на пол, не в силах сидеть дальше, обхватил голову руками, катаясь по полу и корчась от боли. Внезапно перед его глазами пролетали различные картинки, которые, казалось, не имели ничего общего: сломанный автомобиль, Лизи в красном шелковом платье и красных лакированных туфлях, похороны и доктор Грин, дающий три белых таблетки овальной формы. Затем боль прошла, словно ее и не было. Мэтью Харт все понял. Посмотрев на стену, он увидел календарь, на котором было четко написано: 25 декабря 2010 год. Он потерял Лизи еще год назад. В тот день они действительно собирались провести романтический ужин. Был канун Рождества. Мэтью намеревался освободиться в восемь часов вечера, но пришлось задержаться. Ближе к одиннадцати часам вечера ему все-таки удалось вырваться с работы и со спокойной душой направиться домой. До Рождества оставался целый час, а путь домой отнимал не более двадцати минут. Но на полпути к дому у него пробилось колесо, и он потратил целых полчаса, чтобы поменять его. Но Лизи была права. Он опоздал. Хоть до Рождества и оставалось пять минут, Мэтью все-таки успел вовремя приехать. Во дворе стояли две полицейские машины и одна машина скорой помощи. Полицейские и медработники метались из стороны в сторону. Вдалеке стояла толпа зевак, которых не особо интересовала встреча Рождества. Выйдя из автомобиля, он полюбопытствовал, что произошло, а спустя мгновение ему все рассказали. Лизи покончила с собой, выпрыгнув из окна пятого этажа. На ней действительно было одето красное шелковое платье и красные лакированные туфли. Но это было в канун 25 декабря 2009 года. Мэтью рядом не было. Именно в этот день он собирался сделать ей предложение, а в коробочке лежало настоящее обручальное кольцо, а не три таблетки овальной формы. Затем были похороны. Тело Лизи кремировали, так как слишком оно было изуродовано при падении на асфальт. Но этим все не кончилось. Мэтью продолжал работать, но ночные кошмары донимали его каждую ночь. Поэтому он практически не спал. На смену кошмарам пришли галлюцинации. Затем галлюцинации и кошмары стали неразлучными друзьями молодого человека. Наступил момент, когда он уже абсолютно не мог спать. И именно после этого ему пришлось обратиться к доктору Грину, который и выписывал те самые белые овальные таблетки. Мэтью носил таблетки в той самой коробочке из-под обручального кольца, словно в память о Лизи. Он принимал их каждый день, но сегодня забыл. И галлюцинации вернулись к нему с новой силой, но это помогло ему прочистить мозги. Мэтью подошел к стене, где висела их совместная с Лизи фотография. Она была сделана незадолго до ее смерти. Мэтью снял ее со стены и долго смотрел на нее. Его руки тряслись, будто у пьяницы, а по щекам бежали слезы. Но он этого не замечал. Наконец улыбнувшись, он поцеловал изображение Лизи, а затем повесил фотографию на место. Мэтью подошел к раскрытому настежь окну и забрался на подоконник. Ветер вперемешку со снегом застилал пеленой глаза, взъерошивал волосы, но Мэтью и этого не замечал. Улыбнувшись, он последний раз окинул взором свою комнату и сделал шаг вперед навстречу к Лизи.