Женщина в красном платке

1240-ой год. На разрушенный, изуродованный город белым саваном опускалась холодная декабрьская ночь, и лишь изредка прорезались сквозь мертвенную тишину истошные стенания. Полная луна светила красным; желтым светились ставни во всех уцелевших жилищах. - Ваня… - Уйди! Женщина в красном платке покачала головой и вышла на улицу, впуская в избу морозный воздух. Ваня лежал у очага, накрытый шерстяными платками и разноцветным тряпьем. Мальчик не шевелился, и только слезы текли по лицу ручьем, почти сразу высыхая от жара. Щеки горели от лихорадки, но еще больше – от стыда и обиды. «Будешь так ходить. Щенков надо держать на привязи» Ваня задрожал и зашелся в беззвучном плаче, сжимая пальцами колючую шерсть. Теперь, когда его сковывал тяжелый железный ошейник, оставалось только рыдать. Мальчик осторожно коснулся пальцами металла и сглотнул, сдерживая подступивший всхлип. Ошейник был теплым, словно сросся с телом – и это было унизительно. Перевернувшись на спину, Ваня прижал руки к лицу и помотал головой, надеясь сбросить странное наваждение – но каждый вздох напоминал о том, что его жизнь теперь в чужих руках. Страх, казалось, пришел откуда-то извне, и от кончиков пальцев холодной волной накатывал на все тело. Ваня дрожал, дрожал от страха, от холода, от жара; он чувствовал, будто его разрывают на сотни частей, а затем сшивают заново, уродливо и нелепо, лишь бы держалось. В голове звучал только Голос, и шея чувствовала уже не металл, а грубую, омытую чужой кровью руку. «Ты слабый. Сильный убивает слабого. Ты должен мне за свою жизнь» Ваня слышал это раз за разом, он понимал, что это ложь, но все вокруг вторило властному Голосу, звучавшему подобно топоту тысяч лошадей. Отчаянье накатывало вслед за страхом, а после – унижение, и вновь по замкнутому кругу, сдавливая виски, сжимая мертвой хваткой мальчишеское сердце. Казалось, что пришла Смерть – и говорила она тем самым Голосом; огонь в очаге складывался в устрашающую фигуру; разноцветное тряпье преображалось в языки пламени, объявшие тело плотным коконом. «Ты будешь гореть за то, что дерзил мне» Рука Смерти была огненной. Ваня жалел, что настоящая смерть не пришла за ним. Через неделю стало больно видеть, слышать, дышать, даже думать. Пустыми глазами Ваня смотрел на пляску огня в очаге и еле слышно бормотал молитвы. Женщина в красном платке заботливо коснулась щеки мальчика – лихорадка отступила накануне ночью, но Ваня отказывался есть, только лежал, ухватившись руками за ненавистный ошейник, и молился. - Ванечка, ты хоть лепешку съешь. - Уйди, - хрипло ответил мальчик, впервые отведя взгляд от огня. - Ох, Ванечка, - женщина в красном платке устало взяла в руки пряжу и пересела в дальний угол. – Да ты все равно поешь. Ваня посмотрел на пряжу, и увидел руки, державшие ее – все красные, то ли от ожогов, то ли от морозов. Глянул еще выше, на растянутый, залатанный платок. А затем – на лицо, бледное, усталое, осунувшееся, с доброй улыбкой и опущенным взглядом. И ничто в нем не вторило Голосу. Сердце, выжженное страхом и отчаяньем, с болью и стонами впускало в себя жалость. Сколько она не спала? Сколько сидела в холодном углу с пряжей в израненных пальцах? Сколько раз оставалась, когда ее гнали? Как ледяной водой, Ваню окатило стыдом и гневом на самого себя. - Я справлюсь? - Конечно. Только один человек на всем белом свете мог сказать это слово. Только женщина в красном платке.