Наши чувства смогли победить все квадранты. Преодолели стены Мойрала, обошли пики Кисмесиса, сломали Ауспайстис, даже Мейтсприт мы разбили на части, показав всему миру нашу связь. Мы испытали то, что величественно называлось любовью. Испытали страсть и нежность, горечь и сладость. Испытали калейдоскоп чувств, который не сможет понять ни один Мейтсприт, к которому не смогу приблизиться ни тролли, ни люди, ни какие-либо другие существа. Нам предзнаменовалась олицетворять саму вечность. Но они забрали тебя у меня. Эти монстры забрали моего Страдальца. Моего Мученика.
В небольшой пещере скрытой от посторонних глаз, выделяясь на фоне серых скал словно пятно крови, стояла фигура в тёмно-красном плаще. Надвинув на голову капюшон, из под которого лишь воодушевлённо и взволновано сверкали ярко-алые глаза, он активно жестикулировал сидящим полукругом собратьям. Его голос ударялся о скалы и эхом рассыпался по всей пещере, отчего слова звучали пугающим, но в тоже время столь сладостным приговором. — В своих видениях я смог узреть иную жизнь! — громко вещал он. — Жизнь, где дискриминация по цвету крови немыслимая вещь! Где все мы, нижекровки и мутанты, имеем столько же прав, сколько те, чья кровь синяя, фиолетовая и даже тирского пурпура! Мы дружим и между нами нет отношений короля и слуги! По скромному ряду сидящих прошёлся неуверенный шёпот. Его слова никогда не вызывали сомнений или опровержений, но сейчас... сейчас то, что он говорил, звучало такой немыслимой искушаемой сказкой, о которой бы они не смели думать! Разве могут они — простые тролли добиться мира и жить наравне с теми, чья кровь синяя или фиолетовая, а тем более пурпурная? — Уверен ли ты, дитё моё? — спокойным и нежным голосом пробормотала высокая фигура, вставая со своего места и кладя руку на плечо говорящего. Её прекрасные изумрудные глаза, сверкающие мудростью, сейчас смотрели беспокойно и с тревогой. — Долороза, — горячо прошептал он, сжимая её руку. — Ты воспитывала меня как настоящая мать, не бросив личинкой на милость судьбы и не дав умереть. И ты знаешь меня как никто другой и ближе тебя и Ученицы для меня никого нет. Ты знаешь, что было бы у меня хоть зерно сомнения, и я бы не посмел и вымолвить ни слова! Я не хочу обманывать вас, друзья мои. Я хочу свободы своего народа! Она ещё с секунду смотрит внимательно смотрит на него, а после согласно кивает. Лицо парня озаряет тёплая улыбка. Склонив голову, он сильнее сжимает её ладонь. Ему важно её мнение. Как и мнение всех его последователей. Он любит свой народ. А главное его сердце замирало, когда он смотрел в угол пещеры, где на него внимательно смотрели два зелёных глаза. Девушка, для него самая прекрасная на свете, жадно ловила каждое его слово, держа свои кошачьи уши торчком. Чуть позже Неклеймёный сидел на обрыве скалы, задумчиво смотря вперёд на бесконечное звёздное небо. Наверное, для загнанных в рабстве троллей, с жуткими рваными ранами на душе, которые оставляли острые края дискриминации от высшекровок, он был такой же яркой путеводной звездной, которая освещала им дорогу. И он не должен гаснуть, его народ не должен терять надежду. Ведь вдруг его видения это знак, что он единственный, кто может всё изменить? Единственный, кто имеет смелость устроить восстание и вести его вперёд?! К свободе! От этих мыслей он улыбнулся, но вдруг вскрикнул, когда нечто тяжёлое достаточно весомо ударило его по плечам и опёрлось на него. Сколько раз была такая ситуация, а он до сих пор пугается. Вот тебе и Пророк, не ведущий страха. Он поднимает голову и сталкивается с этим хитрым прищуром любимых глаз, смотрит на эту прелестную улыбку, с мило выступающими двумя клыками. И как она умудряется всегда подобраться так незаметно и напугать его? Ученица садится рядом, обнимая его руку и кладя голову на плечо. — Сегодняшняя речь была замур-р-рчательной, — ласково промурлыкала девушка, переплетая с ним пальцы рук. — Жду не дождусь того момента, когда ты сможешь повести наш народ вперёд. И того, как мы будем гордо держать голову, не боясь потерять жизнь за свои слова. — Я уверен, это случится уже скоро. Мы сможем убедить народ восстать и освободиться от власти и рабства троллей с высшей кровью. Доверься мне. Он протягивает свободную руку и касается её щеки. Нежно, мягко, осторожно. Пусть Ученица и бойкая, сильная девушка, в его руках она казалась тонким хрусталём, который мог треснуть от любого неаккуратного прикосновения и вдруг рассыпаться на тысячи сверкающих осколков. Неклеймёный даже представить себе не мог, чтобы он делал, если его любимая вдруг пропала. Ученица замирает под его прикосновения, чуть приоткрывая рот, и делает судорожный вздох. Парень наклоняется, проводит губами по её ключице, а она вздрагивает, словно её резко бьёт разряд тока. Он отстраняется, но лишь на мгновение. Руки Ученицы заключают его лицо в ладони, и их губы сливаются в долгом поцелуе, в столь нежном и сладком, отзывающей в груди сладкой истомой. С их поцелуями не сравнятся даже самые лучшие и дорогие яства в замке Снисхождения. И разве не значит ли это, что они намного богаче её, всего лишь обладая друг другом? Оба тролля подтвердят без единого сомнения, что так и есть. Каждая секунда, которую они проводили вместе была яркой, насыщенной, насквозь прошитая нежностью и любовью. Они жили, дыша друг другом. И прикосновений, и ласк так мало, так недостаточно, чтобы выразить весь ураган чувств, крутящихся в их сердцах, желающих всегда быть вместе. Неклеймёный снова касается губами её шеи, зарываясь пальцами в податливые чёрные волосы. Ученица негромко стонет, поднимая голову, чувствуя, как парень мягко целует кожу, делает её влажной, а потом легко прикусывает, заставляя её вздыхать снова и снова. В минуты их близости не существовало другого мира, не существовал народ, не существовали высшекровки. Только они. Их прикосновения, обжигающие кожу, плащ Неклеймёного на холодном камне, жар тел и холод скал, создающий будоражащий контраст. Здесь, вдали от всех. Он любил каждый сантиметр её тела, любил, как она вздрагивала под его губами, как извивалась в его руках, как начинала жадно ловить ртом воздух, и как её голос дрожал, когда она издавала жалобные, стонущие звуки. Как выгибалась под ним, грациозная, словно дикое животное, царапала ногтями спину. Но ведущая себя с ним как домашняя кошка, всегда такая ласковая и приветливая. Их любовь доходила до пика, до ярких пятен в глазах и после последнего стона, ещё долго хранила между ними наслаждение, пока они не спешили разрывать их связь, которая делала их единым. В такие моменты они не разговаривали, лишь тяжело дышали, прижавшись друг к другу, а Ученица нежно целовала его в поцарапанное ею же плечо. Уже позже, они лежали на скале и смотрели на звёзды. Ослабленная сладкой истомой, Ученица положила голову на его грудь, а он поглаживал её нежное плечо, с каким-то наслаждаем очерчивания его контуры пальцами, осознавая всю её хрупкость. И в такие моменты, он любил её больше собственной жизни, потому что только Ученица была её смыслом. Если раньше он горел желанием изменить мир ради общего блага, то теперь понимал, что в первую очередь, хочет, чтобы она жила, ничего не боясь. Чтобы никто и ничто не смело ей угрожать. Вокруг царила разруха, бушевало пламя, откуда-то доносились крики боли. Тролль, ныне получивший титул Мученика, безжизненно висел на цепях. Его ярко-красная кровь стекала по телу, словно сотни рек, исчерчивающие землю, образуя под ним целое море. Цвет жёг глаза, светился в полумраке этого Ада. Наверное, из-за столь ядовитого оттенка им дали это отвратительное клеймо «мутант». В прочем, Мученика это не волновало. В его душе кипела ярость, намного горячее, чем раскалившийся металл его наручников и намного сильнее, чем власть пурпурной крови. И лишь одно смогло утихомирить её. Как и всегда, она появилась бесшумно, сразу же кинувшись к нему. И как всегда, рядом с ней этот мир исчез, оставив их в собственной пустоте, где существовали только они. Ученица плакала. Её зелёные слёзы не переставая катились по щекам, как только она коснулась его лица, то больше не смогла сдержать вопль боли и отчаяния. Мученик чувствовал, что тоже плачет. Его лица исказила гримаса боли. Сейчас он ненавидел весь этот мир. Но она, его маленькая Ученица всё ещё так любима им. Он не может испытывать к ней негативных чувств. — Ты должна уходить, родная… — прохрипел он. — Нет… нет… нет… Без тебя… Я никуда не уйду, только с тобой… — надрывно плакала девушка, сразу же замотав головой. — Послушай меня. Если с тобой хоть что-нибудь случится… если хоть один волос упадёт с твоей головы… или хоть один шрам останется на твоей нежной коже… я никогда себе этого не прощу. Потому что ты… — Мученик закашлялся, из его рта потекла струйка крови. Ученица нежно стёрла её пальцем, и он продолжил, чуть улыбнувшись, — самое дорогое, что есть в моей жизни… беги отсюда, скройся где-нибудь… И никогда не показывайся на глаза этим гадам… Их губы снова сплетаются в поцелуе. Жадном, ненасытном. Они целуются минуту, две, но этого всё равно слишком мало, чтобы утолить их жажду. Мало, недостаточно… но ей надо уходить. Ученица должна немедленно идти. Кто знает, когда поймают и её. Она плачет, ничего не может сказать из-за своей истерики. Но она должна. Ещё один поцелуй, без прежней страсти. Он нежный и немного солоноватый из-за её слёз. Просто потому что он последний. Девушка снова начинает возражать, кричать. Её голос рвёт ему сердце. А она цепляется за него, не хочет уходить. Но всё же опускает руки, разворачивается и делает шаг вперёд, не в силах остановить слёзы. Идёт дальше, постоянно оглядывается, но идёт. Она видела все его пытки, слышала каждый его возглас. Его крики будут звучать в её ушах и через день, и через месяц и даже через несколько лет. Но не только они. Его приятные слова, нежные прикосновения. И даже спустя годы, она будет вести летопись каждого его слова. И она будет жива, пока не напишет их всех до последнего. Только тогда, она сможет умереть, чтобы снова быть с ним. Этот мир стёр его, даже его существование. Но Ученица помнит, она знает, что время, проведённое с ним не было обманом. Штаны, с которыми она не расставалась ни на мгновение — вещественное тому доказательство.Им предзнаменовалась олицетворять саму вечность. Но они забрали его у неё. Эти монстры забрали её Страдальца. Её Мученика.