DEUS EX MACHINA Том 2 ВЕТВЬ ОЛИВЫ
Не клином же сошелся свет - Клин клином выбивают. Кому-то блеск, кому-то – вред, А ангелы играют - Играют в кегли и в лапту Чужими головами, И звезды скачут в чехарду, Вдогонку за Словами. 25 августа 1572
0. Ab ovo*
Свет. Будто яркая вспышка – открытый проем, сверкающий белизною. – Эй, привет, – весело окликнул я, входя в нашу «sancta sanctorum»**. Дверь в главный отсек была гостеприимно распахнута. Олаф вяло помахал мне рукой и снова переключился на раздраженное созерцание двух техников, волокущих цистерну сквозь дремучий лес чувствительных приборов. Увидев, что происходит внутри, я почувствовал, как мое сердце панически екнуло, хотя, возможно, это был желудок. – Какого лешего тут творится?.. – Меня спрашиваешь? – прошипел Олаф, не сводя глаз с дразняще кренящейся цистерны. – Эти придурки перепутали ведомости и уже закатили эту штуку в дальний угол, когда я появился и потребовал, чтобы они выкатывались. Только цистерны с горючим нам тут не хватало! – Новенькие? – спросил я, успев взять себя в руки. – Вечно на станции путаница с римскими и арабскими цифрами. Запомните, это отсек номер два, а не одиннадцать... – Да не туда, черт побери, – внезапно вскрикнул Олаф. – Смотрите, что делаете! Один из техников виновато ухмыльнулся и, нагнувшись, освободил колесико платформы от зацепившегося провода. Дальше дело пошло на лад, и вскоре они уже весело катили цистерну по коридору. – Уф, – с облегчением выдохнул Олаф, утирая вспотевший лоб. – Кругом вандалы! Представляешь, что было бы, если бы твой отец это увидел? Хотя, полагаю, что первым делом бы посмеялся, а вот потом – неизвестно. А старик Линн наверняка бы уже носился зигзагами по потолку. Но вроде обошлось. Ничего не повредили. – А что? – я с недоумением потаращился на дверь. – Здесь так и было открыто? – Наши исследования все еще считались экспериментальными и происходили под покровом почти полной секретности. Не то чтобы внутри Станции царила слишком большая строгость, учитывая, что сюда почти никогда не попадали чужие, для этого пришлось бы преодолеть множество внешних преград, но, когда в главном отсеке никого не оставалось, он закрывался автоматически. Открыть дверь можно было либо набором аварийного кода, чем почти никогда не пользовались, либо обычным образом – с помощью генетического детектора, распознающего узкий круг допущенных лиц. Хотя ломиться в двери со всякими хозяйственными предметами обслуживающему персоналу действительно было не впервой, но так то – не в открытые двери… – Да, эти ребята решили, что раз дверь нараспашку, то, видно, нарочно для них. – Гм… – я удивленно развернулся и направился к главному терминалу. Возможно, кто-то действительно оставил зачем-то команду общему компьютеру держать дверь открытой, и наверняка оставил к этому какое-то обоснование в виде служебной записки. – Ох уж эти военные игры… – проворчал Олаф себе под нос, не отставая от меня. Но вместо того, чтобы засветиться, вынырнув из ждущего режима, обычным приветствием, экран гордо продемонстрировал нам скудную запись: «Система отключена». – Это еще что такое? – озадаченно вырвалось у моего коллеги. – Понятия не имею. Наверное, какой-то сбой. – Я попробовал запустить компьютер, на что получил еще менее вразумительное сообщение, продублированное к тому же из динамиков голосом моей сестрицы: – «У вас нет прав на доступ к системе. Обратитесь к администратору». – Ох, да брось ты!.. – пробормотал я, будто Линор могла меня слышать, и нажал на серебряную «пуговицу» на воротнике своего кителя: – Линор? – Устройство по имени распознало нужного адресата и, не беспокоя остальных на короткой связи, продублировало оклик в ее коммуникаторе. – Мм… Эрвин? – Кажется, я ее разбудил. Линор только недавно вернулась из экспедиции в древнюю Ассирию и еще не совсем адаптировалась. После каждого путешествия полагался непременный отпуск в несколько дней, чтобы мозг не страдал от слишком сильных перегрузок. Собственно говоря, он все равно страдал, и для многих наших старших коллег это закончилось печально. Но, как могли, мы старались смягчать удары, и прогресс все же не стоял на месте, делая подобные вылазки все безопаснее. – Извини, Ли, кажется, у нас технические проблемы. С главным терминалом. – А… – голос сестренки стал несколько более заинтересованным. – Что вы там натворили? – Мы – ничего. Похоже, у нас какой-то сбой. – Или диверсия, – прибавил Олаф не совсем серьезно. – Ух ты!.. Откуда у нас диверсии? Шутите? – Очень на это надеюсь, – искренне пожелал я. – Хорошо, скоро буду. Экран мигнул и погас окончательно. Что-то случилось и с общим светом. Он резко стал приглушеннее. Мы переглянулись. В серых глазах Олафа нарождающимся льдом потянуло стынью еще не совсем явное беспокойство. – Похоже, и правда стоит объявить тревогу… – пробормотал Олаф. – Похоже, придется… – согласился я.***
Где, собственно, хранимся настоящие мы? В нашей памяти? Не в чужой. Только в нашей собственной. Но память ненадежна и эфемерна. Она так же изменчива, как мы. Подвержена нашим настроениям и состояниям. И исчезает вместе с нами. А порой мы ощущаем себя не только эфемерными, но и воображаемыми. Ведь если можно найти почти любое нужное сознание в другом пространстве и времени, всего лишь задав параметры и настроив поиск, то чем мы лучше? Правда, все же не всегда можно найти что-то идеально подходящее именно там, где нужно, но что поделать, любые условия и данности создают ограничения и условности. Но хотя бы похожее на то, что нужно, найти можно почти всегда. Так что нам в том, существуем мы или нет? Какая, в сущности, разница? И в том, существует ли кто-то еще – просто гипотетическая возможность, призрак, эфемерность, случайное кратковременное соединение элементарных частиц. Но все-таки, пока мы есть, нам есть до этого дело. Голос Олафа показался мне неверящим и отчужденным. Из какого своего иного измерения он заговорил со мной? И в каком новом странном мире я его услышал? Не слишком ли мы беспокоимся? У нас ведь всего-навсего вышел из строя главный компьютер, не так ли? И человек, который прекрасно в нем разбирается, уже в пути. Если и существует опасность, то разве что для жизнеобеспечения на Луне, на которой никто так до сих пор и не озаботился произвести терраформирование, что и делало ее такой удобной для размещения автономного объекта с ограниченным допуском. Едва ли тут можно было повредить подобное, закатив случайную цистерну. Но я знал, что мы оба испугались не просто того, что могло выйти из строя тонкое и сложное оборудование и это может оказаться на нашей совести. Это было нечто другое, глубинное, почти суеверное и атавистическое. Пусть все наши «путешествия во времени» на деле не так уж опасны – никто не попадает в свой собственный исторический поток, только в «смежные». Каждое перемещение порождает новую вероятность, число которых стремится к бесконечности. Каждое мгновение само по себе порождает бездну новых вероятностей. Так что же может произойти? Да все что угодно. Эти возможности тоже стремятся к бесконечности. Заслышав странное жужжание, я резко оглянулся, посмотрев Олафу за спину. Олаф, невольно вздрогнув, обернулся и изумленно застыл: – Это еще что за бредятина?! От все еще открытой двери к нам катил маленький робот-почтальон, этакая передвижная хромированная тумбочка из той антикварной рухляди, что то и дело появляется у нас на станции и оседает затем по углам, обретая там подобие вечного покоя. – Хичкоковщина какая-то! – возмущенно фыркнул Олаф. Я не совсем понял, что он имел в виду. Робот подкатил поближе к терминалу, замер, и с характерным щелчком и звяканьем его металлическая макушка распахнулась. В открывшемся верхнем плоском ящичке лежал всего лишь сложенный вдвое тонкий пластиковый листок. – Есть и попроще способы передать сообщение, – с подозрением заметил я, протянув руку к листку. – Надеюсь, в соседнем ящике у него не бомба, – критически прокомментировал Олаф, но в его тоне засквозили облегчение и ирония. Происходящее уже явно напоминало дружескую шутку кого-то из наших коллег – никому другому не пришло бы в голову использовать антикварного робота, да никто другой с ним бы и не разобрался. Это успокаивало. Если бы еще с компьютером было все в порядке…. Датчики робота погасли, адресата он так и не назвал. Кстати, а не Линор ли отправила его впереди себя? Хотя зачем бы, если она могла связаться с нами по рации в любой момент? Или с рациями у нас уже тоже проблема?.. Но за полминуты она не успела бы послать к нам робота. – Кстати, мы еще собирались предупредить Антею, – напомнил я Олафу. – Точно, – откликнулся тот, нажимая на «пуговицу» на воротнике своего мундира. – Антея? У нас тут вот какая закавыка… Отлично, со связью порядок. Я развернул листок и взглянул на четко отпечатанные строчки: «Ave, друзья мои! Если вы еще живы, вам, несомненно, будет приятно узнать, что мы отыскали священный Грааль и теперь знаем, как можно по-настоящему изменить, а вернее будет сказать, исправить и направить историю. Допускаю, что все произойдет не совсем мгновенно, если можно так выразиться, и вы успеете прочесть это письмо, пока катится волна. Но если и так, очень скоро вы будете жить совсем в другом мире, если, конечно, вам найдется там место. Да и в любом случае, это уже будете не вы. Вы еще можете попытаться остановить нас, но у вас ничего не выйдет. Когда вы получите это послание, изменения уже сильно разрушат связь времен. На всякий случай мы внесли несколько технических поправок в механизм переноса, вам придется слишком долго от них избавляться. Времени на это у вас просто не будет. Как вы понимаете, это письмо отправлено подобным образом потому, что главный компьютер после нашего отбытия выйдет из строя. Надеемся, вы восхищены нашим подвигом! Теперь мы действительно можем заставить время служить нам и высшей цели, к которой должно приблизиться человечество! Прощайте! Искренне ваши Ралес Линн, Нейт Карелл». – Чушь какая! – вырвалось у меня. Послышался резкий лязг. Только через секунду я понял, откуда он взялся. Не то чтобы я сильно ударил несчастного, ни в чем не повинного робота, но, видимо, недавнее двухмесячное пребывание в голове Ричарда Первого Английского не очень хорошо сказалось на моей уравновешенности. Робот, задребезжав, откатился в сторону, а я недоуменно посмотрел на ссадину на ладони. Да… рано или поздно почти все мы сходим с ума… – Ты чего? – с тревогой воскликнул Олаф. Я махнул листком и снова прижал «пуговицу» на своем воротнике. – Всем! – рявкнул я, и «пуговица» ожила: – Тревога номер один! – Что?! – повторил Олаф пораженно. Я сунул ему листок. – Даже если это шутка. Так шутить не стоит!.. И прямиком двинулся к капсулам у дальней стены. Если кто-то действительно совершил перемещение, то некоторые из них должны быть заблокированы – чтобы принять переместившихся обратно: по умолчанию все должно возвращаться на свое место. Или они даже не пусты, если кто-то отправил в прошлое лишь «психоматрицу», которая должна по возвращении наложиться на «оригинал» и слиться с ним. Но это сейчас маловероятно, если… Но они не пустовали. И это поразило меня еще больше. Если кто-то отправлялся куда-то до конца жизни, то не естественней ли было отправиться туда по-настоящему, а не в виде собственного электромагнитного призрака, в котором, строго говоря, нет ничего живого, пожертвовав всем остальным? Для этого надо или действительно хорошо повредиться рассудком, или… или Линна и Карелла кто-то подставил. Но кто? Ведь не кто-то же из наших. Нас совсем немного, ни за кем невозможно заподозрить и представить такого. И не кто-то же со стороны – это было бы полной дикостью, никто другой не знал бы, что нужно делать. Правда, приходил на ум еще один вариант, но он был еще более безумен – если исключить то, что он был все же возможен. Если мы можем вселиться в чужие мозги в прошлом, то, теоретически, кто-то в будущем может проделать то же самое с нами самими. Омерзительная мысль, не так ли? Здравствуйте, ночные кошмары! Но почему еще меня так изумило то, что в капсулах кто-то был? Потому что обычно вся операция по запуску в прошлое и возвращению обратно занимает не больше нескольких минут, да и те уходят, в основном, на подготовку и на погружение в искусственный транс, а затем время становится очень условной величиной. Но не сейчас. Сколько времени мы с Олафом уже были на месте? Сколько времени Линн и Карелл, погруженные в транс, уже находились в капсулах? Сколько времени тут возились техники со своей цистерной, явно никого не заметив? Что бы ни произошло, Линн и Карелл зависли «между мирами», возможно, просто из-за технических неполадок, не в состоянии вернуться. Пока еще электроника следила за тем, чтобы они продолжали дышать, и чтобы сердца не останавливались. Но надолго ли этого хватит? Рация снова ожила одновременно с появлением в дверях Линор. В руке у нее был стакан с апельсиновым соком. – Что случилось? – осведомилась Линор, оглядываясь. – Что произошло? – услышал я заинтересованный голос отца через рацию. – Скажи, пожалуйста, – спросил я его, приветственно махнув Линор, – бывало ли когда-нибудь, чтобы техника настолько выходила из строя, что кто-то оставался в капсулах на полчаса или больше? – Пока нет, – ответ обманчиво безмятежный. – Терминал отключен. А еще у меня тут письмо – то ли дурацкий розыгрыш, то ли предсмертная записка! И еще непонятно, чья предсмертная. – Поясни-ка! – Теоретически, возможно ли уничтожить настоящее, воздействуя на прошлое? То есть, знаю, теоретически всегда этого опасались. Но практически – это ведь невозможно? – Если возможно, то не так, как мы это обычно делаем. – Ты что-нибудь знаешь об этом? – спросил я тихо. Пауза была недолгой, да я и не ждал долго, прежде чем добавить: – А Линн что-нибудь об этом знал? Линн был вторым на Станции по старшинству. Его уровень допуска был близок к отцовскому, и куда выше нашего. Хотя бы относительно того, что считалось старыми неподтвержденными гипотезами или неудачными экспериментами. – Я почти на месте, – сообщил отец, и связь прервалась. Олаф у терминала вводил Линор в курс дела, пока она недоуменно перебирала первые простейшие способы реанимации, чтобы убедиться, что они не действуют. Кивнул на неприкаянного робота, а затем подсунул ей под руку злополучный листок. Я не увидел ее реакцию, потому что в этот момент в зал вошла Антея, с тем же вопросом: – Что у нас стряслось? А за ней почти одновременно появились Фризиан и Гамлет, стараясь при этом держаться друг от друга подальше. Эти двое друг друга недолюбливали. Но и сцепиться еще не успели. Прямо за ними появился отец. Завидев меня у капсул, он тут же направился ко мне, лишь мельком бросив взгляд на терминал, у которого столпились остальные. – Папа! – Линор помахала рукой, в которой сжимала листок. Отец успокаивающе кивнул, не сдерживая шага. – Постарайтесь поскорее восстановить систему! Я сейчас подойду. – Письмо сейчас у них, – уточнил я. – Я догадался, что это за бумажка, и робота тоже увидел, – отец в упор посмотрел на ближайшую капсулу, в которой покоился Линн – на большое, пластиковое, замкнутое со всех сторон яйцо с прозрачной верхней половинкой-колпаком. – Ab ovo, – еле слышно и совсем невесело усмехнулся он себе в усы. – А? – переспросил я, не уверенный, что расслышал верно. – Ab ovo? – Он имел в виду форму капсулы, или просил рассказать все с самого начала? Но мне показалось, эти слова были обращены не ко мне, а если и ко мне, то риторически, как некая констатация. – Римляне могут оказаться правы. Именно с этого может все и начаться, – он с неуловимой насмешкой кивнул на капсулу. – Ты думаешь, это все всерьез?.. Ты знаешь, что это возможно и знаешь его возможности? Ты ведь знаешь его дольше всех! Он пожал плечами. – Рано или поздно такое могло случиться. Даже вы догадывались. Вы соблюдали правила и были осторожны. Зачем-то. Только привыкли, что все безопаснее, чем кажется. Сделать что-то опасное в нашем деле, надо, конечно, постараться. Случайно не сделаешь. По счастью. По крайней мере, весьма низка вероятность. Он отвернулся и двинулся к терминалу: – Что у нас с компьютером? Антея издала радостный клич, и я почувствовал что-то похожее на облегчение. – Получилось запустить! Линн перекрыл доступ своим паролем, но я же их все знаю, только он переставил символы!.. – Антея резко замолчала. – Открыть-то мы его открыли, – мрачно добавила Линор. – Но внутри просто жертва Потрошителя без грима. Он стер все, до чего мог дотянуться. Но мы попробуем что-нибудь восстановить. – Если бы он сразу удалил все, он бы даже отправиться никуда не сумел, – заметил я. Мы говорили только об одном человеке. Нейта никто не принимал всерьез. По крайней мере, как злодея. Среди нас он был новичком, самым обычным жизнерадостным парнем, которому все было интересно, не больше. Хоть под письмом и стояли два имени, обращался к своим адресатам, к нам, лишь один. – У меня вопрос, – подал голос Фризиан. – Если они все еще тут, почему бы нам не отключить им жизнеобеспечение? – Не поможет, – ответил я. – Да я как-то и не собирался им помогать, – Фризиан со зловещим намеком приподнял брови. – Нам не поможет, – уточнил отец. – А тебе лишь бы кого убить, – проворчал Гамлет, поглядывая на Фризиана, по обыкновению, косо. – Может, нам пригодилась бы лишняя энергия, – пожал плечами Фризиан. – Им-то она уже ни к чему. Сами отказались. – Антея, – окликнул отец, – пожалуй, нам понадобится, чтобы ты переустановила для них таймеры, когда у нас хоть что-то заработает. Чтобы они вернулись тогда, когда мы будем готовы. Антея сосредоточенно кивнула. Какое-то время они с Линор, тихо переговариваясь, перебирали в четыре руки клавиши, пытались расшевелить чувствительные панели, и наконец на экране всплыло нечто, отдаленно напоминающее обычную программу запусков, но во всех открывшихся маленьких окошках, напоминающих фасеточный глаз стрекозы, мельтешило что-то несусветное. Отец, вдруг уловив что-то среди этого мелькания, протянул руку к одному из квадратов, и тот, будто распускающийся цветок, раскрылся в воздухе голографическим изображением кроваво-красного мерцающего шара. – Что это за жуть? – тревожно спросил Гамлет. – Детектор парадокса. Большинство из вас, наверное, и не знало, что он существует. Это очень старая программа. – А что означает этот жуткий цвет? – Он означает, что мы потеряли доступ в большую часть обычно открытого нам прошлого. И продолжаем терять еще оставшиеся связи. – То есть, механизм переноса полностью выведен из строя… – Боюсь, что хуже, – мягко поправил отец. – Если детектор действует так, как предполагалось при его создании, то это наше с вами прошлое выведено из строя. Когда-то о такой опасности беспокоились больше, чем сейчас. Наши обычные операции, что бы мы ни делали, это менее чем булавочные уколы, тут же затягивающиеся, предположительно крайне мало воздействующие на всю массу параллельных потоков. Достоверных свидетельств тому, что это не так, пока не наблюдалось. Но если внести в нарушение план и последовательность, не умножить, а ограничить вероятности развития, охватить достаточно большой масштаб, слишком сильно сбить волну, получить другой рисунок интерференции... то, хотя сделать это крайне сложно, опасность все-таки существует. – Но как?!. – пораженно спросил Гамлет. – Тебе не кажется логичным, – вкрадчиво заметил Фризиан, – что если вероятно все, то в какой-то степени вероятно и это? Гамлет отчаянно помотал головой. – Не верю! – Увы, – сказал отец, – вера здесь ничего не решает. – Пока эта возможность существовала только гипотетически, в теории, – угрюмо пробормотал Олаф. – А теперь, выходит, что и нашей практики уже… э… не существует? – Ну разумеется, не совсем. Мы же с вами еще разговариваем, значит, какие-то шансы у нас еще есть. Паниковать не стоит. Олаф подтянулся, фанфаронски выпятил грудь и щелкнул каблуками. – Какая паника? Зря мы тут, что ли, почти военный объект?! – Правильная позиция, – одобрил отец. «А смотрится траурно», – подумал я. Мундиры-то у нас черные, хотя раньше напоминали мне скорее войну Севера и Юга с черным вместо синего; хорошо еще, без «адамовых голов», такое сочетание нередко случалось в далеком прошлом. И ведь наверняка этот цвет был выбран когда-то не из пустого пижонства и не из ложной скромности тихих ученых крыс. В какой-то мере это всегда было завуалированным предостережением. Хотя, о чем это я? Это же всего лишь самый распространенный цвет в пространстве. Цвет пустоты, и это только подчеркивают наши значки золотых спиралей – то ли раскручивающаяся по спирали история, то ли просто галактика со сверхмассивной черной дырой в сердцевине, затягивающей ее в себя, как водоворот – если подходить к делу должным образом мелодраматично. – Если бы еще не это проклятое буферное время… – проворчала Линор. Буферное время – это полная невозможность попасть в недавнее прошлое. Для механизма переноса это просто установочное время – «продолженное настоящее», темпоральная стартовая площадка, несмотря на точность, с какой всегда работали наши таймеры возврата. Таким защищенным «настоящим» являются последние лет пятьдесят. Это как-то связано с тем, что невозможно попасть именно в «собственное» прошлое, а смежные потоки в это время проходят, не то чтобы фактически, а, для самой нашей техники, очень близко. Более дальние она не захватывает, «собирая в пучок» именно эти, зато и проникновение в более ранние времена становится, благодаря этому, «прицельней», или это уже не было бы никаким перемещением «во времени» – просто бесконтрольным блужданием в вероятностях с минимальной возможностью возвращения. К тому же, неким образом, механизм использует это время для накопления энергии, потому оно является «мертвой зоной». И еще одной преградой опасностям и путанице. – Наше буферное время нас бережет… – почти беззаботно проговорил Фризиан обычную шуточную присказку. – А в чем дело? Мы еще можем куда-то попасть? – Да, – ответила Линор. Антея просто рассеянно кивнула, продолжая разворачивать какие-то схемы. – Я уже вижу, что есть кое-какие «окна». – А как было бы славно попасть просто во «вчера» и не дать им сделать ничего подобного… – Супер! – вдруг воодушевилась Антея, перебив ее. – Самое главное, мы знаем, куда они отправились, данные о последней точке перемещения отлично сохранились! – Антея указала на нужный квадрат, и в воздухе развернулся ярко-зеленый объемный график. – Файл немного поврежден, мы видим только одно четкое перемещение, но мы успели вовремя, файл не стерся полностью. В этой точке фиксируется присутствие обоих. – Прекрасно! – воскликнул Гамлет. – Подожди, – покачала головой Линор. – Данные о том, где они «сейчас», у нас есть. Но это далеко не одно из «окон». Мы не можем туда попасть. – Что, совсем?!. – голос Гамлета подскочил на октаву вверх. А вот это уже почти тянуло на панику. – Мы над этим работаем, – сдержанно ответила Линор. – Спокойно, Гамлет, – ободрил я. – В самом худшем случае это как операция под наркозом. Ничего не заметишь и ничегошеньки не вспомнишь! – Откуда тебе-то знать? – возмутился Гамлет. Я покосился на него с недоверием. Действительно ли его обуревают какие-то метафизические сомнения, или он выражает так свое неодобрение самой идеи несуществования «с самого начала»? Если так, то я и сам ее не одобрял, и все присутствующие, полагаю, тоже. Но это же не повод терять голову. И не повод раздражаться на Гамлета, – мысленно добавил я, – если на самом деле меня раздражает то же, что и его. – Физическое перемещение исключено полностью, – продолжала Линор. – Перемещать психоматрицы мы еще можем. – А куда? – чуя подвох, уточнил Олаф. – Туда, куда нужно, по назначению? Куда они и отправились? – Нет. Туда вообще никак. – Сколько времени может занять тестирование и наладка? – спросил Фризиан. – Часов четыреста, – отрешенно отозвалась Антея. – Минимум. Это только тестирование… – Похоже, придется обойтись без него? – Фризиан укоризненно посмотрел на наливающийся багровым светом мерцающий шар. – Без него все будет и вовсе бессмысленно, – сумрачно сказала Линор. – Какие действия нам еще доступны? – поинтересовался отец. – Любые. Включая бессмысленные. – Ну, мы можем зацепить чужое сознание, – критически ответила Антея. – Отыскать двойников в «окнах»… Можем даже найти двойников в нужном нам времени. Можем отправить туда что-нибудь из «окон», но не можем ничегошеньки переслать туда отсюда… – Стоп, – вставил я недоумевающе. – А разве нельзя запрограммировать отправку самих себя из «окна», переместившись сперва в «окно»? Можно же заложить такую программу?.. – «которая сработает, когда мы будем уже не здесь», – собирался продолжить я, но меня перебила Линор: – Невозможно. Ты упускаешь, что психоматрицу нельзя вырвать из чужого сознания и отправить дальше, будто ничего не случилось. Она накладывается прочно и надежно, практически срастается с носителем, но ее можно вернуть. Назад она вернется по старому «следу», но отправить дальше по новому пути – потеряется привязка, и ее просто рассеет в пространстве. – Перспективка… – усмехнулся Гамлет. – Всегда просто мечтал рассеяться в прост-ранстве!.. – Но можно попробовать отправить кого-то другого вместо себя, – предложила Антея. – Объяснить им кое-что, ну, скажем, каким-нибудь своим двойникам и… – И сделать ставку на котов в мешке, – заключил Фризиан. – Это же не переселение душ. Мало ли, что они на нас похожи по какому-то неполному набору параметров. Они ничего не знают, не могут ни с чем сравнить, могут отнестись ко всему, что исходит от нас, настолько критически, что пиши пропало. Да просто с ума сойдут. И кто им сможет что-то объяснить? Линн и Карелл, с которыми они встретятся? Уж они, надо думать, объяснят… – Если они встретятся, и Линн и Карелл заподозрят в них что-то похожее на нас, они могут подумать, что у нас все получилось и просто уничтожат их, пока они не придут в себя, – трезво заметил Олаф. – Это у тебя еще оптимистический прогноз, – невозмутимо пожал плечами Фризиан. – А что может случиться хуже? – академически заинтересовался Олаф. – Мало ли что, – загадочно отозвался Фризиан. – А если скомбинировать все эти действия? – спокойно спросил отец. Линор с удивлением оглянулась, помедлила, но не сказала на этот раз просто «невозможно», да и трудно было бы заподозрить в легкомыслии отца, посвятившего станции больше времени своей жизни, чем мы с ней прожили, разве только не считать нас вместе взятых. – Если мы переместим психоматрицы наших наиболее удачных двойников, сперва внедрив в их сознание наши собственные психоматрицы, которые с ними «практически срастутся», то что-нибудь да получится. Хотя, не спорю, это будут уже вторичные копии, мы потеряем изрядную долю психической энергии, можем потерять память, частично или полностью, временно или окончательно – это еще будет зависеть от того, насколько удачных двойников мы сумеем подобрать, чтобы их сознания меньше конфликтовали с нашими, и с теми, с которыми их придется совместить на месте. Но шанс вернуть ее у нас будет. Ведь у нас будет необходимость ее вернуть. – Вторичные… – пробормотала Антея, задумчиво потерев указательным пальцем переносицу. – Есть даже шанс, что не совсем вторичные! Уже готовая психоматрица может быть воспринята механизмом очень органично и без потерь, другой вопрос – акценты и векторы. Перемещая из «окна» сознание двойника с подсаженным своим, мы автоматически смещаем акцент на двойника, он становится ведущим, и мы не можем подавить его искусственно, иначе свое подавим еще больше и отодвинем себя на такой третий план, что точно уже ничего не вспомним. И нам все-таки придется положиться на терпение «котов в мешке». Главное, подобрать их как можно аккуратнее. А когда мы что-то вспомним, у нас не будет проблем – если их психологические структуры будут практически идентичны нашим, а именно нам принадлежат все знания о происходящем, это будет все равно, как если бы наше сознание и было ведущим, ведь оно окажется в той ситуации самым важным для выживания их всех. А полная адаптация двойников из конечного пункта к текущему месту-времени тоже будет всем только на пользу. Главное, максимально снизить уровень возможного конфликта. – Прекрасно, – кивнул отец, – действуйте. – Папа, – неуверенно проговорила Линор. – Но ведь память мы все-таки потеряем в любом случае. Система не рассчитана на подобное. Два сознания – куда ни шло, но три!.. – Она покачала головой, затем пожала плечами и махнула рукой. – Простите, – опомнился вдруг Гамлет. – А наших двойников в нейтральном времени… в окне… этот маневр не убьет? – Не должен, – бодро откликнулась Антея, не поворачиваясь от клавиатуры. – Все расчеты производятся здесь. А там все наши манипуляции займут миллисекунду. Правда, скорее всего, мы не сможем стереть им память о произошедшем, но на том уровне, думаю, наши знания им и не пригодятся, и не повредят. Все, чем мы не пользуемся, отходит на второй план, неизбежно. Так что это не будет мешать им жить нормальной жизнью, и очень скоро окажется для них полнейшей абстракцией. В любом случае будет иметь смысл только то, что нужно им на месте… – «Скоро» – это в смысле, если… когда все кончится, и когда все вернутся на свои места? – недоверчиво сказал Гамлет. – Ну, ладно… – Тебя что-то беспокоит? – полюбопытствовал Фризиан. – Какая разница? Это же не переселение душ, всего лишь двойники. Ничего личного. Убьет это их или не убьет, их «окно» тоже исчезнет, если у нас ничего не выйдет. – А ты не задумывался, – ехидно парировал Гамлет, с неожиданным хладнокровием, – что если мы все вспомним, и они узнают, что им причинен вред, то помогать нам они не станут и не захотят, как минимум, возвращаться туда, где их нет! – Гм… – сдержанно обронил Фризиан, – тогда, судя по всему, нам будет предстоять очень долгая жизнь вместе. В далеком прошлом. – Может быть еще веселее, – предположил я. – Если их некуда будет «сбросить», мы можем очень дружно вместе с ними вернуться сюда и никогда уже от них не избавиться! – Нда, – протянул Олаф. – Девушки, слышите? Пусть у них все будет хорошо, о’кей? Нам это тоже жизненно важно! – Сказки! – воскликнула Линор. – Насчет «не избавимся». В случае смерти носителя следует автоматический сброс, и мы возвращаемся на место в первоначальном виде! – А двойной сброс тоже получится? – полюбопытствовал я. – Кажется, ты что-то говорила про «третьих лишних» – еще неизвестно кто кого вытеснит! Линор посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. – Прекрати, Эрвин! Только этого не хватало! – И я понял, что это возможно. – Может, хватит уже? – укоризненно оглянулась Антея. – Все должны выжить, что тут непонятного? – Должны так должны, – поддакнул Олаф. – Кажется, мы уже говорим под руку, – заметил Фризиан и, согласившись с ним, мы отправились в другой конец зала, осмотреть незанятые капсулы – все ли с ними в порядке. Много времени это не заняло, но все-таки хоть как-то отвлекало. А потом наведались в смежный маленький зал, уставленный креслами, столиками и пальмами в кадках – к кофейным автоматам. Мы допивали по третьей чашке, когда нас позвали обратно. Кофе для девушек мы прихватили с собой, чему они очень обрадовались. Отец пару раз заходил к нам, и мы пришли к выводу, что ему это уже вряд ли нужно, в обратном случае, он бы наверняка нас об этом известил. – Итак, – объявила Линор, – наш конечный пункт: шестнадцатый век, Франция, незадолго до Варфоломеевской ночи. Напоминаю, что мы не можем попасть туда заранее, иначе рискуем оказаться в другой вероятности. Мы переместимся в тот же день, в котором зафиксировано присутствие их обоих с полной достоверностью, несколькими минутами позднее, для верности. Если бы мы могли отправиться туда непосредственно, поток был бы очень удачный – подходящие двойники поблизости нашлись сразу же. Возраст, социальный статус, внутренние связи в группе практически идеальны. Другие подходящие двойники обнаружились только в одном из окон. Зато они также взаимосвязаны, возраст и психика достаточно гибки для подобного приключения, и потом, конец двадцатого века – хоть и не совсем еще достаточный уровень цивилизации, но мышление у людей той эпохи уже достаточно футуристическое, они должны это выдержать. Процентный уровень психического соответствия, если сделать скидку на все обстоятельства, очень высок, можно сказать, идеален. – Ну что ж, – воскликнул Олаф. – Прекрасно! Тогда – прямиком к делу? – Разумеется, – Линор ответила без выражения, выглядело это предупреждающе. – И все-таки совершенный идеал, увы, недостижим. У нас бы с ними проблем не возникло – у нас есть все объяснения, а у них – способность нас понять. Но вот как они будут понимать друг друга, по крайней мере в четырех случаях из семи, вызывает некоторые сомнения. – Что вы имеете в виду? Терять ведь нам все равно нечего, – отмахнулся Олаф. – Терять нечего, но будет лучше, если вы будете предупреждены. Линор вывела досье в голографическую проекцию. – Да… – через некоторое время проговорил Фризиан. – Могут и не понять. – Но… – Гамлет прочистил горло. – Если они и правда похожи на нас, они все же, надеюсь, поймут, что… э… цель оправдывает средства… – Может быть, – критически покачал головой Фризиан, – но я бы так не надеялся. Все-таки на самом деле это не мы – всего лишь относительное и довольно условное повторение определенных психических структур, подобное строению кристаллических решеток… – А других вариантов точно нет? – поинтересовался Олаф. Я покосился на отца. Он был невозмутим и только поглядывал на часы. Судя по всему, тут не просто так копались столько времени, чтобы еще тратить его на розыгрыши. – Увы, нет, – покачала головой Линор. Было что-то в ее голосе от забивания последнего гвоздя в крышку гроба. – Остается только положиться на максимально возможное внутреннее соответствие всех компонентов. Иначе все развалится, и мы потеряем последний шанс. Других вариантов в «окнах» очень мало, и все они гораздо хуже по тем или иным причинам. – А теперь, – поторопила Антея, – краткое ознакомление с досье двойников из конечного пункта. – Парадоксально, но мы вздохнули с облегчением, так как эти действительно были похожи на нас, хотя именно поэтому у них и могли бы быть огромные проблемы с двойниками из другого времени. Но сходство именно с собой почему-то всегда успокаивает, невзирая уже на все остальное. – Ну что ж, – подытожил отец. – Это всё. – И это «всё» прозвучало дьявольски «просто». Как «просто – конец». – Если у вас есть вопросы, то времени у нас нет. Ввод программы и – по машинам, дамы и господа! Если нам повезет, мы еще все обсудим. Мы как зачарованные посмотрели, как Линор и Антея запускают программу, и – наступило время идти к капсулам. – Никогда не думал, что все так закончится, – отрешенно пробормотал себе под нос Гамлет. – А может, и к лучшему… «ничего не заметим и ничего не вспомним…» – Рано обрадовался! – возразил я, и Гамлет невесело усмехнулся. Хлопнув его по плечу, я пошел к своей капсуле. Странно. Казалось бы, все так просто и совсем не страшно, мы спокойны, совершенно спокойны, никакой паники. И я спокоен, я почти ничего не чувствую. Но почему каждый шаг дается с трудом, будто воздух превратился в прозрачный клей? Оглядываться не стоит. Я окинул взглядом ждущую капсулу, гладкую, отполированную, обтекаемую. Что было прежде – курица или яйцо? Если обратить время вспять, в вопросе останется столько же смысла. Я забрался в капсулу, коснулся нужной клавиши, и верхняя прозрачная половинка яйца плавно закрылась крышкой хрустального гроба. Запаянная со всех сторон капля в море – она тоже растворится. Да какая разница? Разве каждое мгновение, всегда, везде и повсюду, не то же самое?.. Каждое мгновение – ab ovo. Уже не здесь. Где-то еще.