Есть кое-что, что я ненавижу в японском метро.
Ощущая, как твои ноги (не намеренно, но всё-таки) используют в качестве опоры, чтобы устоять и не грохнуться на пол движущегося поезда, при этом безнадёжно пачкая кроссовки и штаны; принимая коллективные и одиночные толчки в спину локтями, плечами, ладонями и даже головами; пытаясь при всём при этом самостоятельно удержаться и не навалиться на кого-нибудь и не придавить, ты с горечью понимаешь:Здесь всегда ужасно многолюдно.
- Уваа! – посреди непрекращающейся ни на секунду болтовни вдруг отчётливо раздаётся детский вопль. Подняв хмурый взгляд и получив очередной пинок под рёбра, я увидел в паре метров от себя мать с маленькой девочкой лет четырёх-пяти. – Ой, мамочка!!! Больно!!! Наблюдая, как растерянная женщина прижимает к коленям свою хныкающую дочку, словно боится потерять её в этом "толкучном" хаосе, и, осознавая, что остальные взрослые и не думают хоть как-то облегчить маленькой девочке поездку или хотя бы извиниться, можно понять ещё кое-что:Люди здесь, как правило, становятся очень эгоистичными.
Но, чёрт, я снова слишком задумался! Не успел я и глазом моргнуть, как сзади начала напирать людская масса, размеренными и ощутимыми толчками направляя меня к одному из выходов из поезда. Чёрт, я же сейчас в двери впечатаюсь! Ну, всё: прощайте мама, папа, баскет, Куроко, сенпаи, тренер... Ааа, блин!..Но там, где есть «ненавижу»,
- Э..?Всегда будет то, что «нравится».
Когда я думал, что уже ничто меня не спасёт от объятий с входной автоматической, меня неожиданно резко и сильно потянули за локоть в противоположную сторону. Когда меня прислонили спиной к чьей-то крепкой груди, а чужое сбившееся дыхание опалило мне ухо и шею, я всё-таки решился открыть глаза. Напротив я сразу же увидел упирающуюся в металлическую стену поезда смуглую мужскую руку, а точно такая же, только правая, и прижимала меня к чужому телу, спасая от «счастья» побывать в больнице с, как минимум, разбитым носом. Я тут же развернулся, желая поблагодарить своего спасителя и перестать так тесно к нему прижиматься, и... обомлел. Чёрт. Побуравив меня крайне удивлённым взглядом несколько секунд (которые, впрочем, показались мне не иначе как вечностью, блин!), Аомине молча, словно так и надо было, выпустил меня из объятий и отвёл взгляд (постойте, он что, смутился? да не... не может быть...). Поезд внезапно тряхнуло, и я (всё-таки!) впечатался в стену, но, к счастью, спиной, а не рожей. Аомине же, чтобы не врезаться по инерции в меня, резко выпустил вперёд руки и опёрся ладонями о выступы по обе стороны от моей головы. В таком положении мы и продолжили поездку... Чёрт. Снова. Вокруг по-прежнему была толкучка; люди по-прежнему гудели, как отлаженный механизм; маленькая девочка всё так же хныкала, а мне... мне стало как-то ужасно неловко. Потому что всё происходящее вокруг словно отошло на второй план, стало каким-то серым и бессмысленным. И в то же время казалось, что меня буравят взгляды сотен глаз, хотя наделе на меня смотрели только тёмно-синие напротив. Присутствие Аомине... слишком, чрезмерно ощущалось. Тем более, в такой... непосредственной близости. Его руки словно преградили мне пути к отступлению, предотвратили даже возможность сделать какой-нибудь финт, увернуться, отодвинуться, сбежать... Чёрт. Снова чёрт. На поворотах, или когда людям снова было мало места, Аомине придвигался ближе. Порой, даже слишком, и я тогда чувствовал на коже его дыхание. Наши тела непроизвольно сталкивались друг с другом, и я начал ощущать зудящее покалывание на кончиках пальцев рук (которые стали яростней сжиматься в кулак) и ног (которые нервно поджимались в моих кроссовках). Моё бешено колотящееся сердце тоже давало о себе знать; тяжёлый ком во внезапно пересохшем горле никак не желал сглатываться; а нетерпеливое, мучительное и такое напряжённое, что хотелось заёрзать на месте, возбуждение делало джинсы ужасно неудобными. Картину моего позора довершал расплывающийся жаром на щеках румянец. Да что б тебя. И я знал, что Аомине испытывал то же. Чувствовал, видел, понимал – как хотите... Но мы молчали. Оба. Просто не знали или, скорее, не могли что-то сказать... Ведь, с момента, как Аомине предложил мне «встречаться» без продолжения: «...на баскетбольной площадке», прошло меньше недели, и я ещё не смог толком поверить и свыкнуться с этой странной (тупое слово, но по-другому и не скажешь) мыслью. Да, чёрт, я просто в шоке! Хотя надо признать: я и сам думал об этом. О нём... обо мне... о н... о нас. О нас, как бы, вместе... Много раз. Очень много и (как мог, и как позволяло воображение) в подробностях. И вообще, я хотел этого... Но разве Аомине можно об этом сказать, даже сейчас?! Да ни черта! Блин. Блин. Снова блин. Стою тут красный, как дебил, и думаю о том, что хотел бы встречаться с парнем... Нет, не так - именно с Аомине... А он, тем временем, смотрит на меня и что-то тоже думает. Стоит рядом и смотрит... И, может быть, что-то додумается сделать... Я, по крайней мере, надеюсь. Нас же за его спиной не видно будет, верно?.. Это ведь не Америка, здесь чувства на показ не выставляют. Хотя я бы не сказал, что поцелуи двух парней в общественном месте в Америке очень уж приветствуются...***
Я действительно ненавижу японские поезда метро?