Something

Первый луч солнца касается смятых простыней и торчащих пяток. Неощутимо, чтобы вдруг не разбудить спящих в розовом раннем утре. Там за окном почти весна, хоть и февраль, и ясное небо с щебечущими птичками. Ворох из одеяла шевелится, и к тому моменту, когда свет добирается до лица, Намджун уже просыпается. Он осторожно переворачивается и тычется носом в затылок Юнги. Будить его совсем не хочется, да и поспать подольше, наверное, тоже. Намджун понимает, что вставать в такую рань в воскресенье это преступление, поэтому он придвигается чуть ближе к Юнги и кладет ладони на его живот, чуть поглаживая. Внутри будто пушинки щекочут, когда тот разворачивается лицом к нему и громко сопит. Мин Юнги такая прелесть, но, к сожалению, только когда спит. Намджун ведет ладонью по его бедру, прекрасно осознавая, что Юнги проснется из-за этого и будет ворчать. Тот только мычит и закидывает конечности на Намджуна, а потом сквозь сон мямлит нечто похожее на «КимНамджунидинахуйдайпоспать». Намджун тихо смеется, но успокаивается на пару минут, пока Юнги снова не заснёт и не станет прелестью. У него след от подушки на щеке и розовые-розовые приоткрытые губы. Чёрт возьми, чего стоит Намджуну не коснуться их сейчас, чтобы окончательно не разбудить Юнги, и не растаять в этой приторной нежности, которая ощущается даже на языке. Надо же было вляпаться в эту нежность именно с Юнги. Намджун смотрит на Юнги и чувствует, как что-то внутри разрастается всё больше – и так каждый день. Наверное, стоило убить тысячи нервных клеток и столько же сигарет, чтобы в итоге получить объятия, поцелуи и бесконечную нежность по утрам. Стоило пройти через ссоры и синяки, чтобы теперь наслаждаться мягкой кожей под пальцами. А у Юнги тонкая, совсем белая кожа. Намджун часто разглядывает узоры из ниточек-венок, просвечивающихся из-под тончайшего шелка кожи – кажется, что если надавить чуть сильнее, то она разорвется, вены вылезут наружу и вся трепетная, хрупкая красота будет нарушена. Намджун никогда не был эстетом, но в Юнги он видит то самое, от чего дыхание сбивает, и представляет себя самым настоящим ценителем искусства. Юнги худой, Намджун думает, что он совсем тощий, но ему это нравится. Нравится гладить тонкие запястья, прижиматься губами к торчащим ключицам и ребрам, нравится закидывать тонкие ноги Юнги себе на плечи, и... Да, ему всё нравится. Что-то внутри скребётся о внутренности и сворачивается комочком, прямо как Юнги рядом. Намджун тихо выбирается из постели и идёт готовить завтрак. Ну или подобие завтрака, в холодильнике совсем пусто. Он старается не шуметь, но через полчаса помятый и взъерошенный Юнги всё равно выползает из спальни и хмурится. Он всегда ворчит по утрам и посылает даже Намджуна – потому что закончилось молоко, потому что тот перестарался прошлой ночью и просто потому что он хочет доспать свои законные пару часов. А в ранее утро воскресенья он хочет поставить под расстрел всех, кто мешает ему спать. В данном случае это Намджун, но сейчас он готовит для Юнги завтрак, а значит может пожить немного. Тот только смеётся, желает доброго утра и говорит, что типа-завтрак будет готов через пару минут, раздупляйся, Юнги, раз уже встал. Юнги запрыгивает на подоконник и закуривает. Он говорит, что надо сходить за продуктами или они подохнут с голоду, потому что кофе и тосты это «ваще не еда». Из открытого окна веет холодом и солнечным утром, у Юнги бегут мурашки и он пытается натянуть майку – намджунову, кстати – по самые колени, пока докуривает сигарету. Намджун предлагает остаться дома и проваляться в постели весь день, поспать ещё пару часов до обеда, потому что какая разница, что в холодильнике пусто, это же мелочи. Юнги смеётся и соглашается. Потому что какая разница, что у них есть. Пока между ними есть что-то, всё в порядке