По-другому и быть не может

Гейл мой. А я его. По-другому и быть не может. Я в очередной раз вздрагиваю, когда сильные руки обнимают со спины, нежно утыкаясь носом в мою шею - все никак привыкнуть не могу. Мои ладони ложатся поверх его, а сама я доверчиво прижимаюсь к груди Гейла. Я почти смогла полностью осознать, что нужна кому-то. Я почти перестала ждать какого-то резкого толчка, после которого появятся те, чьего появления я боюсь больше всего, заставляя кричать от страха и просыпаться в холодном поту. Одной, в пустой постели, наедине с сумасшествием. Изо дня в день я начинаю принимать свою жизнь, потому что это то, что правильно. То, что и должно быть. - Кискисс, детка, ты уверена? Уголки губ тянутся вверх, улыбаясь на приторное "детка" и непроизвольный кивок полностью выражает мои мысли. Хоторн, кажется, абсолютно готов на неуверенное "нет", которое по его мнению вот-вот сорвется с моих искусанных губ. Но я не собираюсь менять свое хорошо обдуманное, и вместе с тем горячо желаемое решение, осознанно шепча: "да". Почти не слышно, одними губами. Я знаю, что хочу этого. Я знаю, что нуждаюсь в этом. Лицо тянется вверх, чтобы получить очередной поцелуй. Гейлу не нужно повторять что-то дважды, Гейл понимает без слов. И то, что через какие-то пару секунд его губы находят мои, является лишь подтверждением и без того доказанной аксиомы. Касание настолько нежное, что его очарование пробуждает бабочек в животе, которые, я думала, давно погибли. Наверное, я бы могла вечность стоять вот тут, целуя любимые губы. Без какой-либо напускной страсти, наигранных стонов - сейчас это более, чем неуместно, - нам это не нужно. Не в этот момент. - Думаю, это то, в чем я уверена больше всего. Гейл напоминает о детстве. Его тихие вздохи, когда я в очередной раз скажу что-то чертовски интимное, что-то неприсущее мне самой. Его привычный, почти родной запах. Гейл пахнет лесом и сандаловым мылом, и от этого сочетания дыхание перехватывает. И как я раньше могла спокойно вдыхать его аромат, не обращая внимания? Хоторн возвращает во время, когда потерь было меньше, когда дышать было легче. Это как ливень после продолжительной засухи - оживляет. Парень легко обнимает меня за плечи, едва заметно ухмыляясь. Я встречаюсь с его взглядом и закусываю губу, подавляя глуповатую улыбку, словно девчонка перед предметом воздыхания. Хотя, чем я отличаюсь от влюбленной девчонки? С Гейлом не важен возраст, не важно душевное состояние и болезненные воспоминания, в его объятиях все это отходит на второй план. Лечит время, сильные успокоительные и тихий баритон, который твердит куда-то в висок, что все будет хорошо. О большем и просить не надо. Большего и не нужно. Его серые глаза искрятся нежностью и каким-то необъяснимым трепетом, что совсем не вяжется с характером Хоторна. С тем Гейлом, которого я знала. С тем Гейлом, с которым я дружила. Я же еле скрываю удивление от собственных чувств, от медленного уяснения нынешних эмоций. Раньше мне казалось, что я никогда не смогу быть счастливой. Что я просто не имею на это право, в то время как остальные не смогли выжить - хотели, но не смогли. Мне казалось неправильным, что я осталась жива, оставляя за плечами тысячи падших людей. Осталась жива, не желая быть живой. Я увязла в собственных чувствах, не понимая, где правда, а где ложь. Сейчас, спустя четыре года, я снова смогла радоваться элементарному, вместе с ним. Вместе с ним я жить начала. - Матери рассказать не хочешь? Я отрицательно мотаю головой, едва заметно хмурясь. С ней связи не было более двух лет, что уже стоит говорить о встречах. После смерти Прим она перестала быть моей мамой. Собственно, она и раньше отвратительно справлялась со своей ролью. А после всего хаоса, после ее предательства - я ее знать не желаю. Похоже, она меня тоже. В первое время, тогда, когда я могла спокойно разговаривать, были редкие телефонные разговоры, которые и разговорами назвать трудно - мать занята вечно была. "Китнисс, позже, люблю", и это самое "люблю" едва ли на признание походило. Скорее на скупое извинение. Ей больно, но я не могу ее не винить. Она не имеет права так поступать. Потом это самое "люблю" испарилось вместе со звонками. В один момент стало достаточно. Обеим. - У нее дела в госпитале. Думаю, если бы ей сообщили о моей смерти, она бы сослалась на неотложную процедуру. Хоторн хрипло смеется, сильнее прижимая меня к себе. Мы оба понимаем, что разговор на эту тему закрыт. Я тоже улыбаюсь, с горечью и едва уловимой досадой. Мы решили отпустить прошлое, мы решили быть счастливыми. Мы избегаем таких тем. Нам так проще. Я не успела заметить, когда "я" и "Гейл" превратилось в твердое "мы". Просто однажды это стало обыденно. Ровно так же, как и в лес ходить. Словно негласное правило - больше не было "его" и "меня", были только "мы". Дистрикт, можно сказать, построили из пепла. Звучит ужасно, но это правда. Нынешние здания, нынешний центр, нынешние люди совсем не напоминают то, что было раньше. Вероятно, это к лучшему. По крайней мере, я твердо убеждаю себя, что это к лучшему. Меньше чертовой пустоты от одного взгляда на что-то до боли знакомое. Единственная вещь осталось неизменной - пекарня. Как-то Хеймитч обмолвился, что это "единственное, что он любит". Я и Пит не пересекаемся, никак, вообще. Я и он делаем вид, что и не знали друг друга вовсе. Мелларк убеждает всех, что не вспомнил. Не вспомнил нашего разговора на пляже, наши ночи в поезде, нашу вынужденную взаимность. Почти заставляет поверить всех, что до сих пор горит желанием перегрызть мне глотку и совершенно не понимает, о какой любви могла идти речь. Но я знаю, что он все помнит. И вместе с тем знаю, за что он хочет перегрызть мне глотку. Это здание единственное, что я ненавижу. Потому что это единственное, что сестра любила в Двенадцатом. Потому что это единственное, что заставляет меня вспомнить все. Вероятно, именно поэтому мы обходим это место стороной, нарочно петляя между незамысловатыми деревянными домиками, в одном из восстановленных районов. Гейл знает, ему не нужно объяснять. На главной площади почти никого. Вокруг мемориала сидят люди, которых по пальцам можно пересчитать. Я нарочно прячу лицо в куртке Гейла, тихо посмеиваясь над собственной глупостью. На мемориале изображена сойка, символ победы, мой символ. Я не хочу быть замеченной, я не хочу заметить что-то слишком личное, я не хочу заметить тех, кто стремится быть незамеченными. - Внутренний карман. Я изгибаю бровь в немом вопросе, нащупывая в куртке что-то объемное. Спокойная улыбка парня лишь наводит большую загадку, при том, что ответ очевиден. Открывая синюю бархатную коробочку, я лишь качаю головой. Кольца абсолютно одинаковые, не учитывая разницу в размерах. Гейл прекрасно знает, что для меня идеально. Что для нас идеально. Я легко толкаю его в плечо, не в состоянии сдержать ухмылки. - И давно ты носишь ее с собой? Гейл лишь неопределенно пожимает плечами и берет меня за подбородок. Мы настолько близко, что его размеренное дыхание приятно щекотит мое веко. Если меня спросят, в чем заключается мой смысл жизни, я без колебаний отвечу: "в нем". Теперь и всегда. Он научил меня жить с чистого листа, оберегая от ночных кошмаров. И мне до сих пор не удается понять, как он чувствует мой леденящий ужас. Мне до сих пор не удается понять, как он смог узнать всю меня. Мне и не надо понимать. Достаточно знать, что я утонула в чувствах, без остатка. Оставляя вкус вишневого пирога на моих губах, Гейл слегка подтолкнул меня к Дому Правосудия, сплетая наши пальцы. Внутри пахнет пылью, свежей краской и отчаянием. Последнее буквально сочится изо всех дверных щелей и с лиц женщин среднего возраста, что мельтешат по коридорам. Мы плохо вписываемся в данную обстановку, мы чужие. Достаточно пожилая дама с натянутой улыбкой, больше похожей на оскал, чересчур радостно нас встретила, суетливо выискивая в куче бумаг нужную. Бормотание "секунду, мисс Эвердин" начало раздражать почти мгновенно. Даже больше, чем носки Хоторна, которые постоянно терялись, а затем находились в самых неожиданных местах. Или пьяные визиты Хеймитча, с требованиями предоставить ему выпивку. Меня, вероятно, всегда будет смущать и вместе с тем, выводить из себя повышенное внимание к моей персоне. - Вот! Нашла. Вы хотите провести церемонию? Мы синхронно помотали головой, улыбаясь друг другу. Чувствуя это взаимопонимание, эту странную гармоничность, я поняла, что все мое восстановление было не зря. Я поняла, что я должна была выжить, вопреки всему. Я поняла, что я достойна счастья с ним. Наконец-то. Возможно, я осознала слишком поздно. Или же напротив, не должна жить спокойно. Сейчас это неважно, я подумаю об этом потом. Сейчас есть только мы. Кабинет нынешнего мэра был слишком светлым, ослепляющим. Находиться тут долгое время было слишком неприятно, но Джонс внушал хоть какое-то доверие, смотря на нас понимающим взглядом. - Согласны ли вы.. - Можно без фамильярностей? Я удовлетворительно киваю, поддерживая Хоторна. Без пяти минут своего мужа. От осознания этого в груди разливается тепло, маленький лучик надежды, подтверждая свое доверие к Гейлу. Подтверждая свою любовь к Гейлу. Будто финал чего-то значимого, ожидаемый и абсолютно предсказуемый. И оставляя свою подпись на листе, я понимала, что это то, что и должно быть. - Поздравляю, мистер и миссис Хоторн. Гейл улыбается и надевает на мой безымянный палец тонкое золотое кольцо, проговаривая: "миссис Хоторн". И эта привычная фамилия, как бальзам на душу. Как новая страница жизни новой Китнисс. Счастливой Китнисс. И нам не нужно бессмысленных слов о любви, хватает этих влюбленных взглядов и нежных прикосновений, от которых улыбка на губах появляется, без которых уже прожить невозможно. И нам не нужно, чтобы кто-то знал об этом, достаточно, что об этом знаем мы, что мы наслаждаемся этим. И нам не нужно чужих губ или рук, потому что мы есть друг у друга. Гейл мой. А я его. По-другому и быть не может.