Варенье на сегодня

Голод был так силен, что Ацуши хотелось откусить кусок от самого себя — казалось, даже боль не будет настолько невыносима, как ворочающаяся внутри пустота. Никогда раньше он не испытывал такого, несмотря на то, что состояние «хочется перекусить» было для него привычным. Голод грыз, заглушая все остальные чувства: ни капли холодного дождя, заползающие за воротник футболки, ни окоченевшие руки и ступни в промокших тапочках, ни затекшие от долгого сидения в подворотне ноги — ничто не имело значения. Хотелось домой к горячему супу и папиным пирожным. И старший брат собирался опробовать новый рецепт крекеров с треской и ореховым маслом. Но домой было нельзя: там ведь будут… взгляды. Мико и Саку наверняка уже рассказали всем, что Ацуши сегодня натворил, а если мама посмотрит на него так, как смотрели сестра с братом, Ацуши просто не переживет. Надо было как-то жить дальше. Искать работу и какое-то жилье, но он просто не представлял, с чего начать. Ацуши подрабатывал после уроков — но дома, в семейной кондитерской, и как подойти к чужим людям, он не знал. Наверное, нужны были какие-то документы. Где вообще можно узнать о найме? Купить газету? Но у него ни йены в карманах. В голове все плыло от голода, мысли мешались… — Эй, эй, ты! — вдруг донеслось с соседней улицы. Ацуши повернул голову на голос. — Эй, бродяга, жрать хочешь? Работа есть… * * * Тацуя никогда не жаловался на рост, даже в Штатах он был выше многих, но по сравнению с наступающим на него мужиком он казался карликом. Впрочем, разница в росте ничего не меняла. Тацуя прищурился, ловя момент. Кулак полетел ему в лицо — Тацуя пригнулся, проскальзывая за спину нападающему. Удар по голени и сразу — как только у мужика подогнулись колени — костяшками в висок, с точно отмеренной силой, чтобы не убить, но вырубить на время. Нападавший рухнул, как подпиленное дерево, и Тацуя выпрямился, оглядываясь. Несколько фигур в темном переулке замерли на секунду, кажется, переглядываясь — и бросились врассыпную. Трусы. Лиц в темноте не разглядеть, но и так понятно, кто они: эти уроды сегодня утром докопались до него в ресторане за излишнюю вежливость с их девушками, грозили расправой. Попробовали кулаками помахать, но Тацуя еще со Штатов умел дать отпор. Тогда втроем сами не справились — теперь, значит, подговорили того, кто показался сильнее. Еще раз убедившись, что поблизости больше никого нет, Тацуя наклонился над мужиком и отвел длинные спутанные волосы с лица. Вот так дела: и не мужик это никакой — мальчишка, ребенок почти. Тацуя перевернул его на спину. На бродягу не похож, несмотря на чумазое лицо и пятна на одежде — грязь не въевшаяся, вещи добротные и по росту. Одевался бы с чужого плеча, все было бы коротко. Да и опыта в драках у него никакого — кто ж нападает прямо под фонарем. Обтесался бы на улицах — подкрался бы из темноты, не полагаясь на преимущество в силе. — Что ж ты полез на меня, ребенок? — спросил Тацуя вслух. Ресницы парня дрогнули. — Есть хотелось. И я не ребенок, — голос у него оказался слишком высокий и слишком детский для такого огромного тела. — Ты людоед что ли? — хмыкнул Тацуя. — Мне обещали купить еды, сколько захочу, если я тебя побью. — Парень сел и потер глаза рукавом спортивной куртки. Тацуя никогда не считал себя мягкосердечным человеком, но, разглядывая ссутуленные широкие плечи и длинные, закрывающие лицо волосы, понимал: он просто не сможет оставить этого огромного ребенка здесь. — Тебя как зовут? — Мурасакибара. Ацуши. — Ты из дома сбежал, Мурасакибара-кун? — Я не сбежал. — Парень бросил на него сердитый взгляд из-под нависших волос и тут же снова уткнулся в землю. — Меня выгнали. Тацуя только головой покачал. Выгнали — это вряд ли, скорее надумал себе невесть что. — Я Химуро Тацуя. — Тацуя протянул ему руку. — Если хочешь, я тебя покормлю. У меня ресторан тут за углом. Поможешь мне мусор выбросить — можешь съесть, сколько влезет. Тацуя, конечно, покормил бы его и просто так, но он еще слишком хорошо помнил себя в таком возрасте. Чужое участие или жалость вызывали в нем ненависть и чувство неполноценности, а слишком добрые взрослые — подозрение. Мурасакибара-кун руку пожал, но опираться не стал, поднялся сам. Идти с ним по улице было странно — Тацуя как-то не привык, чтобы кто-то возвышался над ним на целую голову — и немного неуютно из-за молчания. Тацуя и сам не принадлежал к счастливым болтунам, которые способны заполнять тишину своим голосом круглые сутки, и спутник ему, похоже, попался неразговорчивый. Если начать задавать слишком много личных вопросов, можно спугнуть парня. Когда они наконец дошли до служебного входа «Йосен», Тацуя с облегчением вздохнул. — Заходи, — он толкнул дверь, пропуская Мурасакибару-куна вперед. — Это твой ресторан? — недоверчиво протянул тот, оглядывая кухню — впрочем, без особого любопытства. — Да. Отец полгода назад умер, и все мне досталось. — Тацуя вовсе не хотел показаться преуспевающим вундеркиндом. То, что он стал владельцем ресторана в двадцать два, вовсе не было его заслугой. — Ясно, — равнодушно протянул Мурасакибара. — Вон там пакеты с мусором, ящики — направо от входа, в конце переулка, — поспешил сказать Тацуя. С мусором Мурасакибара покончил очень быстро, всего в две ходки. Тацуя только и успел поставить воду для спагетти и нарезать цуккини и помидоры. — Садись, — кивнул он на табуретку по ту сторону разделочного стола. — Сильно голодный? Мурасакибара плюхнулся на сидение и тут же ссутулился, отвечать не стал, только пожал плечами. Тацуя усмехнулся — действительно, что за глупый вопрос — и достал еще один цуккини. Готовка Мурасакибару, кажется, заинтересовала. Во всяком случае за руками Тацуи он следил внимательно: за быстро и плавно порхающим ножом, за почти волшебным превращением цуккини в горку кубиков, за помидорами-черри, распадающимися на ровные четвертинки. Тацуя всегда знал, что настоящего — от богов — таланта к кулинарии у него нет, и как мог восполнял это постоянной учебой и практикой. И уж по крайней мере своим умением обращаться с ножом он мог похвастаться. На тяжелой толстостенной сковороде раскалилось масло, и Тацуя кинул в него пару зубчиков чеснока и почти сразу же выбросил их, как только они дали нужный запах. Следом в масло посыпались кубики цуккини. — Ты креветки чистить умеешь? Мурасакибара кивнул. — Тогда вон там коробку возьми. Сколько есть — все чистить. Тацуя ожидал, что Мурасакибара поднимется со стула, но он только чуть наклонился и протянул длинную руку. — Удобно, — хмыкнул Тацуя и протянул ему нож. Справлялся Мурасакибара с креветками на удивление ловко — Тацуя никак не ожидал от него такого. Глядя на его долговязую, похожую на поникшую иву фигуру, трудно было предположить, что он может с такой легкостью выполнять такую тонкую работу. И Тацуя снова подумал: домашний мальчик, не выгоняют таких. Когда паста была готова и две прямоугольные тарелки стояли на столе, Тацуя спросил: — Что ты собираешься делать дальше, Мурасакибара-кун? Вместо ответа тот, не поднимая глаз от стола, набил пастой рот, прожевал и набил снова. Паста с тарелки исчезала быстро — только брызги соуса летели. Тацуя, не спрашивая, подложил добавку. Доев, Мурасакибара поднялся. — Спасибо, — пробормотал он и ссутулился еще сильнее. Повернулся к двери, собираясь уходить. Отпускать его сейчас казалось еще более жестоким, чем просто оставить на улице. Да и в ресторане требовался помощник, а навыки у Мурасакибары были. — Эй, — остановил его Тацуя. — Могу предложить работу, только денег не много за нее, но зато жить можно наверху, со мной. Мурасакибара равнодушно оглянулся на него. Тацуя решил, что тот сейчас откажется, но вместо этого Мурасакибара спросил: — А что делать надо? Тацуя кивнул на столы: — Чистить овощи, ракушки-креветки, рыбу, посуду мыть, выносить мусор. Мурасакибара несколько секунд разглядывал Тацую из-под нависающих на лицо волос. Понять, о чем он думает, было совершенно невозможно. — Хорошо, — сказал он наконец таким тоном, будто делал Тацуе одолжение. Мурасакибара прижился на кухне довольно легко, как бывает иногда с подобранными на улицами брошенными котами: он ни с кем на контакт не шел сам, вызвать его интерес можно было только предложенной едой, и именно это и вызывало желание подобрать к нему ключик. К тому же мало что может вызвать у поваров симпатию так быстро, как человек с хорошим аппетитом. Мацумото-сан, соусье, быстро окрестил его Ат-чаном. Каждый раз, услышав прозвище, Мурасакибара дулся, хотя сам никого по имени не звал. Мацумото-сан, например, у него был соус-чин, главный повар Масако — шеф-чин, Гента-сан — грилль-чин. И только Тацуя — Муро-чин, но это скорее оттого, что постоянного места на кухне у Тацуи не было. Жить с ним в одном доме оказалось довольно просто, Мурасакибара оказался неожиданно тихим и аккуратным соседом. Впрочем, особо шуметь и мусорить ему было некогда, учитывая, что в ресторане он помогал с раннего утра до поздней ночи. Тацуе даже в какой-то момент стало стыдно, что он так использует ребенка, и он предложил записать Мурасакибару в школу. Это был единственный раз, когда у того на лице проявились эмоции: он посмотрел на Тацую как на умалишенного. Тацуя только пожал плечами: ну не хочешь — как хочешь. Выяснить, как он оказался на улице, так и не удалось. Впрочем, у Тацуи было слишком много своих проблем, чтобы толком заняться подобранным на улице подростком. Он сбивался с ног, пытаясь вытянуть ресторан. Единственное, чем сейчас Тацуя мог действительно помочь, так это распоряжаться залом, встречая посетителей, и вести документацию. К сожалению, собрав первоклассную команду поваров, отец не озаботился ни рекламой, ни созданием имиджа, ни поиском инвесторов до того момента, как ресторан полностью встанет на ноги. А о полном менеджменте Тацуя знал только из учебников и трех курсов университета — и то американских, без японской специфики. По-хорошему, стоило нанять управляющего, но денег на это не было: пока что едва-едва удавалось сводить расходы с доходами. Хорошо хоть, после большой статьи о ресторане с фотографией Тацуи на фоне зала стали приходить женщины. Это помогло удержаться на плаву, но несколько ранило самолюбие: Тацуе хотелось сделать карьеру своими умениями, а не внешностью. И чтобы в ресторан чаще приходили гурманы-ценители. Хотя с ними бывали свои проблемы… — Я ее сейчас придушу, — подходя к нему, натянуто улыбнулся Харасава. — Она просит нантское пино-нуар к ле биф бургиньон. Она, видите ли, не знает, что это за «Кот де Сен Женевьев»! — он повернулся к клиентке и, скрипнув зубами, учтиво наклонил голову. — Иди улыбнись ей. Тацуя вздохнул — никакого уважения. Хотя его возраст и внешность были преимуществом при общении с клиентками, поварам и сомелье, которые были как минимум вдвое его старше, приходилось постоянно доказывать, что он тоже на что-то годится. Впрочем, сомелье Харасава Кацунори был из тех, кто мог бы ему посочувствовать: сам он тоже нередко попадал в досадные ситуации из-за предубеждений. Богатые посетители, не раз бывавшие в Европе, полагали, что разбираются в винах уж всяко лучше какого-то соотечественника, не зная, что Харасава родился и вырос в Италии и переехал в Японию по приглашению отца Тацуи. Тацуя пересек зал и вежливо поклонился трем дамам. Проще всего, конечно, было извиниться и уступить, подав клиентке то, что она просит, но это станет еще одним ударом по его авторитету менеджера. — Позвольте представиться, мадам, Химуро Тацуя, владелец и управляющий, разрешите мне уладить это досадное недоразумение. Снисходительно поджатые губы спорившей с Харасавой посетительницы сложились в одобрительную улыбку, когда она разглядела Тацую. Одета она была в кимоно, но руку протянула совершенно по-европейски, представляясь: — Момои Сацуки. — Большая честь, мадам, — Тацуя церемонно поклонился, сдержав улыбку: традиционная прическа и макияж старили ее, но, на взгляд Тацуи, она была ненамного его старше, и потому напыщенное обращение прозвучало забавно. Однако «мадам» было безопаснее: с возрастом японских женщин он регулярно ошибался. К счастью, его искреннее удивление, когда он узнавал, что опять промахнулся, дав посетительнице лет на десять меньше, чем ей было на самом деле, только шло на пользу делу. Она наклонилась и театральным шепотом проговорила: — Вы знаете, все эти сомелье — такие ужасные гордецы и снобы, всегда считают, что знают лучше посетителя, чего тот хочет. А я хочу бордо девяносто восьмого года, — она бросила на Харасаву игривый взгляд. — Простите Харасаву-сана, мадам, его гордость и так немало пострадала сегодня от того, что к блюду дня приходится предлагать бургундское вместо тосканского, — ответил Тацуя в той же манере. — Но, поверьте мне, он плохого не посоветует. Взгляд дамы стал укоризненным. — Я довольно неплохо разбираюсь в винах, — сказала она, — и помню наизусть топ-пятьсот французского дайджеста за последние пятнадцать лет. И… ммм… «Кот Сент-Женевьев» туда не входит. — О, — Тацуя сделал вид, что смутился, — я боюсь, они не оцениваются дайджестом. Это старый замок со старым виноградником. Владелец крайне против всяких новшеств. Они делают всего тысячу бутылок в год, в продажу они не поступают — сразу отправляются семьям, которые берут у них вино десятилетиями. Отец был знаком с владельцем, и только поэтому у нас в погребе оказался ящик. У дамы немедленно загорелись глаза — похоже, она была не только гурманом, но и авантюристом. Она поманила Харасаву пальцем. — Давайте так, Харасава-сан, — предложила она, — если мне не понравится, то ужин за ваш счет, а если окажется, что вы были правы, то в течение недели я буду ужинать тут каждый день и пить именно то, что вы укажете. Ну что, принимаете ставку? Харасава уверенно кивнул. Тацуя оставил их обсуждать вина и незаметно ушел на кухню. Лучше предупредить Масако-сан, что у них такая требовательная посетительница. — Момои? — переспросила Масако-сан и поморщилась: — Эта всезнайка. На имя все обернулись. — Может, сама встанешь? — предложил Гента, кивнув на плиту. Масако-сан покачала головой: — Вот еще, много чести. Работай давай. Тацуя было решил, что Момои — ресторанный критик, но оказалось, нет — просто очень известный человек в ресторанном мире, чье слово имело большой вес, несмотря на ее молодость. — Ходят слухи, что у нее есть журнал, куда она записывает данные на всех поваров Японии, — сказала Масако-сан, — и она может предсказать, кто каких результатов добьется. А еще говорят, что она по одной ложке догадывается, кто готовил. Тацуя покачал головой: с самомнением поваров могла сравниться только их склонность сплетничать. — А где Ацуши? — спросил он, обведя взглядом кухню. — В холодильнике, я попросила его продукты с верхней полки переставить пониже. К Ацуши строгая Масако-сан, державшая в ежовых рукавицах пятерых поваров-мужчин, дышала неровно. И о том, что в первую очередь она должна гонять самого младшего члена команды, вспоминала редко — но тогда уж на Ацуши обрушивались самые неприятные задания. Тацуя заглянул в холодильник. Ацуши, скрестив ноги, сидел на ящике с креветками и жевал замороженную малину. — Завтра срок истекает, надо спасти, — пояснил он, заметив вопросительный взгляд Тацуи. Верхняя полка была очищена до половины. — Не сиди тут слишком долго, — предупредил Тацуя, — замерзнешь. — Угу, — Ацуши снова наклонился над коробкой с малиной. Длинная прядь, выбившаяся из хвостика, упала на лицо. — Опять ты не заколол… — Тацуя вытащил из кармана невидимку — в последнее время у него появилась привычка постоянно носить их с собой — и поправил ему прическу. — Попадут же в еду. Ацуши с убранными волосами казался странно взрослее. Тацуя, не удержавшись, провел большим пальцем по его скуле. Будь Ацуши постарше и увлекайся мужчинами — ни за что не пропустил бы. — Оставь немного, — Тацуя кивнул на малину, — сделаем вечером тартар с лососем. И не сиди тут долго. * * * Ну вот, опять как с ребенком. Ацуши нахмурился, провожая Химуро взглядом. В последнее время его стала все больше раздражать эта покровительственная манера общения. Поначалу, правда, было забавно, особенно когда Химуро предложил ему пойти в школу. Ацуши тогда едва не сказал, что он всего на год младше Химуро, но подумал, что еще некоторое время посмеется над ним про себя. И прогадал. Ацуши всегда знал про себя, что ему нравятся мужчины. И знал также, что это не стоит демонстрировать. Люди могли сколько угодно говорить о толерантности, но Ацуши-то видел, что на геев смотрят косо. И мама с папой, найдя у Мико яойную мангу, очень сердились. Скрываться было несложно: в школе ему никто и никогда не нравился настолько, чтобы что-то предпринять, а время вне школы он проводил в основном в кондитерской, с сестрой и братьями — знакомиться было не с кем. После выпуска, конечно, разные свахи и тетушки стали приносить маме фотографии, да и девушек в зале вертелось больше, но его равнодушный взгляд постепенно умерил общий энтузиазм. Саку оказался его первым «проколом». И ведь не сказать, чтобы он Ацуши очень нравился. Просто постоянно вертелся вокруг — отец принял племянника на обучение, — был одного с Ацуши возраста, а еще имел ярко-розовые припухшие губы и привычку облизывать крем с венчика. А в тот день крем был карамельно-черносливовый — один из любимых у Ацуши, — и он просто не удержался. С Химуро выходило по-другому. Он был первым человеком, который Ацуши действительно понравился. Его плавные мягкие движения завораживали — Ацуши мог часами любоваться, как он режет овощи или разделывает рыбу. И это не говоря уже о внешности — повара регулярно шутили, что ресторан держится на плаву не столько благодаря их кухне, сколько благодаря родинке под глазом Химуро, и советовали найти какую-нибудь богатую наследницу. Ацуши даже думал в последнее время, что в один из вечеров, когда они остаются только вдвоем, стоит что-то предпринять. Только не знал, что именно. Целовать внезапно, как Саку, наверное, не стоило. Лучше всего было бы, если бы Химуро сам что-то сделал — непонятно, как с женщинами, но мужчины ему точно нравились, об этом Ацуши догадался, подглядев в альбом с фотографиями. Вот только не дождешься этого, пока он считает Ацуши ребенком. Малина в коробке внезапно закончилась, и Ацуши сбился с мысли. Он вздохнул и с тоской посмотрел на верхнюю полку — надо доделать все, пока шеф-чин не начала ругаться. А что делать с Химуро, он подумает за ужином. Времени подумать оказалось больше, чем нужно. Ужин прошел, на кухне убрали, и Ацуши даже успел намыть мидий на завтра и немного подремать, а Химуро все не появлялся — разговаривал в зале с какой-то клиенткой. Была уже полночь, когда он наконец-то зашел за Ацуши. — Пойдем спать, — потянулся он, расстегивая жилет. — Ты обещал тартар, — напомнил Ацуши. — А разве малина осталась? — Эм… нет. — Ну вот видишь, да и поздно уже. — Приготовь другой, который без малины. А то лосось пропадет. Ацуши совершенно не собирался отказываться от лишнего времени, проведенного с Химуро. К тому же он успел снова проголодаться. Химуро посмотрел на него устало и сдался: — Ну ладно, только давай наверху, в квартире. Они поднялись на второй этаж по узкой лестнице. Кухня в квартире была значительно меньше размерами и не так хорошо оборудована, но для двоих ее хватало. Ацуши устроился верхом на стуле, а Химуро стянул жилет, закатал рукава рубашки, достал из контейнера принесенный кусок рыбы, ловко срезал с него кожу и принялся мелко рубить в яркий оранжевый фарш. Наверное, ему бы больше пошло работать в традиционной японской кухне, прямо в зале перед клиентами. Он бы тогда точно разбогател, во всяком случае Ацуши бы точно смотрел на него целыми днями. Рядом с лососевым фаршем на доске выросла горсть тертого имбиря, кунжутные семечки и стакан с лаймовым соком. А потом все вместе оказалось в глубокой тарелке, перемешанное. Тарелку Химуро убрал в холодильник — Ацуши только моргнуть успел. — Ну вот, десять минут постоит, украшу, и можно будет есть. — Он потянулся. — Я в душ пока. Он подхватил жилет и скрылся в своей комнате. Вскоре в ванной зашумела вода. Ацуши уставился на закрытую дверь, чувствуя себя обманутым. Обычно Химуро, готовя, рассказывал что-нибудь, например, откуда узнал рецепт, или просто пересказывал события дня. А тут сделал — и ушел. Нет, так не пойдет. Дождавшись, когда стихнет шум воды — не вытаскивать же прямо из-под душа, — Ацуши поднялся с табурета и зашел в комнату. Толкнул дверь в ванную. — Какого!.. Химуро — голый, только полотенце на бедрах — сердито повернулся к нему от запотевшего зеркала. Ацуши хотел сказать, что Химуро его бросил сегодня, нечестно и невежливо ушел первым, но слова вылетели из головы — капли воды стекали с белой, словно сливочная глазурь, кожи, черные аккуратные родинки шли цепочкой от шеи к лопатке, будто кто-то пронес ложку с растопленным шоколадом… И как-то так само собой получилось, что Ацуши наклонился и лизнул его плечо. А потом щеку, а потом — удивленно приоткрытые губы, мятные на вкус. — Ацуши, что ты делаешь? — Химуро попробовал отодвинуться. — Я тебя хочу, — честно признался Ацуши, слишком занятый ощущениями, чтобы придумывать благовидные предлоги. — Ты с ума сошел, ребенок! Меня посадят! Химуро выкрутился и отступил на шаг. — Я не ребенок! — Пришло уже не привычное раздражение, а самая настоящая злость. — Мне двадцать один! Ацуши толкнул Химуро к стене. Прижал его плечи к плитке, всматриваясь в порозовевшее лицо. Как хорошо, что в глазах у него не было того выражения, что появилось у Саку, — тогда бы пришлось снова сбежать. И Ацуши наклонился ниже, прикусил губами карамельно-гладкие мятные губы, провел руками по мокрой разгоряченной коже от плеч вниз и назад через широкую грудь к дугам ребер и еще ниже, под край полотенца, заставляя упасть влажную тяжелую ткань, прячущую упругие ягодицы. Химуро стоял неподвижно, кажется, даже не дышал, а мир тек приторной вязкой патокой, лопался на языке сочным виноградом. Еще чуть-чуть — и Ацуши доберется до самого, самого-самого вкусного, еще чуть-чуть — и… … И между ног вспыхнула безумная боль. До белых пятен перед глазами. До слез. Ацуши согнулся пополам, накрывая пах ладонями. Черт, он уже забыл, как же больно Химуро умеет драться. * * * Вино Момои понравилось, и слово свое она сдержала, причем заходила не только ужинать, но и обедать и приводила с собой известных гостей: знаменитого тренера Айду Рико, влиятельного игрока в сеги Акаши Сейджуро, звезду баскетбола Аомине Дайки, писателя Куроко Тецую, недавно получившего премию за лучший дебютный роман года, и многих других. Перед заказом она теперь долго советовалась с Харасавой, по полчаса обсуждая достоинства вин, влияние погоды на урожай в том или ином году. Засуху в Провансе, дождливое лето в Пулье, ранние морозы в Эльзасе. А Тацуя, если удавалось, старался слушать и запоминать, хотя гости, за исключением Акаши, откровенно скучали. Ну, и еще Куроко делал отметки в блокноте. — Между прочим, богатая наследница, — раздалось сзади. Тацуя едва не вздрогнул: совсем забыл об окружении, засмотревшись, как Харасава на улице прощается с Момои-сан — она сегодня уходила последней. — В самом деле? — обернулся он к Широгане, их патиссье. — Мне казалось, она больше свое дело развивает. — Ну, стартовый-то капитал у нее от родителей, но вложила она его удачно, нельзя не признать, — согласился Широгане. — Если бы вы… э… объединились, за будущее ресторана можно было бы не волноваться. Тацуя покачал головой. — Не думаю, что это хорошая идея, Широгане-сан. Мысль жениться приходила ему в голову в моменты слабости, но он всегда находил в себе достаточно гордости, чтобы ее отогнать. Нет, он собирался всего достигнуть сам. Да и ничем хорошим браки, где один из партнеров гей, не кончаются. Широгане смерил его чуть надменным взглядом. Задумчиво посмотрел в зал и вдруг сказал: — Я сегодня работал последний день. Тацуя вздрогнул. — Но как же… Широгане пожал плечами. — Это ваша проблема, Химуро-сан. По контракту я могу уйти в любой момент. А мне сделали предложение, от которого я не хочу отказываться. Отец действительно предложил всем такие невыгодные для него условия. Химуро на секунду закрыл глаза и выругался про себя. Кто завтра будет заниматься десертом? — Куда вы? — спросил он, взяв себя в руки. — В «Ракузан». Сегодня с последним поездом уезжаю. Что ж, имело смысл. «Ракузан» специализировался на кондитерских изделиях. Говорили, он едва ли не лучше столичного «Тейко» и, чтобы попробовать истинно французскую выпечку, далеко ехать не надо — можно посетить не «Пьер Эрме» в Париже, а «Ракузан» в Киото. — Поздравляю и желаю удачи, — нашел в себе силы сказать Тацуя и протянул Широгане руку. — Не предложите кого-нибудь на свое место? — Боюсь, что нет, разве что через несколько дней, — Широгане покачал головой. — Меня просили держать в тайне мой переход, а стоит только заикнуться о замене, пойдут слухи. — Понимаю. Черт побери. Сволочь этот Широгане, мог бы и предупредить. «Ракузану» бы нарушение тайны не слишком повредило, а вот Тацуе придется срочно что-то придумывать. Тацуя зашел к себе в кабинет, открыл отцовскую записную книжку и взглянул на часы. Полночь. Даже и не позвонишь никому в такое время. Хоть за Момои вслед бросайся — она с ее-то связями наверняка знала кого-нибудь. И быть потом по гроб жизни обязанным. Тацуя скривился. Ладно, завтра можно устроить акцию — «Фрукты на десерт». Накатани будет только рад себя проявить. И договориться с… ну, например, «Долиной сладостей Сато» о поставках десертов, пока он не найдет кого-нибудь на постоянное место. Выйдет, конечно, дороже, опять в этом месяце разве что концы с концами сойдутся. Сделав пометки в плане дел на завтра, он отправил факс Кимуре с дополнительным заказом на фрукты, поставил будильник на половину пятого — чтобы на всякий случай еще утром проверить, что факс получили и заказ подготовили — и пошел в кухню, по пути набирая сообщение Масако. «Завтра Широгане не выйдет. Будем делать фруктовые салаты. С Кимурой договорюсь». Ему, конечно, еще влетит завтра от Масако-сан. По-хорошему, именно ее стоило предупредить об уходе Широгане в первую очередь. Но тогда бы получилось, что он надеется на нее в решении проблемы. А он должен был доказать, что может справиться сам. На кухне оставался только Ацуши — раскладывал по полкам вымытые сковородки. Вот, кстати, еще одна проблема. Они уже неделю не разговаривали. Что творилось в голове у Ацуши, Тацуя просто не представлял, а сам он как-то даже не знал, с чего начать. С одной стороны, было смешно и стыдно: принял уже взрослого парня за ребенка, с другой — напор Ацуши в ванной и его внезапное признание несколько пугали. С самого начала Тацуя решил : как бы ему ни нравился Ацуши внешне, он даже не попытается не то что соблазнить его, а даже просто подумать о сексе. Несовершеннолетний же. И дело было вовсе не в боязни закона. Просто так — неправильно. А оказалось вон как. И вполне совершеннолетний, и сам соблазнять полез. В голове как-то это еще не уложилось. При его появлении Ацуши бросил на него взгляд, но тут же отвернулся и продолжил уборку. Тацуя вздохнул. Надо, наверное, приготовить чего-нибудь сладкого в знак перемирия. Правда, десерты ему удавались хуже всего, и в последнее время он — не специально, конечно, просто подсознательно — почти исключил их из своих ночных тренировок. Тацуя сбросил жилет, принес из холодильника яйца, достал сахар и сахарную пудру, миксер. Ацуши заинтересованно покосился на него, но ничего не сказал. Отделить белки от желтков, слегка подогреть белки на водяной бане, взбивать до мутной пены, подсыпать постепенно перемешанную с сахаром пудру — все строго по рецепту. Разогреть духовку — сто пятьдесят градусов, — выдавить массу на пекарскую бумагу и поставить печься — на семнадцать минут. Тацуя устало опустился на табурет, наблюдая, как за стеклом печного шкафа медленно застывают и бежевеют меренги. Наверное, стоило пойти с ними в соседнюю комнату, специально выделенную для выпечки — там оборудование было лучше, а в эту печь только хлеб иногда ставили, — но не хотелось оставлять Ацуши одного. Дзынькнул таймер. Тацуя выключил печь и снова сел — надо подождать немного. Глаза слипались. Дав меренгам немного остыть, Тацуя вытащил противень. Вроде бы получилось. Он попытался снять одну с листа, чтобы попробовать, но она обрушилась под пальцами в сахарную труху. Да что ж за день сегодня такой. В глазах защипало. Тацуя закрыл глаза ладонью: вот только заплакать еще не хватало. — Плохая печь, слишком сушит, — вдруг сказал внезапно оказавшийся за спиной Ацуши. — И сахарной пудры слишком много. Тацуя поднял на него взгляд: Ацуши задумчиво облизывал пальцы. — Дай резинку, — протянул он руку. Стянув волосы нашедшейся в кармане Тацуи резинкой, он подошел к разделочному столу, где оставались продукты и миксер. Достал по очереди из коробки пять яиц, одно за другим зачем-то приложил к щеке, покатал в ладонях и начал готовить… меренги. * * * Готовить Химуро умел и, кажется, любил. Только к еде был равнодушен. Во всяком случае он мог легко отказаться от добавки, утверждая, что боится потолстеть. Смешно же: где Химуро и где потолстеть. И глупо к тому же: если вкусно, то и толстеть не страшно. А сладкое так вообще не любил — все десерты отдавал Ацуши. А для него все это было странно: хороший повар должен любить еду. Как Ацуши. И цифры в рецептах Ацуши тоже не понимал. Он всегда просто знал, какую температуру надо выставить в печи, насколько теплыми должны быть белки, в какой пропорции смешать сахар с пудрой. Готовить у него получалось само собой, еще с детства, когда дедушка Сато подарил на шестой день рождения набор для приготовления конфет. Рецептов для меренг Ацуши знал штук двадцать. Тот, который выбрал Химуро, был самым капризным, но Ацуши еще немного усложнил его, добавив винного уксуса и щепотку соли — для оттенка. Химуро сначала удивленно наблюдал за ним, потом вдруг бросился делать пометки в своей книжке. А потом они вместе смотрели на меренги сквозь коричневое стекло печи. Химуро, кажется, волновался, что не получится. Глупый. Немного клонило в сон, но Ацуши не сдавался, это ведь был лучший шанс доказать Химуро, что он взрослый. Меренги, конечно же, получились. Химуро, словно зачарованный, съел одну и потянулся за второй. — Вкусно. — Он поднял на Ацуши изумленный взгляд. — Потрясающе вкусно. На губах у него остались белые крошки, и Ацуши почувствовал, что снова не в состоянии удержаться. Он наклонился к Химуро и застыл в последний момент. — Можно? — Что? — Можно я тебя поцелую? Ты не будешь драться? У Химуро вырвался смешок. — Не буду… В прошлый раз было слишком внезапно. Прости. Не делают так. — А как? — Ну, сначала признаются в любви, ухаживают, потом уже целуются. Не набрасываются внезапно. Понимаешь, должно пройти какое-то время. Ацуши посчитал, сколько прошло с понедельника. — Шести дней хватит? Химуро снова засмеялся и вдруг сам приподнялся навстречу и поцеловал его. У Ацуши ноги стали будто ватные, а Химуро провел ладонями вдоль его рук до плеч и притянул за шею ниже, к себе. От прикосновений по коже побежали мурашки и волоски встали дыбом. Ацуши осторожно — не как в прошлый раз — притиснул Химуро к столу. Он сам толком не знал, что делает. На ощупь отыскал пуговицы на рубашке и неловкими пальцами принялся их вытаскивать из чертовых мелких петелек. И только после того как Химуро, не заморачиваясь, просунул ладони под пояс его брюк, догадался, что проще расстегнуть ремень и вытащить полы. Он шарил руками по горячей коже, не понимая, ни что нужно делать дальше, ни чего он сам хочет. Химуро неровно дышал, его руки гладили спину Ацуши. Внизу живота собиралась горячая тяжесть, и Ацуши приподнял Химуро, так, чтобы прижиматься пахом к паху. — Силач, — смешок Химуро обжёг ухо. — Погоди, — он покрепче обхватил Ацуши за шею. — Подсади меня на стол. Так и правда оказалось удобнее. Только, кажется, они сшибли что-то на пол. Химуро стянул с него штаны с трусами и взял член в ладони. Ацуши замер на секунду в нерешительности, а потом неловко толкнулся. Ткнулся губами куда-то в щеку Химуро — промахнулся мимо губ, потому что глаза зажмурились сами собой. Звякнула пряжка ремня, Химуро взял его руку и положил на свой член, горячий, твердый и какой-то бархатисто-гладкий. Крепче сжал член Ацуши в ладони и принялся двигать ей равномерно, каждый раз захватывая головку, чуть царапая ее пальцем. Ацуши попытался двигаться в такт его движениям, но выходило плохо. Он сбивался, дышал через раз, захлебывался собственными глухими стонами. И кончил неожиданно для самого себя, когда Химуро лизнул мокрым языком его ухо. Потом он чувствовал сквозь вязкую пелену, как Химуро кладет свою ладонь поверх его и додрачивает себе. Через несколько коротких резких движений на живот брызнули горячие капли. Утыкаться в теплую шею и обнимать Химуро, слушая его тяжелое дыхание, было почти так же хорошо, как и целоваться. Ацуши бы, наверное, смог так простоять целую вечность, если бы не хотелось есть. Он боролся с голодом, сколько хватило сил, но не выдержал, чуть отстранился и дотянулся до меренги. — Мне тоже достань. — Ты же не любишь сладкое. — Не очень, да. Но у тебя вышло что-то совсем волшебное. Тебе бы кондитером работать. Ацуши пожал плечами. — Я работал. Скучно. — Ты поэтому из дома сбежал? Он покачал головой. — А почему? Губы у Химуро снова были в белых крошках, и Ацуши наклонился и слизнул их. — Вот поэтому. — О. — Химуро огорченно нахмурился. Потом потрепал его по волосам. — Ну ничего, может, все еще образуется. И знаешь, мне очень нужна твоя помощь… * * * Масако, конечно, пришла в изумление, когда Тацуя объявил ей, что место патиссье займет Ацуши. И не сразу поверила, что это он готовил предложенные ей сладости. Пришлось доказывать. — Талант, — прошептала она, когда Ацуши у нее на глазах испек пирожные. Восхищение Масако было настолько велико, что она даже забыла отругать Тацую за то, что он не предупредил ее об уходе Широгане. Несмотря на недосып, Тацуя весь день проходил в приподнятом настроении. Кажется, впервые за последний год будущее не виделось ему в особо мрачных красках. Конечно, ничто хорошее не вечно, но до самого ужина плохих новостей не было. — У вас новый патиссье, — заметила Момои, едва сев за стол. Тацуя вежливо поклонился. — Как вы заметили? Момои показала на компанию за соседним столом — им как раз принесли десерт. — У Широгане-сана другой стиль оформления. Он любит строгие цвета, шоколадный и белый. А там все пестрит красками. — Вы, как всегда, правы, Момои-сан. Она довольно улыбнулась. — А знаете, что? Я тогда сегодня буду только сладкое. Быстро проглядев десертное меню, Момои заказала чай, малиновый мусс, шоколадное пирожное и творожно-манговый торт. — Рико мне, конечно, завтра устроит сладкую жизнь в спортзале, — вздохнула она, когда перед ней на столе расставили тарелки. Тацуя не стал отходить к своему месту, как обычно, а остался у ее стола, ожидая вердикта. Момои облизнула губы и придвинула к себе мусс. Прикрыв глаза, съела ложку и озадаченно нахмурилась. — Мук-кун? — пробормотала она и попробовала торт. — Мук-кун! Где он? Она требовательно уставилась на Тацую. — Кто, простите? — Мук-кун. Голову даю на отсечение, это он готовил. Мурасакибара Ацуши. Мы его уже два месяца ищем! — Отбросив на стол салфетку с колен, Момои решительно встала. — Ведите меня! Они спустились на кухню. Ацуши сидел верхом на стуле и жевал вчерашние меренги, присматривая за печью. Увидев Момои, он поморщился. — Мук-кун! — Не называй меня так. От его ворчливого тона у Тацуи все перевернулось в груди — видно было, что не в первый раз это. Внезапно у Ацуши оказалось прошлое — другое, до Тацуи. — Мук-кун — это Мук-кун. — Момои сложила руки за спиной. — И тебя семья ищет. Ты хоть представляешь, как Теруко-сан волнуется? А Сето-сан! Мико каждый день плачет! Ацуши отвернулся от нее и стянул резинку — волосы закрыли лицо. — Момои-сан, — Тацуя осторожно тронул ее за плечо. — Если я правильно понял, у Ацуши сложились натянутые отношения с семьей из-за его ориентации, — сказал он тихо. Момои посмотрела на него удивленно. — Глупости. Его любили и будут любить, и никакая ориентация этому не помешает. Она достала телефон. После звонка Момои все завертелось. Семья Ацуши — целых шесть человек — приехала очень быстро, несмотря на вечерние пробки. Были слезы и обнимания, и объяснения, и уговоры — Тацуя только беспомощно смотрел со стороны. В два часа ночи он остался в ресторане совершенно один. И снова без патиссье. Но теперь это мало волновало Тацую. Он сидел на табурете посреди убранной кухни, и ему ничего не хотелось делать. В квартире наверху было пусто. И никто не ждал, что он будет готовить. И никто не ныл, что хочет есть. И спать. И не сидел в углу и не смотрел нечитаемым взглядом из-под длинной челки. Тацуя вытащил из кармана горсть невидимок. Вот. Тоже теперь никому не нужны. Пусто было — в груди. Наверное, стоило позвонить Алекс. Или Тайге. Но не хотелось, чтобы они видели его таким беспомощным. Тайга бы еще наверняка примчался через весь Тихий океан. Спасать. Нет уж. Надо собраться. Надо собраться и снова справляться самому, как он делал это весь прошлый год. Доказать, что он все сможет. Один. Сам. По щеке поползла мокрая горячая капля. Тацуя размазал ее кулаком и заставил себя слезть с табурета, дойти до холодильника и принести коробку с яйцами. Еще надо сахар. И винный уксус. И немного соли. Тацуя обвел взглядом приготовленные продукты — и опустился на пол, в угол, где обычно сидел Ацуши. Он сейчас просто немного отдохнет. Потом поднимется и начнет все делать. Через пять минут… Бум! Тацуя вздрогнул и проснулся. В дверь колотили. Он протер глаза. За окном светало. Бум! Кого еще, в такую рань… С трудом поднявшись — тело затекло от неудобной позы, — Тацуя доплелся до выхода и распахнул дверь. За порогом стоял Ацуши. Тацуя сморгнул, не поверив своим глазам. — Ты чего тут делаешь? — Живу. Он помотал головой. Нет. Он не повторит свою ошибку. Сам — значит сам. — Ацуши, у тебя есть свой дом и своя семья. Выяснили же все. Никто не против, если ты будешь любить мальчиков. Просто не целуй их так внезапно. Ацуши вдруг положил ему руки на плечи. — Я хочу жить тут. С тобой. — Зачем? Ацуши отстранился немного и посмотрел на него как на идиота. — Не дерись, пожалуйста, ладно? Он нагнулся и поцеловал Тацую. Попытался протолкнуть язык в рот, но Тацуя отстранился. — Нет. Ты должен вернуться в семью. Даже если мы начнем жить вместе, я как ресторатор и повар слабее, чем ты — как кондитер. Это обязательно приведет к ссорам, и все станет еще хуже, чем сейчас. — Тацуе даже было немного больно оттого, что он столько бился, чтобы у него все получалось, а Ацуши был равнодушен к собственному таланту. — Возможно, когда-нибудь, когда я добьюсь признания… Глаза снова защипало. Тацуя замолчал, опасаясь, что сорвется голос. — Тебе лучше… Он поднял руку, чтобы оттолкнуть Ацуши от себя — на ладонь упала горячая капля. — Слишком долго ждать, — шмыгнул носом Ацуши. — Ну спасибо, что веришь в меня. — Даже если это случится завтра , все равно долго. — Он обхватил Тацую, прижимая его руки к бокам, притиснул к себе и перешагнул порог кухни. — Что ты делаешь? — Заношу тебя внутрь. Холодно. Я замерз. И ты замерз. И еще ты слишком много думаешь, Муро-чин, вместо того, чтобы просто жить. Это как калории считать за едой — никакого удовольствия. — Он посадил Тацую на стол, ровно на то же место, где они занимались любовью позапрошлой ночью. — Варенье, приготовленное на завтра. Торт только для гостей. Растягивать коробку конфет на месяц, не есть после шести. Это все очень глупо. Тацуя невольно рассмеялся, чувствуя, как испаряется его решимость. Пока они стояли на крыльце, он действительно подмерз, и от этого особенно остро ощущалось, как расползается по телу тепло от объятий Ацуши. — Ладно, — Тацуя посмотрел Ацуши в глаза, — думаю, это варенье вполне можно съесть сегодня.