Toi et moi

Дмитрий Хворостовский. Toi et moi Joe Dassin. Une vie d'amour Данте стоял в стороне, мирно попивая дорогущее вино, которое служило ему единственным утешением на этом ужаснейшем вечере, куда его затащил Вергилий. Ладно, не единственным. Другим утешением Данте служила великолепная возможность разглядывать декольте чопорных цыпочек, плавающих по залу, покачивая бедрами, гордо выставивших сиськи вперед. Которые Данте радостно и рассматривал, потому что декольте были у всех как на подбор глубочайшие. Единственное, за чем ему действительно нужно было при этом следить, так это за тем, чтобы не смотреть выше, на лица этих высокомерных девиц. Потому что выше груди Данте всегда ожидало всего два возможных варианта. Или тошнотворная льстивая улыбка силиконовых губ, или безжизненные рыбьи глаза на перекошенной презрением роже. Ни на то, ни на другое у Данте совсем не вставало. Поэтому он предпочитал общество сисек. Благо, там все было в порядке. Хотя и эти скромные развлечения не могли спасти преотвратный вечер в компании занудных стариков, надменных молодых мальчишек-миллионеров и унылой музыки, от которой валило в сон. А ему приходилось все это терпеть. Да еще и в чертовом костюме. В рубашке Данте чувствовал себя еще ничего, но готов был отдать что угодно, чтобы променять новые блестящие кожаные туфли на свои старые драные кеды. Штаны были вполне приличные, но в пиджаке было странно неудобно. Данте чувствовал себя зажатым. А тугая жилетка, перехватившая грудь, вовсе не помогала. Как и треклятый галстук-бабочка. Эта адская удавка довела бы его до обморока, если бы он все-таки не сорвал ее с себя и по-тихому не выкинул в урну, стоявшую на балконе. Теперь Данте было уже гораздо легче игнорировать окружающих и наслаждаться халявным бухлом и неприлично громадными креветками. Какого дьявола он вообще забыл в этом тухлом месте, Данте не знал. То есть, знал, конечно. Вергилий, какие-то инвесторы, какое-то хитрозадое финансовое барахло. Хотя многословная хитровыебанная тирада Вергилия, которую ему пришлось слушать за день до этого, все равно не объясняла, зачем ему было тащиться вместе с братом. Как будто одного Вергилия на этих идиотов мало. Улыбаться, льстить и пудрить всем мозги всегда было делом Верга. А Данте предпочел бы полежать дома на диване в компании пиццы. Ну или на худой конец в кровати в компании девочек из бара. Но Вергилий уж очень сильно докапывался, и пришлось согласиться. Данте даже в какой-то миг помутнения рассудка решил было, что брату будет скучно и что его функция на убийственно веселой вечеринке заключалась именно в том, чтобы хоть как-то развлекать Вергилия. Но, блядь, как же он ошибался. Вергилия явно и без него развлекали достаточно. Скорее даже, чересчур. Старший Спарда выглядел как всегда великолепно: на нем был белоснежный костюм, который, казалось, светился в лучах сотен свечей; темно-синяя рубашка с золотыми запонками и лазурный, под цвет глаз, галстук. Вергилий, в отличие от брата, был словно создан, чтобы носить адскую одежду вроде костюмов: на нем все сидело так, будто было сшито именно для него и никого другого. Собственно, Данте подозревал, что именно так оно и могло быть. В общем, Вергилий был как всегда и еще хуже. Он плавно поднимал руку и как бы невзначай подхватывал бокал с вином с серебряного подноса, он грациозно проскальзывал сквозь толпу, он привычным жестом поправлял белоснежные зачесанные назад волосы, он чуть прикрывал мерцающие лазурные глаза, довольно улыбаясь, и снисходительно смотрел на собеседника из-под белых ресниц. Он безбожно пиздел, как обычно - витиевато, многословно и совершенно невыносимо, но его тонкие губы двигались четко и ровно, выговаривая каждый звук так, словно он собирался с кем-то целоваться в засос. И, собственно, все это работало. Вокруг Вергилия вилась толпа женщин. Они мягко касались его рук, принимая от него бокалы с вином, ладонями ласкали плечи, невзначай поправляли его галстук. Они ластились к нему, заискивающе и многообещающе улыбались. Данте вздохнул. Он не хотел бы в этом признаваться, но ему было завидно. Да, он всегда считал себя отличным парнем. И в принципе с девушками у него проблем не было. Но, как и всегда, в сравнении с Вергилием блекло все. И, в общем-то, это было логично. Данте было завидно и обидно. Зачем было тащить его на это гребаное сборище мудаков и шлюх? Чтобы он любовался тем, как Вергилий наслаждается вниманием? Чтобы он любовался тем, как все эти женщины, как, впрочем, и мужчины, растекаются перед Вергилием, почуяв его силу? Все ведь было очевидно. У Вергилия было уже три квартиры в городе и куча денег, в то время как Данте по-прежнему перебивался тем, что убивал подворачивающихся под руку демонов, да и к тому же торчал Триш и Леди кучу бабла. Кто здесь был неудачником было ясно и так. Зачем было еще раз тыкать его носом в то, какое он унылое... Вергилий на миг поднял взгляд на брата, и Данте вздрогнул. Он пересилил себя, растянулся в улыбке и приподнял бокал, как будто бы все было хорошо и он оттягивался по полной. Старший Спарда не успел ничего сделать в ответ, потому что чья-то худая рука в жемчужных браслетах легла ему на щеку и развернула голову Вергилия в другую сторону. Данте проглотил терпкое вино и зло шлепнул полупустой бокал на столик. О себе он мог не волноваться. Его тут и так никто не замечал. Даже гребаные официанты. Все было кристально ясно. Вергилий был создан для этой жизни. Для блеска, пачек денег, для женщин в красивых платьях. У Вергилия была та вера в себя и то неколебимое чувство чести, что заставляло других преклоняться перед ним. У Вергилия была гордость. У Вергилия была та внутренняя сила, которая притягивала всех. Данте это давно знал. Когда он впервые все понял, было завидно. По-детски обидно, до слез. До того, что хотелось бить кулаками в стену от бессилия. Но он этого никогда не делал, потому что знал, что никогда не станет таким, как брат. И злиться было бесполезно. Они были совсем разными, и ничего нельзя было поделать. Тогда Данте смирился - настолько, насколько он вообще был способен смириться с чем-нибудь. Он стал искать другое решение проблемы. Да, он никогда не стал бы таким, как Вергилий. Но это не значило, что он не мог крепко-накрепко привязать Вергилия к себе. Не важно как. Ненавистью, соперничеством, злостью - лишь бы сработало. И долгое время это работало. Они ругались, дрались, Вергилий неоднократно укладывал его в больницу, но это работало. У Вергилия было три чертовых огромнейших квартиры, но он как минимум половину своего времени торчал в "Дьявол никогда не плачет". Вергилий закатывал глаза, выкидывал пиццу в мусор, поливал дерьмом Данте и его агентство, но неизменно оставался. Слова и выходки Данте неизменно задевали его за живое, его ледяная маска безразличия трещала по швам и он срывался. И все было хорошо - настолько, насколько могло быть. Но теперь, стоя в стороне на этом чертовом вечере, смотря на то, как в каждом жесте, в каждом взгляде брата неуловимо, но неоспоримо светится сила, светится величие, Данте вдруг осознал, что время пришло. Настал тот момент, о котором Данте раньше никогда не думал, не хотел думать. Настал момент "что дальше". Данте знал, что когда-нибудь это произойдет. И в теории нужно было бы устроить адский скандал, загубить Вергилию всю хренову вечеринку, распугать народ - желательно с демонами - загреметь из-за этого в больницу - не потому, что сильны демоны, а потому, что Вергилий в гневе безжалостен даже по отношению к собственному брату - потом наслаждаться тем, как Верг через "не могу" будет его выхаживать, а потом грустно выслушать речь о том, как это была последняя капля и Вергилий таки съезжает на веки вечные. Они бы, наконец, разошлись каждый своей дорогой, как и было предначертано. И, в общем, это и был бы конец. Но Данте не мог. Он жевал чертову королевскую креветку, которая должна была быть божественно вкусной, и чувствовал во рту лишь вкус резины. Данте не хотел. Он не хотел отпускать Вергилия. Вообще. Он хотел и дальше жить вместе в "Дьявол никогда не плачет", по-прежнему шутить дурацкие шутки про то, какой бардак у брата на голове с утра, про его идиотскую одержимость собственным мечом, про то, что он умеет готовить только странные штуки с пидорскими французскими названиями - вне зависимости от того, что еда оказывалась такой вкусной, что за ночь Данте доедал все, что было заботливо убрано в холодильник - хотел знать, что Вергилий всегда вытащит его из любой задницы. И пусть Вергилий был тем еще мудаком, Данте не хотел делиться. Он не хотел терпеть эту ораву шлюх вокруг брата, не хотел смотреть, как они лапают его своими крашеными клешнями. Он не собирался отдавать его этим тупым девицам, пусть и с кучей денег, пусть и с отличными сиськами. Данте хотел Вергилия себе. Целиком и полностью. Данте замер, пораженный осознанием и собственной глупостью. Вот что пошло не так. Давным-давно все полетело к чертям. Давным-давно он доверился Вергилию, впустил его в свое сердце, и в груди образовалась трещина. Маленькая, почти невидимая, и Данте не заметил ее. А оттуда по капле, день за днем, вытекала его собственная человечность, пока вместо нее в его груди не оказался Вергилий - пульсирующий кровью по его венам, сжимающий своей рукой сердце, чтобы оно продолжало биться. И все. Все случилось. И ничего не отменить. Не изгнать Вергилия. Но Данте уже и не хотел. Он слишком сильно любил брата. Так сильно, как нельзя было. Данте смотрел на толпу мужчин в черных костюмах и женщин в разноцветных красивых платьях, на горящие свечи, на сверкающие хрустальные подвески люстр, на снующих вокруг официантов с серебряными подносами, и видел все так ясно, как будто бы вдруг проснулся, вырвался из туманного сна, и впервые смотрел на настоящий мир. И его мир был в руинах. Все было давно разрушено и изъедено, увито изумрудными пальцами ядовитого мха. Было агентство, была Леди, подбрасывающая заказы. Была вечно ругавшая его Триш, по-своему добрая, по-своему заботливая. Но не было радости. Не было счастья. Даже редкие минуты в разгаре боя были испорчены горьким привкусом незавершенности. Чего-то не хватало. Не хватало Вергилия. Почти физически, до необходимости коснуться его плеча, необходимости взглянуть в его светлые глаза - необходимости, которая отравляла Данте изнутри, выжигала остатки его разума, затаскивала все дальше в глубину сумасшествия. Данте не знал, как продержался так долго. Оглядываясь назад, он понимал, как глубоко погряз в грехе. Пусть он и не понимал этого раньше, но тонкие, призрачные нити влечения медленно опутывали его все это время, пока он не оказался крепко привязан к брату, невыносимо, невозможно, нестерпимо. Данте вдруг оказался на самом дне. И он хотел, чтобы брат как всегда вытащил его, но Вергилий был уже далеко. И пусть между ними было всего с десяток метров черно-белых мраморных плит пола, Данте было уже невозможно дотянуться до брата. Он и не смел бы пытаться: осознав свое падение, он потерял это право. Все не могло продолжаться как раньше. Данте должен был принять какое-то решение. Его переполняли странные чувства: жажда оставить Вергилия себе, утащить его с собой в пучину безумия, и в то же время, презрение к себе, едкое осознание собственной беспомощности и нежелание запятнать брата. Данте никогда раньше не думал о том, чтобы оставить Вергилия себе. Он хотел этого, но никогда не представлял, как это будет, поэтому сейчас собственные мысли вызывали у него ужас и отвращение. Он не мог. Он никогда не смог бы. И, собственно, выбора у него не осталось. Не осталось ничего, только странное спокойствие. Данте мог сделать только одно - уйти. Он последний раз взглянул на брата - на улыбку тонких вишневых губ, на аккуратные пальцы на стекле бокала с красным вином, на тонкую прядь белых волос, упавшую на лоб - развернулся, и вышел прочь из зала. "Прочь. Чем дальше, тем лучше", - думал Данте накидывая на плечи черное пальто и заматывая вокруг шеи длинный бежевый шарф. - "Дальше от него. Так будет лучше". Швейцар закрыл за ним дверь. Издалека все еще была слышна тихая музыка, из-за спины бил яркий желтый свет. В лицо ударил морозный осенний воздух, обдал шею холодом. В темно-синей ночи медленно падали вниз маленькие белые снежинки и неслышно ложились на тротуар тонким белым ковром. Такие чистые и легкие. Домой идти не хотелось, и, достав из кармана металлическую зажигалку, Данте бесцельно побрел вперед по улице, думая о том, как было бы хорошо, если бы холод мог очистить его, вытравить из груди горечь и стыд, прогнать прочь навязчивую необходимость ощущать Вергилия рядом. Но от холода только замерзали пальцы и щеки. Снежинки падали на лицо и таяли, маленькими слезинками лежали на ресницах, сползали вниз на подбородок. Данте так и не закурил, просто вертел в руке холодную зажигалку. Вергилий так и остался в его сердце. На миг Данте подумал о том, чтобы забыть брата - навсегда, окончательно и бесповоротно. Но он никогда не отказался бы от Вергилия. Вергилий был его братом. Его второй половиной. Самым лучшим и самым худшим в его жизни. Вергилий был его счастье, его жизнь и его грех. Глупо было думать, что он мог бы жить как человек. Демоническое наследие было в нем самом, под его кожей, в его теле. Этот грех бежал по его венам кровью. Рано или поздно Данте должен был пасть, и вот это случилось. И это был Вергилий. Теперь нужно было сделать то единственное, что было правильным. Нужно было уйти. Навсегда. Бесповоротно. Уйти прочь от Вергилия. Оставить его. ... Вергилий терпел. Он растягивал губы в улыбке, плотно сжимая зубы. Он подавал вино дамам, еле сдерживая дрожь в руках. Ему нужно было только пережить этот вечер и, когда контракты будут подписаны, можно было бы забыть обо всех этих навязчивых, мелочных людях. Вергилий терпел и, как только выдавалась свободная секунда, украдкой бросал взгляды на брата, надеясь, что Данте придет и с присущей ему грацией слона в посудной лавке разгонит столпившихся вокруг него, словно вокруг умирающего, истекающего кровью хищника, гарпий и падальщиц. За этим он и позвал брата. Вергилий так надеялся, что Данте будет скандалить, бросая правду в глаза этому сборищу лицемеров, что подерется с официантом, что сдернет с какой-нибудь из женщин юбку, просто чтобы проверить, действительно ли та пришита к корсету. Вергилий надеялся, что Данте сделает хоть что-то, чтобы разбить лед безжизненного, бессмысленного существования, в который он заковал себя. Вергилий работал, зарабатывал огромные деньги, у него было несколько квартир в городе, несколько дорогих машин, и три клуба. Он мог позволить себе что угодно, но вместо этого только уходил с головой в работу. Вергилий задыхался - точнее, уже не дышал, окончательно превратившись в рабочую машину, не интересующуюся ничем и никем. Почти никем. Только рядом с Данте он как будто бы вновь просыпался и дышал полной грудью. За этим он приходил в "Дьявол никогда не плачет" - раз за разом, неизменно, он приходил за Данте, за своим глотком свежего воздуха. Он приходил, несмотря на злость, на бешенство, на обиды, чтобы почувствовать, как колотится сердце в груди, чтобы почувствовать себя живым. Ослепленный блеском бриллиантов и хрустальных подвесок, затерянный в смеси запахов дорогих духов, запутавшийся в сплетении женских рук в жемчугах, Вергилий хотел только одного - выбраться. Он жадно искал глазами брата среди шумной толпы, он хотел протянуть ему руку и сказать: "Забери меня отсюда. Возьми меня туда, где ночь, ветер и свобода". Вергилий, наконец, увидел брата. Но Данте стоял в стороне, в тени, прислонившись бедром к столу. Вокруг никого не было, ни мужчин, ни женщин. Даже официанты проходили мимо него, как будто не замечая. Данте не собирался спорить или скандалить. Он только улыбнулся Вергилию и приподнял бокал с вином, молча созерцая его издалека. "Почему?" - мягкие женские пальцы легли ему на щеку, заставляя повернуть голову в другую сторону, и Данте уже не видел отчаяния в его взгляде, не видел его приоткрытых, дрогнувших губ. Данте его оставил. Оставил среди ослепительного блеска драгоценностей, прикрывающих пустые души, среди лести и лжи. Почему? Неужели Данте не видел, как он давится улыбками, как душно ему здесь? Неужели он просто... Вергилий медленно закрыл глаза. Он тонул все это время, все дальше и дальше погружаясь в бездну, пока отчаяние покрывало его, пласт за пластом, давя темной глыбой ледяной воды, и вот, наконец, это произошло - он достиг самого дна. Больше он так не мог. Вергилию нужно было вырваться. Нужно было вдохнуть полной грудью, кричать во все горло. Ему нужно было освободиться. Ему нужен был Данте. Он окинул зал взглядом, ища брата, но Данте не было. Нигде. Кто-то что-то говорил ему, и он даже отвечал. Кто-то держал его под руку. Кто-то ждал его. Вергилию было не важно. Ему нужно было дышать. Ему нужен был Данте. Он позволил улыбке соскользнуть с губ, и просто, выронив из рук бокал вина, шагнул прочь. Чьи-то пальцы отпустили его локоть, кто-то удивленно ахнул, но Вергилий уже шел сквозь толпу, не замечая ничего, через зал, мимо ярких атласных платьев и ярких накрашенных губ, мимо серебряных подносов и цветов, мимо обтянутых дорогим штофом стен коридора, дальше, толкая тяжелые резные двери, не дожидаясь швейцара, дальше, в темноту ночи, в холод, в снегопад. Вергилий не понимал, почему брат оставил его, но это было уже не важно. Ему просто нужен был Данте, с его дурацкой ухмылкой, с его отвратительными манерами, с его вечно спадающими на лоб растрепанными волосами, с его невозможной способностью смеяться над всеми проблемами в мире. Улица дышала морозом. Холод быстро скользнул по спине, заползая под рубашку. Ветер распахнул пиджак. Вергилий схватился за галстук и, путаясь дрожащими руками в чертовой тряпке, сорвал его таки с себя и отшвырнул в сторону, в снег. Данте был где-то там, за темнотой, за белыми хлопьями снегопада, совсем один. Вергилий бросился по улице. ... Пальцы замерзли и онемели, морозный воздух жег легкие, по спине постоянно проходила дрожь, но Вергилий упрямо шел по улице. Он был уже везде. Когда в агентстве не оказалось никого, он обошел все бары и стрип клубы в округе, но Данте нигде не было. Вергилий бродил по улицам, вглядываясь в лица редких прохожих, но ему попадались лишь парочки, которые удивленно шарахались от него, кутаясь в теплые пальто и куртки при одном взгляде на его распахнутый пиджак и расстегнутую сверху рубашку. Волосы растрепались и неприятно лезли в лицо. На ресницах замерзли маленькие кристаллики льда. Время текло мучительно медленно. Ночь утопила мир в бесконечной черноте. Снег падал на землю и больно бил в лицо. Ветер царапал кожу. Вергилий уже не знал, что думать. Данте часто пропадал, но его всегда легко было найти. А сейчас уже казалось, что сама темнота пожрала Данте, и Вергилий отчаянно метался по улицам, вглядываясь во тьму. Его не было нигде. Вергилию казалось, что вот-вот он завернет за угол и увидит знакомую спину непременно в дурацком красном плаще, что Данте здесь, совсем рядом, нужно только еще чуть-чуть, еще один шаг, еще один взгляд. И Вергилий шел дальше, звал брата в ночи, звал его сквозь поднявшийся ветер, рвавший растрепанные волосы и сдиравший с плеч пиджак, звал срывающимся хриплым голосом, но впустую. Он не помнил, как в итоге оказался у "Дьявол никогда не плачет". В агентстве было тихо и безжизненно. Вергилий закрыл за собой дверь и прошел в лобби, освещенное лишь тусклым рыжим светом фонаря за окном. По полу мелькали маленькие тени падающего снега. Стояла огромная, всеобъемлющая тишина. Вергилий рухнул на кожаный диван, раскинул руки по спинке и запрокинул голову. Оставалось только ждать. В груди тянуло пронзительное, острое чувство, сплетенное из тревоги и страха. С каждой секундой оно то исчезало, то вдруг разворачиваясь необъятно, как ночь. Время шло. Снег на плечах и на волосах Вергилия растаял, и теперь холодные капли стекали по его лицу, по щекам, по шее, неуютно заползали на спину. Пиджак неприятно приставал к коже. Мокрая рубашка прилипла к груди. Вергилию было плевать. Данте все не было. Воздуха не было. Были только холодные кристаллы льда. И Вергилий медленно замерзал в них, не дыша, пока вдруг дверь не открылась, громко хлопнув о стену. Мир вмиг перевернулся: отмерло время, черная непроглядная ночь прояснилась синевой, раскололся лед, рассыпавшись тысячей хрустальных осколков. Вергилий громко вдохнул, раскрыл глаза и легко поднялся с дивана, бросаясь к брату. Он хотел сказать, что так волновался, хотел отчитать Данте за то, что тот исчез без предупреждения, хотел узнать, все ли с ним в порядке. Хотел обнять этого идиота, почувствовать своими руками тепло его тела, заглянуть в его глаза, услышать его смех. У двери раздался женский смех, и Данте ввалился в лобби, пьяный вусмерть, держа в руке бутылку виски, обнимая идущих по обе стороны от него шлюх. Дешевых шлюх с крашеными рыжими волосами, в миниатюрных кожаных куртках нараспашку, в мини-юбках, в сапогах на высоком каблуке. Вергилий остановился посреди лобби, не в силах связать и двух слов. Он стоял на месте, словно прикованный к полу, и, забыв как дышать, не мог произнести ни звука. Вергилию было холодно, но не так, как пока он бегал по улицам и как дурак звал брата, срывая голос. Было холодно и горько изнутри. Потому что Данте было все равно. Данте было плевать, как он задыхался в своей жизни, Данте было плевать на идиотский вечер. Данте ушел, потому что ему было скучно или просто все равно. Данте не собирался ему помогать, он ничего не собирался делать, он просто жил дальше, как обычно. Демоны, выпивка, дешевые женщины. Что было Данте до него? Они были слишком разными. Данте уже давно прогнал бы его из агентства, но ему было или слишком лень, или просто наплевать. Данте было плевать на него. В горле пересохло. Вергилий хотел закрыть глаза, чтобы не видеть, как эти женщины гладят его брата по груди, как запускают свои руки ему в волосы, чтобы не видеть, как Данте улыбается им, но не мог. Он стоял и молча смотрел, бессильно опустив руки. К глазам подступили слезы, хотелось кусать губы. Вергилий пережил много боли за свою жизнь, но почему-то ничто раньше не ранило его так. Мокрая рубашка, прилипшая к его телу казалась пропитанной не растаявшим снегом, а кровью. Вергилий знал это чувство. Ощущение того, как края раны не сходятся, и из нее медленно и неизбежно вытекает жизнь, а тело замерзает. Данте отхлебнул виски из бутылки. Алкоголь горько обжег горло и ударил жаром в грудь. Ему нужно было забыться. Девочки не задавали вопросов, не осуждали. И пусть они были самыми дешевыми шлюхами, они подходили ему идеально, ведь он сам пал на самое дно. Так глубоко, что дальше уже невозможно. Данте все решил. Он решил оставить Вергилия там, где ему и место. Данте решил уйти. Вот только Вергилий какого-то черта стоял в полутьме прямо здесь, посреди лобби. -Какого? - Он сначала не поверил, но брат и правда стоял перед ним, и Данте испугался. Испугался, что Вергилий посмотрит ему в глаза и увидит правду, догадается о том, что ему плевать на шлюх, что он бы лучше сидел в эту ночь с ним у камина и читал дурацкие умные книги, что больше всего ему сейчас хотелось свернуться в тепле рук Вергилия и просто лежать, смотря, как за окном падает снег. Вергилий молчал. Данте вглядывался как мог, но в темноте было не видно лица брата, и он не знал, осуждает его Вергилий или нет, злится или нет. На всякий случай он попробовал было оправдаться, но обида, оставшаяся после того, как Вергилий красовался перед ним в куче женщин, все-таки просочилась. -Ну, - рассмеялся Данте, но вышло не очень натурально, - я решил, раз ты с бабами, то и мне можно. Правда, девочки? Вергилия почти трясло от злости. "Какие бабы? Да я только и мечтал о том, чтобы уйти оттуда! Ты лыбишься, а потом уходишь, не сказав ни слова! Какого дьявола? Я тебя искал пол ночи, а ты тут со шлюхами кувыркаться собрался?.." -Какие бабы? Да мне там делать было нечего! Я тебя позвал с собой, чтобы хоть как-то пережить этот ужасный вечер! - хрипло проорал Вергилий в тишине, до боли сжимая кулаки. Он хотел хорошенько врезать Данте по наглой роже, но рука не поднималась. -Э? - Данте уставился на него непонимающим пьяным взглядом, и какие-то несколько секунд они так и стояли в тишине, перебиваемой только тяжелым дыханием Вергилия: Данте с виски и притихшими шлюхами - у двери, а Вергилий посреди лобби в мокрой одежде с взъерошенными волосами. Данте был рад, что брат действительно позвал его на вечер ради него самого. Ему было приятно знать, что он не ошибся в Вергилии. В груди было тепло, и от этого становилось только хуже. Данте понимал, как ему необходим Вергилий, и из-за этого был отвратителен самому себе, хотел забыться, перестать существовать, как-то заглушить это ослепительное влечение, и сделал самое простое - он позвал шлюх. Но Данте все равно знал, что ни шлюхи, ни что другое не смогло бы заменить Вергилия, потому что брат был ему необходим как воздух, как жизнь, и эта мысль снова и снова возвращала Данте в замкнутый круг спутанных мыслей. -Вон, - наконец сказал Вергилий, тихо и мрачно. -Чт-..? - не понял Данте. -Вон! - рявкнул Вергилий на все лобби. Шлюхи одновременно вздрогнули и быстро ретировались к двери, лишая Данте единственной моральной защиты от брата - самих себя. -Эй, нет! Девочки со мной... - начал было ворчать Данте, растерянно оборачиваясь им вслед, но дверь закрылась, дохнув на него холодом, и в агентстве остались только они с братом. Ночь катилась к чертям. Нужно было как-то защищаться. - Слыш, мудак, ты зачем их прогнал? Данте развернулся к нему и посмотрел на брата с искренним недоумением. Вергилий молча закусил губу. Это было невыносимо. -Хорошо. Если хочешь, позови их обратно, - безразлично проговорил Вергилий, впиваясь ногтями в ладони. - В столе достаточно денег на обеих на всю ночь. А я пока пойду прогуляюсь. Данте широко раскрытыми глазами следил за братом, который спокойно шагал к двери. На миг Вергилия озарил рыжий свет фонаря, и Данте увидел поджатые в ярости губы, блестящие глаза, влажные волосы, свисавшие на лицо тонкими прядями, промокший до нитки пиджак, смятую и такую же мокрую рубашку. -Верг, - тихо позвал Данте брата, но Вергилий прошел мимо. Данте не думая протянул руку и схватил его за локоть. Он давно не чувствовал себя таким дерьмом. -Вер-... -Что? - Вергилий остановился в шаге от него и нервно выдернул свою руку из пальцев Данте. - Ты хотел шлюх? Я тебе не мешаю! -Где ты был? - Тихо спросил Данте, касаясь холодной щеки брата. -Какого черта тебя это волнует? - Рявкнул Вергилий в ответ, отбрасывая его руку. Его почти испугало это осторожное прикосновение. - Я ухожу. -Никуда ты нахуй не пойдешь! - Проорал Данте в ответ и снова вцепился в пиджак брата. Сквозь его пальцы закапала вода. - Ты весь мокрый! Какого хера? Где ты шатался? - Отбросив недопитую бутылку куда-то в угол и разбив ее о стену, Данте рассматривал Вергилия вопреки всем его протестам, проводил руками по плечам, клал ладони на щеки, касаясь мокрой холодной кожи, как будто пытаясь убедиться, что с братом все в порядке. - Я тебя всего ненадолго оставил! Ты ж, блядь, был на этой ебаной вечеринке со своими ебаными бабами! Какого хера ты поперся на улицу? Идиот ебанутый! -Я искал тебя! - Не выдержал Вергилий и тут же пожалел о том, что сказал. Он надеялся, что брат был достаточно пьян, чтобы на следующий день забыть обо всем. Данте замер с открытым ртом. Потом осторожно убрал руки с Вергилия, отвел взгляд и пошлепал в сторону дивана. -Сейчас же пиздуй в ванну! - Озлобленно и как-то отчаянно сказал он. Вергилий запутался окончательно. Сначала шлюхи и виски. Потом теплые руки Данте на его щеках, обезоруживающе заботливые. Теперь эта злоба. -Но ты ведь собирался... - непонимающе проговорил Вергилий севшим голосом. - Ты весь промок. Не стоило, - тихо ответил Данте, скидывая пальто, и уселся на диван. Ему хотелось плакать и от счастья, и от отчаяния. Вергилий искал его пол ночи, бегал по улицам в одном пиджаке, даже не подозревая, что Данте не стоил того. Вергилий не знал, что Данте больше даже его братом считаться не мог. Вергилий не знал, что Данте хотел бы навсегда привязать его к себе. Если бы он знал, он бы никогда... - Ты иди в душ и ложись спать. А я уйду... Вергилий удивленно приподнял брови: -Многовато драмы на один вечер. Ты пьян. -В стельку, да? - С сожалением усмехнулся Данте. - Блядь, я такой неудачник... - он наклонился вперед, упершись локтями на колени, и уставился в пол. - Слушай, просто иди в душ. А завтра собирай свои шмотки и съезжай. Или, если хочешь оставить себе мое раздолбанное агентство, то я съеду. -Данте, что происходит? - Вергилий нахмурился. Это уже мало походило на обычные пьяные выходки его брата. Что-то было не так. Что-то было связано с дурацким приемом и женщинами. Видимо, Данте ушел не просто так. -Слушай, давай ты не будешь копаться в этом, - Данте устало вздохнул. От выпитого виски и пререканий с братом у него начинала болеть голова. А как объяснить Вергилию, что он больше не мог находиться рядом с ним, он не знал. - Давай ты просто сделаешь то, что давно должен был. Соберешь свои вещи и свалишь. Вергилий сглотнул. В груди похолодело. Он мог выдержать выходки Данте. Уходы без предупреждения, шлюх, пьяное дебоширство. Потому что Данте заставлял его окаменевшее сердце чувствовать. И если платой за редкие минуты блаженного счастья были обиды и боль, Вергилий мог это выдержать. Но жизнь совсем без Данте... Из-за одной мысли об этом он уже полночи носился по улице в снег. Вергилий подошел к брату, присел перед ним на корточки, осторожно положил руку Данте на колено и заглянул ему в лицо снизу вверх. -Данте, ты выгоняешь меня? - хрипло спросил Вергилий. -О-о-о! - В голос простонал Данте, закрывая лицо руками и откинулся назад на диване. "Как я могу выгнать тебя? Я! Тебя!... Этот мир ненавидит меня. Блядь, Верг, ну как я могу..." -Нет, проклятье, я не выгоняю тебя, идиотина в мокрых шмотках! - Взвыл Данте и не то рассмеялся, не то заплакал. - Просто я так не могу! Не могу, понимаешь? Блядь, ну почему так херово-то?.. -Тебе плохо? - Вергилий медленно протянул руку и взял брата за запястье. Если бы у Данте были проблемы, это бы все объяснило: и его упрямое молчание, и шлюх, и пьянку. - Данте, успокойся и просто расскажи, - Вергилий потянул руку брата на себя, переплетая их пальцы, и крепко сжал. -Да не могу я! - Выл Данте. - Ох, еб твою мать, я гребаная истеричка!.. Вергилий сел перед братом на колени и терпеливо ждал, пока тот издавал нечленораздельные стоны, изредка перемежающиеся словами "не могу", "идиот" и "блядь". -Ох, ладно, - наконец выговорил Данте, провел свободной рукой по лицу, шумно выдохнул и посмотрел на брата, преданно ждущего рядом. Он не хотел им делиться. Не хотел отдавать никому, и это было препаршиво. - Я такое дерьмо... - сокрушенно сказал он наконец. Вергилий только незлобно улыбнулся ему в ответ. -Блядь, ну как можно тебя не любить, мудака ты кусок безбожный, - признал Данте и протянул брату руку. - Иди сюда. Вергилий удивленно хохотнул и наклонился вперед, придвигаясь ближе, устраиваясь между ног брата и обнимая его за пояс. Сквозь хлопок рубашки просачивалось тепло тела Данте, и Вергилий, замерзший в своей мокрой одежде, довольно прикрыл глаза, наслаждаясь, уткнувшись носом брату в живот. Теплые, почти горячие руки Данте крепко обняли его за плечи, и Вергилий уже было списал всю истерику на виски, когда заметил, что руки брата мелко дрожат, вцепившись в его пиджак, а сам Данте чуть вздрагивает. -Ты весь продрог, идиотина тупая, - недовольно проворчал Данте. - Сейчас в душ пойдешь, понял? -Данте, ты что, ревешь? - спросил Вергилий, удивленно открывая глаза и пытаясь посмотреть наверх, но брат крепко прижимал его к себе, не давая развернуться. -Отъебись! - Пробурчал Данте, вздрагивая всем телом. - Я последний раз в жизни вижу брата! Могу и пореветь... но я не реву! -Какого... - Вергилий несильно хлопнул Данте по ребрам, пытаясь освободиться. Он был зол. - Какого черта последний? Что за чушь ты несешь? -Ничего, ладно? - всхлипнул Данте и вцепился в брата так, что у выгнувшегося ему навстречу Вергилия свело спину. Он не хотел отпускать. Просто сидеть вот так было бы достаточно. Просто знать, что Вергилий не уйдет, не оставит его. Просто знать, что он не отвернется. Больше Данте и не нужно было бы. Но даже это было невозможно. Даже у тех напыщенных женщин было больше прав на Вергилия, чем у него. Данте прекрасно это понимал и сильнее прижимал брата к себе, потому что, скорее всего, ему даже этого больше никогда не достанется. -Отпусти, больно же... - прохрипел Вергилий, и брат тут же отпустил его - совсем, почти оттолкнул. -Ладно, хватит с меня. Пора. Ну что, ты сваливаешь или я? - шмыгнул носом Данте, не поднимая головы. -Никто никуда не пойдет, - безапелляционно отрезал Вергилий. -Ладно, - кивнул Данте. Раз Вергилий отказывался, был только один выход. Данте собирался уйти сам, ночью, по-тихому. - Но ты пойдешь в душ. Сейчас же. -Да, надо бы, - признал Вергилий, хитро щурясь. Он не верил, что его брат мог так быстро сдаться. Данте поднял руку с плеча Вергилия и пристально посмотрел на нее. Рука была вся мокрая. -Да ты же заболеешь! - воскликнул он, искренне переживая за брата. - Снимай мокроту! - Данте взялся за лацканы его пиджака и стянул мокрую ткань с плеч Вергилия вместе с запутавшейся и мятой рубашкой. Вдруг, пытаясь отодрать от холодной кожи брата прилипший тонкий темно-синий шелк, Данте словно очнулся. Он увидел свои пальцы, соскальзывающие на шею Вергилия, путающиеся в одежде, стаскивающие ее с брата. Данте отдернул свои руки и испуганно уставился на них. Он был абсолютно уверен, что Вергилий сейчас все поймет, и это будет конец. Но Вергилий накрыл его руки своими и тихо спросил: -Что? -Что? - Глупо спросил его Данте в ответ, не веря в то, что Вергилий мог не понять, что только что произошло. Но брат смотрел на него снизу вверх, и его лазурные глаза блестели в свете фонаря. -Все в порядке? - Вергилий сжал его руки. -Нет. Нет! Все не в порядке, - попытался сказать ему Данте, но он не понимал. - Мне нужно уйти. Сейчас же. -Ты пьян, я никуда тебя не отпущу, - спокойно констатировал Вергилий. -Ты не понимаешь! - Не унимался Данте в ужасе от себя самого. -Так объясни мне, - невозмутимо настаивал Вергилий. -Не могу! - Данте схватился руками за голову. Он определенно сходил с ума. Это был замкнутый круг, и выхода не было. Его захлестывало отчаяние. - Не могу! Вергилий давно не видел, чтобы Данте так срывался. Причина должна была быть действительно серьезной, чтобы он так психовал. Поэтому Вергилий на время заставил себя забыть обо всех мелких обидах и пытался просто помочь брату. Как мог. Вергилий приподнялся на коленях и осторожно поцеловал брата в лоб. Холодное прикосновение влажных губ, и Данте вдруг оказался слишком близко к Вергилию. К голым плечам, к коже, светящейся голубым в полутьме. Данте оказался обернут в яркий ледяной аромат Вергилия, исцарапанный отвратительно приторными обрывками женских духов. Он бы не смог. Никогда он бы не смог обнимать брата, чувствуя на нем чей-то чужой запах. Данте содрал бы с плеч Вергилия кожу, чтобы знать, что тот принадлежит только ему. Это было полнейшее помешательство. -Скажи мне, почему тебе так плохо, - Вергилий взял руки Данте и медленно положил их ему на колени. -Да из-за тебя!.. - Тихо простонал Данте, дрожа всем телом. Вергилий замер на пару секунд, не веря своим ушам. Он всегда знал, что он паршивый брат. Но не думал, что настолько. Он так хотел помочь Данте, но что толку было в его помощи, если это он умудрился так довести собственного брата. -Я... прости.. я... - Вергилий стоял перед братом на коленях и не знал, куда себя деть. - Ты правда хочешь, чтобы я съехал? -Не хочу, - Данте взглянул на него. - Я тебя люблю. Брат смотрел на Вергилия блестящими заплаканными глазами. На лице Данте отражались сожаление, отчаяние и горечь, но он упрямо смотрел на Вергилия, бросая вызов самому себе и своим страхам. Данте никогда бы не захотел, чтобы брат видел его таким, и Вергилий понимал, что этот взгляд вопреки всему значил, что Данте доверяет ему, бесконечно и безоговорочно. -Я тоже люблю тебя, - прошептал Вергилий и потянулся вперед, но в полутьме он коснулся щеки Данте не совсем там, где он хотел. Его холодные губы случайно прижались к уголку рта Данте, оставив влажный след. Вергилий немного смутился и чуть отстранился от брата, не зная, как объясниться. -Ты не понимаешь, - прошептал Данте, зажмурившись, обдавая щеку брата горячим дыханием. - Не так, как ты... Вергилий никогда даже не надеялся. "Все или ничего", - он провел по в волосам брата, неслушающимися пальцами зачесывая их ему за уши, и потянулся наверх, к Данте, на этот раз совершая ошибку намеренно, прижимаясь к потрескавшимся, обветренным губам. Внутри Данте все перевернулось. Он на мгновение потерял способность думать и чувствовать и машинально схватился за голые плечи брата, скользя руками под мокрую ткань. Холодный рот Вергилия прижимался к его рту, осторожно, касаясь мягко и нежно, и Данте, дрожа, втянул воздух. По нервам рвалось электричество, все тело как будто бы онемело. Сумасшествие, наверное, просто было заразным. Данте вздрогнул, но не ответил. Вергилий отстранился и молча прикусил губу. Зачем он поторопился? Ведь Данте просто сказал "не так"... Почему он вдруг решил, что Данте такой же, как он? Может, Данте просто хотел сказать "сильнее"? Зачем он поцеловал Данте? Большей ошибки в своей жизни Вергилий еще не совершал. Данте медленно выдохнул, выравнивая дыхание. Сердце бешено колотилось в грудной клетке, и он был уверен, что этот глухой стук слышно во всей комнате. Вергилий открыл глаза, улыбнулся, тоскливо и нежно, и, убрав выбившуюся прядь ему за ухо, прошептал: -Извини. Я не хотел. -Что? - не понял Данте. Он все еще чувствовал странное прикосновение на губах. Не то чтобы приятное, но терпкое и родное. -Прости... - остатки самообладания Вергилия рушились. Он не только не заметил, что у Данте проблемы, но и довел брата до срыва, не смог ему помочь и теперь испортил их отношения окончательно. Улыбка на губах дрожала, соскальзывая. Было больно, но он был сам виноват. - Прости меня... -Нет-нет, Верг, нет... - прошептал Данте, качая головой, и провел руками по щекам брата. Кончики пальцев почти невесомо скользнули по холодной коже, очертив скулы Вергилия, заставляя его придвинуться так близко, что они касались носами. Вергилий хотел сказать брату, как был зол на него, хотел сказать, что отстоял себе все колени на жестком полу, что он пьяный идиот, что шлюхи это перебор, что он должен пообещать никогда больше так не исчезать, но в итоге только хрипло прошептал: -Я волновался... -Прости, - честно признал свою вину Данте. Он не хотел, чтобы Вергилий переживал из-за него. - Я все исправлю, - пообещал Данте и закрыл уставшие глаза, наслаждаясь бесконечным мгновением счастья, когда ничего еще не сказано, не сделано, но и он, и Вергилий знали и чувствовали, что все изменится навсегда. Они дышали друг для друга, обдавая чужую кожу горячим дыханием; они были рядом, вместе, завернутые в иссиня-черное покрывало ночи, и кроме рыжего фонаря за окном, никто не мог узнать их секрет. По телу разливалось тепло, и пусть все это было хоть самым тяжким грехом, Данте было все равно. Он был готов падать, если они собирались падать вместе. Данте провел по щекам брата, заставив Вергилия поднять голову, и прижался губами к его губам. Вергилия окатила тяжелая, неумолимая волна возбуждения. Он так давно ждал, ждал без надежды, что эти горячие губы, что эти руки... и вот вдруг что-то изменилось, и Данте целовал его сам, и сдерживаться было больше невозможно. Зарываясь замерзшими пальцами во взлохмаченные волосы брата, Вергилий стоял на коленях и целовал Данте, жадно, страстно, зло и мучительно медленно, пытаясь запомнить каждый миг. Данте мечтал об этом весь вечер. О странном, прохладном прикосновении этих тонких вишневых губ, которые теперь со злостью целовали его, заставляя улыбаться. Мечтал о том, каково это - чувствовать, что Вергилий его хочет, и теперь, наконец, он знал и упивался этим чувством. Он открывал рот навстречу брату, впуская, и задыхался, когда Вергилий жадно впивался в него. Вергилий кусал его губы до боли, до синяков; скользил языком по его языку, обводил его рот широко и властно, забирая себе каждый вздох. Все мысли о том, что было правильным, так мучившие Данте раньше, все ненужные переживания были сметены ко всем чертям Вергилием, который настойчиво и требовательно исцеловывал его; языком Вергилия, который ласкал его горячо и мягко, влажно обводя губы; руками Вергилия, притягивающими его ближе, путающимися в одежде, неуклюже стаскивающими Данте с дивана вниз, на пол, на колени к брату и еще ближе, так, чтобы между ними совсем не осталось места. Вергилий терялся во времени, в руках, губах, в тепле Данте. Он хотел сойти с ума до конца и взять Данте прямо здесь, на полу, в лобби, быстро, грязно и много раз. Быть с ним, пока не онемеют руки и ноги, пока не заноют мышцы бедер, пока не затечет шея, пока не будут кровоточить губы. Но темно-синяя ночь тянулась бесконечно, и Вергилий знал, что теперь у него есть все время во вселенной, потому что если его брат принимал какое-то решение, то уже никогда от него не отказывался. И этой ночью Данте решил отдать ему себя - сейчас и навеки. Вергилий прижимал Данте к себе за спину, цепляясь пальцами за рубашку и пиджак, стаскивая их с плеч брата как можно ниже, пока ткань не начинала жалобно трещать. Широко расставив пальцы, он проводил по лопаткам, вверх по позвоночнику до коротких волос на шее брата, вычерчивая каждый позвонок, с силой обводя каждый изгиб его тела. Закрыв глаза, Данте молча позволял Вергилию целовать себя, водил кончиками пальцев по его щекам, иногда задевая губы и оставляя влажные следы. Он почти молился, чтобы эти минуты не кончались никогда. -Люблю тебя, - прошептал Вергилий в его губы, наклонился и быстро поставил огромный красный засос на шее брата. Одной рукой он убрал растрепавшиеся волосы с лица Данте, пропуская мягкие белые пряди сквозь пальцы, а другой рукой притянул брата ближе, чтобы он почувствовал. -О... - выдохнул Данте. Во внутреннюю сторону его бедра упирался твердый член брата, и жар его тела Данте чувствовал даже через одежду. - Это...? - он не смог, глядя Вергилию в глаза, спросить, на что именно у него стоит, но брат понял вопрос и так: -Да, - улыбнулся Вергилий припухшими зацелованными губами. - Ведь у меня на коленях сидит предмет всех моих фантазий. Данте раньше был уверен, что его уже ничто не сможет вогнать в краску. Но мысль о том, что Вергилий думал о нем, лаская себя, заставила его покраснеть. -Тебя так легко смутить? - Вергилий рассмеялся, невесомо чмокнул брата в губы и, проведя ладонями по его бокам, положил руки Данте на бедра. - Что же с тобой будет, когда... Данте приложил палец к губам брата прежде, чем тот успел договорить. Все эти разговоры были не нужны. У них еще будет нескончаемое множество дней, чтобы ругаться, обмениваться колкостями, чтобы спорить, чтобы смеяться и чтобы говорить обо всем на свете. Но не сейчас. Сейчас, обернутые полутьмой, они могли просто быть вместе. -Ты ведь никогда...? - тихо спросил Вергилий. -Нет, - признался Данте. - А ты хотел....? -А ты не... - Вергилий не собирался настаивать. Ему было все равно, он просто хотел быть с братом, как бы это ни было. И если они собирались просидеть всю ночь, целуясь на холодном полу, его это устраивало. Он готов был и дальше сидеть, натирая колени, на затекших ногах, держать брата за руку, если это потребуется, и молча ждать рассвет вместе с ним. -Нет, - Данте положил руки Вергилию на плечи и отодвинул его от себя. - Пусть будет как ты хочешь, - он легко, одним движением, стянул через голову рубашку и пиджак и, не оборачиваясь кинул их куда-то за спину. Данте все никак не мог поверить, что это действительно происходит. Ведь он был совсем обычным. В отличие от брата, у него не было ни грации, ни харизмы, ни силы. У Данте не было ничего, чтобы хоть как-то заинтересовать Вергилия. Но Вергилий и правда был рядом с ним, посреди пустого лобби, в темноте, пока за окном бушевал снегопад. Они сидели на холодном жестком полу, и мир сошел с ума, и впервые за все время это было правильно. Данте верил брату. Он просто доверял Вергилию. Его еле заметной улыбке, взгляду его лазурных глаз, его рукам. -Что, здесь? - удивленно спросил Вергилий, когда Данте принялся расстегивать оставшиеся пуговицы у него на груди. -Мне все равно, - еле слышно выдохнул Данте в ответ, опуская с его плеч мокрую одежду. - Просто будь со мной. Вергилий молча помог брату расстегнуть золотые запонки и скинул рубашку. Темный промокший шелк тяжело шлепнулся на диван. Белый пиджак растянулся на полу рядом. Вергилий осторожно подхватил Данте, придерживая его одной рукой за спину, и перевернулся, укладывая брата на жесткий пол. -Плевать, - сказал Данте прежде, чем он успел задать свой вопрос. - Плевать... Данте растянулся на полу, очерчивая ладонями плечи Вергилия, плоскую мужскую грудь и твердый живот с тонкими линиями проступающих мышц. Все было как обычно. Это был просто Вергилий. Но одна только мысль о том, что он может безнаказанно провести рукой по этой гладкой светлой коже, может почувствовать биение сердца брата, может целовать любой изгиб этого тела, сводила Данте с ума. Вергилий приподнялся на одной руке, усаживаясь боком между ног брата, и, прислонившись к его колену, оглядел лежащего на полу растрепанного Данте, смотрящего на него доверчивыми лазурными глазами. Его Данте, этот глупый, слепой мальчишка, раньше такой далекий, почти недостижимый, окутанный ярким светом жизни и смеха, наконец-то был рядом, протягивал к Вергилию руки и ждал - его Данте, настоящий, неуклюжий и упрямый, с запахом виски и снега, с зацелованными раскрасневшимися губами и огромным фиолетовым засосом слева на шее. -Ты, - коротко сказал Вергилий, не в силах выразить все, что хотел бы, крепко взялся за запястья брата, завел руки ему за голову и, снова склонившись над Данте, принялся медленно и методично покрывать поцелуями его шею и плечи, прикусывая кожу и оставляя красные следы новых меток. Данте не пытался вырваться. Вергилий все равно был сильнее его, а сам Данте находил какое-то извращенное удовольствие в том, что брат хотел им обладать. Он понимал это желание, и ему нравилось чувствовать, что Вергилий и правда хочет его так же, как он Вергилия. -С ума сошел? - хрипло спросил Данте, резко втягивая воздух, когда брат в очередной раз с силой укусил его около ключицы. Ему было и больно, и хорошо одновременно. Вергилий поднял голову. -Да, - задумчиво признал он, смотря на брата пронзительным взглядом потемневших лазурных глаз с расширенными черными зрачками, лизнул губы Данте и склонился обратно, чтобы провести языком мокрую дорожку полупоцелуев от ключицы вверх по шее до подбородка брата. -...может, хватит? - прошептал Данте, рвано выдыхая воздух. -...пока места не останется, - глухо отозвался Вергилий. Данте закусил губу и закрыл глаза. Он был возбужден так, что было больно. Вергилий навис над ним и снова поцеловал в губы, медленно, томительно, как будто пытаясь распробовать на вкус. Руки Вергилия отпустили его запястья и потянулись ниже. Ладони осторожно провели по шее, и с каждым ударом своего сердца Данте чувствовал, как под прохладными пальцами Вергилия бьется его собственный пульс. Руки Вергилия огладили его плечи, жадно провели по груди, небольно царапая кожу, наверняка оставляя длинные красные следы, по животу, и нетерпеливо принялись расстегивать ремень на его брюках. -Что ты-...? - спросил Данте между поцелуями, но понял, еще не договорив. - О, боги... Он тихо застонал от переполнявшего его волнения и запустил руки в волосы брата, притягивая Вергилия ближе к себе, смазывая поцелуй неровным мокрым следом по губам, пытаясь заставить его открыть рот шире. Данте собирался целоваться до тех пор, пока не потеряет сознание. Пальцы Вергилия были так близко к его члену, что Данте вздрагивал и напрягался от каждого движения брата, а Вергилий, теряя равновесие, мягко смеялся ему в губы, дергая застежку вслепую, и все никак не мог с ней справиться. Наконец, тихо звякнув, ремень расстегнулся, и Вергилий отпустил рот Данте, взялся обеими руками за пояс и одним длинным движением стянул с брата штаны, нижнее белье, носки и туфли. Отбросив все в сторону, Вергилий развел ноги Данте коленом и опустился между ними. -Черт... - почти неслышно охнул Данте, когда его члена без предупреждения коснулся горячий язык, а потом губы плотным кольцом скользнули вниз по стволу, оборачивая его влажным жаром. Вергилий закинул его ноги себе на плечи и, придерживая бедра ладонями, ласкал его ртом, недостаточно быстро, но горячо и невыносимо приятно, иногда бросая на него взгляд из-под белых ресниц. Член брата легко проскальзывал глубже в рот Вергилия, горячий и твердый, приятной тяжестью на языке, как он давно хотел, с привкусом солоноватой кожи. Вергилий часто думал о том, как бы это могло быть - Данте у него во рту - пошло, грязно или глупо, страшно и неуютно. Но каждый раз опуская голову, чтобы впустить Данте глубже, он только привычно чувствовал брата рядом. Как когда они вместе сидели на диване и ели дурацкую пиццу в полной тишине, как когда дрались плечом к плечу, всегда зная, что подставятся под удар друг за друга, как когда сидели ночью на морозе на улице, прижавшись друг к другу плечом, как всегда, рядом, - только еще ближе, до невозможности, за гранью, так, что в голове было пусто и обрывки мыслей мягко кружились как снег за окном. Вергилий знал, что бы он ни сделал, ошибиться он не мог, потому что Данте давно знал его, давно принял его таким, какой он есть. Данте любил его таким, со всеми его ошибками. И от этого Вергилию только больше хотелось доставить брату удовольствие. Поэтому он наклонялся ниже, пока весь член Данте не оказывался у него во рту, пока не касался носом коротких жестких белых волос, а потом отпускал брата, раз за разом вычерчивая длину его члена языком, пока темная головка не соскальзывала с его губ и Данте не закручивал его волосы на пальцы до боли, нетерпеливо и тихо постанывая. Вергилию казалось, что он мог бы делать это вечно. Доводить Данте до сумасшествия. Наслаждаться тем, как брат теряет контроль. Данте тянул его к себе за затылок, выгибался всем телом, закидывая голову назад, Данте метался в его руках и еле слышно стонал, закусив губу, а потом приоткрывал рот, хватая воздух, облизывая блестящие вишневые губы. Мир Данте сузился до невозможности и сошелся в одной-единственной точке, и этой точкой был Вергилий. Вергилий, смотрящий на него в ночной полутьме полным желания взглядом; растрепанный Вергилий в рыжем свете фонаря, державший его бедра в цепкой хватке сильных рук; Вергилий, державший его в жестоком плену ласковых губ. Вергилий много чего делал для него раньше, но теперь все было иначе. Теперь Вергилий смотрел на него снизу, почти самозабвенно отдаваясь тому, чтобы Данте было хорошо. Он делал это просто потому, что хотел, потому что теперь это было можно, потому что Данте был важен для него, и знание этого огнем бежало по телу Данте, дрожало возбуждением на кончиках пальцев, электричеством струилось по нервам. И Данте знал, что если бы он попросил, Вергилий, его гордый Вергилий встал бы на колени, он отбросил бы гордость, потому что они давно оставили позади глупые заблуждения и предрассудки. В темно-синей ночи они были совсем одни, и Вергилий бы сделал это - как и все что угодно, о чем бы Данте ни попросил его. Данте не сомневался, потому что поступил бы так же, и это обоюдное понимание обволакивало их обоих молчаливой близостью, сплетало жар их тел в бессловной тишине, переполненной тихими вздохами и еле слышными стонами. Наконец Данте, тяжело дыша, прошептал: -Хватит... Вергилий позволил горячему члену брата выскользнуть изо рта, отпустил бедра Данте и, глубоко вдохнув, переводя дыхание, вытер губы тыльной стороной ладони. Он хотел спросить брата, уверен ли он, но тот молча коснулся рукой его лица и провел большим пальцем по щеке. И этого было достаточно. "Но... у меня ничего нет", - растерянно подумал Вергилий. Он не хотел причинять Данте боль. Данте уверенно смотрел на него с пола. Его грудь быстро поднималась с каждым неровным вздохом, мышцы на животе перекатывались волной, пальцы его рук чуть дрожали, и медленно двигался кадык, когда он сглатывал, взволнованно облизывая губы. Отбросив сомнения, Вергилий протянул брату руку, и тот послушно взял ее, крепко сжимая его ладонь, сплетая их пальцы. Вергилий потянул Данте на себя, заставляя сесть, и их губы снова встретились в неторопливом осторожном поцелуе. Они оба уже не знали, кто наклонился навстречу первым: у них было одно желание на двоих. Одна жизнь и одно биение сердца, эхом раздающееся в груди обоих. Держа брата за руку, Вергилий осторожно опустил Данте обратно на пол, на живот; кончиками пальцев обвел линию его позвоночника вниз от бедер к пояснице, потом вверх к лопаткам, задевая плечи, по шее, пока не запутался в волосах брата, зачесывая их в обратную сторону. Белые шелковистые локоны загибались вслед за рукой Вергилия, но упрямо топорщились красивыми петлями, выскальзывали из-под пальцев. Данте послушно выгнулся и опустил голову, пряча лицо в вытянутых вперед руках. Ладонь Вергилия погладила его по волосам, и он знал, что брат не причинит ему боли. Данте было не страшно. Только странное волнующее ощущение ожидания дрожало в груди, смешанное с умиротворением, которого Данте не испытывал раньше никогда. Все было непонятно, необычно, неудобно, и в то же время настолько так, как надо, что казалось то слишком явственно реальным, то далекой мечтой. Но важно было лишь то, что они наконец-то могли быть вместе, полностью и до конца. Вергилий притянул Данте к себе, приподнимая его бедра, коснулся ноющими губами позвонков над самым копчиком, и, разведя ноги брата в стороны, стал медленно спускаться, поцелуй за поцелуем, пока, наконец, не коснулся языком сжатых мышц. Данте вздрогнул, но ничего не сказал. Ладонь брата легла ему на спину теплым успокаивающим прикосновением, и все было в порядке. Было не стыдно, ведь Вергилий и правда хотел его. Горячий твердый язык оставил мокрый след, и пальцы брата сомкнулись на члене Данте, отзываясь в теле новой волной возбуждения, поджигая кожу пламенем нетерпеливого желания, отдаваясь дрожью в коленях. Губы Вергилия касались его невесомо, гладили и нежно целовали кожу раз за разом. Язык осторожно и мокро проскользнул внутрь, растягивая почти ненавязчиво, и Данте не сопротивлялся, он спокойно принял это робкое вторжение в свое тело. Он собирался позволить Вергилию завести себя так далеко, как он захочет. Данте собирался принять все, что Вергилий захочет ему дать, собирался позволить этим рукам и этим губам увести себя в глубины Ада, если потребуется. Данте был рад пасть, если только брат будет крепко его держать. Волосы брата щекотали чувствительную кожу. Пальцы Вергилия медленно двигались по напряженному члену, не давая возбуждению уйти, но и не принося облегчения. Горячий язык влажно проходил в Данте - незнакомое, странное ощущение. Потом язык сменили пальцы - великолепные изящные пальцы Вергилия, стертые о меч долгими тренировками. С аккуратными ногтями, изысканные пальцы. Фаланга за фалангой, они осторожно проникали внутрь Данте, растягивая и наполняя его одновременно, и он чувствовал стертые подушечки этих пальцев, чувствовал мелкие мозоли от меча, и было немного холодно, потому что Вергилий еще не согрелся целиком, и немного весело, потому что если бы кто-нибудь сказал Данте раньше, что он сам позволит брату растягивать себя, позволит ему оставлять засосы на внутренней стороне его бедер, Данте не задумываясь разукрасил бы смельчаку все лицо. И все же, вот они были вместе, на полу пустого лобби, в молчаливой полутьме, и Вергилий прикусывал его кожу, ставя новые горящие метки, которые к утру превратятся в синяки. Вергилий осторожно гладил бархатистые горячие стенки, кусая губы. Тело брата ласково обнимало его замерзшие пальцы, то сжимаясь вокруг, то легко впуская его внутрь, в распаленный жар, в трепещущий плен плоти, и, не в силах сдержаться, Вергилий наклонялся ближе и прикусывал бледную кожу, оставляя засосы, чтобы хоть как-то чувствовать, что Данте принадлежит ему, и не достанется никому другому. Вергилий пристально смотрел на брата, на изгиб его спины, залитой нежным сине-рыжим светом, на выступы его лопаток, на то, как Данте прячет лицо в сгибе локтя, как блестят его спутавшиеся волосы, как его пальцы беззвучно скребут пол. Вергилий смотрел на то, как его собственные пальцы проскальзывают внутрь брата, как они исчезают в этом гибком, сильном теле, и, стиснув зубы, забывшись, другой рукой сжимал член брата до боли, заставляя Данте выгибаться сильнее и жалобно стонать, запрокидывая голову назад, и сумасшествие продолжалось бы вечно, если бы Данте вдруг не прошептал сквозь сбившееся дыхание: -Давай... Вергилий вздрогнул и остановился. До этого момента он все-таки не думал, что... Данте вывернулся из рук брата, развернулся, просто схватил его за плечи и повалил на пол. Вергилий удивленно ахнул и, не успев упереться руками в пол, рухнул на грудь брата, уткнувшись носом ему в шею. Он вдохнул резкий электрический запах Данте - кристальный, как воздух после грозы, смешанный с тонкой нотой виски, и усмехнулся. Конечно, ведь это был Данте, и если он что-то решил, то потом его уже было не остановить. Вергилий приподнялся на локтях и бегло поцеловал брата, даже не пытаясь скрыть улыбки, которую Данте тут же почувствовал на его губах. Данте не отпустил его, придержав рукой за затылок, чтобы они были так близко, что касались лбами, и, смотря на Вергилия темной бездной расширенных зрачков, лазурной синевой неба в обрамлении белых ресниц, прошептал: -Пока мы будем падать, держи меня крепче. Вергилий молча поцеловал его снова и сел на коленях между ног брата. Он быстро выдернул свой ремень и не глядя откинул его в сторону, расстегнул молнию и стянул с бедер штаны вместе нижним бельем. Но повернувшись к Данте, он наткнулся на нахмуренные брови и недовольно поджатые искусанные губы. Вергилий без возражений выполнил несказанную просьбу брата. Он поднялся с пола и стащил с себя всю одежду до конца: штаны, нижнее белье, туфли, которые выкинул куда-то в сторону двери, носки, улетевшие за диван. Он уже думал, что совсем сойдет с ума, прежде чем избавится от всего ненужного, когда, наконец, полностью обнаженный, он опустился обратно на пол к брату, подхватил его под колени и притянул к себе. Данте обнял его руками за шею, открыл рот, но не успел ничего сказать. Опираясь ладонью в пол, направляя себя свободной рукой, Вергилий вошел в него одним быстрым плавным движением. Губы Данте раскрылись в беззвучном вскрике, глаза распахнулись так близко, что Вергилий увидел в них свое отражение, руки царапнули короткими ногтями по плечам. Тело брата сжалось вокруг Вергилия, слишком тесно, слишком быстро, оборачивая его член бархатным жаром, раскалывая его сознание на желание исчезнуть, растворившись в этом бесконечном тепле, и желание двигаться, взять все, что только можно, чтобы этот жар навсегда растопил лед, сковавший его. Данте мелко задрожал, быстро вдохнул и медленно, рывками выдохнул, не отрывая взгляда от брата, пораженный тем, как чужая твердая плоть внезапно наполнила его до предела. Его глаза заблестели от подступивших слез - не от боли, а от неожиданности и напряжения. Мысли остановились, уступив место ощущениям. Данте чувствовал его полностью, до основания, всю длину, растянувшую его больше, чем, казалось, было возможно, чувствовал возбуждение брата, раскаленное и твердое, и в то же время гладкое и почти шелковое, чувствовал, как пульсирует в члене Вергилия кровь, бьется в плоти горячей силой жизни. Данте сделал глоток воздуха и проглотил его, потом шумно выдохнул, обнял Вергилия рукой поперек спины и стал целовать намеренно медленно, неуклюже, не закрывая рта, соскальзывая губами с губ, лаская чужой язык, испытывая непередаваемое удовольствие от чувственной духовной чистоты и одновременно плотской низости своей связи с братом. Вергилий тихо застонал, провел рукой по ребрам брата вниз до бедра, направляя Данте, подтягивая его ближе, приподнимая его ногу. Сильные пальцы Вергилия прошлись по коже, будто выжигая горящий след, твердая плоть внутри двинулась, заставив все тело напрячься и сжаться, и Данте ахнул, оборвав поцелуй. Он крепче ухватился за брата, закинул обе ноги за спину Вергилия, сцепив лодыжки, и член брата действительно оказался полностью внутри него. Данте отчаянно вскинул брови и закусил нижнюю губу. Вергилий не отрываясь смотрел, как Данте дышал, как блестели его приоткрытые губы, как вишневая искусанная и исцелованная плоть медленно появилась из-под зубов, припухшая и раскрасневшаяся. Данте был здесь, он был с ним, и он был прекрасен в своем несовершенстве. -Люблю тебя, - прошептал Вергилий и под бешеный стук собственного сердца чуть отстранился, чтобы тут же, плавно двинув бедрами, двинуться обратно. -Верг... - оборвалось дыхание Данте. Член брата выскользнул почти наполовину и в тот же миг вошел обратно целиком, глубже и быстрее, чем в первый раз, раскрывая Данте слишком сильно, слишком большой и напряженный. Данте удивленно моргнул, и на его ресницах в уголках глаз остались мокрые капли. -Прости... - Вергилий поднялся на одной руке и быстро коснулся его щеки, смахнув большим пальцем слезы. - Прости, я... -Еще, - коротко сказал Данте, сцепляя пальцы на спине брата и откидываясь назад на пол. Он никогда раньше не делал подобного. Это мало походило на секс, который он знал: он не испытывал того удовольствия, что приносили ему женщины - физического, но в том, чтобы быть с Вергилием было что-то особенное, правильное и неправильное одновременно, на стольких разных уровнях, что становилось просто необъятным. В этом было удовольствие, но совсем другое - от невозможной близости, от того, что он чувствовал кожей не просто чужое тело, а Вергилия, как будто бы чувствовал его душу, как будто бы можно было больше не тянуться к брату, потому что вот он - Вергилий, здесь, в его руках, смотрит на него так, будто бы кроме них двоих и нет никого в этом мире. Данте запрокинул голову, закрыв глаза, вдыхая сквозь приоткрытые губы тонкий хвойный аромат брата, и крепче прижал Вергилия к себе ногами: -Еще. Вергилий положил руки брату на бедра, и двинулся снова, медленнее, осторожнее. Данте ахнул от неожиданности, когда член брата снова вошел в него целиком, привыкая к ощущению наполненности, твердости и жара, растекающегося между их телами, облизнулся и повторил: -Еще. Вергилий закрыл глаза, заставляя себя сдерживаться и не замечая, что сжимает бедра брата до красных отметин синяков. Он не мог позволить себе сорваться и испортить все тогда, когда Данте впервые согласился быть с ним. Он должен был сдержаться и... -Не надо, - шепнул ему Данте. - Давай. Вергилий удивленно глянул на брата. -Я и так долго ждал, - Данте одной рукой зачесал его спутавшиеся волосы назад - так, как делал сам Вергилий, привычным слитым жестом. И все полетело к черту. Вергилий наклонился к брату, жадно выдохнул ему в губы: -Ты мой, - и двинул бедрами. Его напряженный член вышел почти целиком, до кончика головки, и Данте на миг почувствовал себя опустошенным, но это было всего на миг, потому что в следующее мгновение его заполнила твердая плоть, до конца, безжалостно, растягивая дрожащие мышцы, неумолимо вторгаясь в его тело, срывая с губ невольный стон. Внезапные ощущения вспыхнули фейерверком, пламенем внутри, искрами на кончиках пальцев, и стали медленно угасать, всполохами ускользая по венам, играя белыми лентами нервов, растворяясь как дыхание брата на губах, пока член Вергилия постепенно выскальзывал из него, и Данте хотел что-то сказать, но брат вошел в него снова, сильно и глубоко, обрывая все мысли. -Только мой, - Вергилий крепче сжал бедра Данте, двигаясь размашистыми, сильными толчками, каждый раз до самого основания. - Мой... - он наклонился и поцеловал грудь брата там, где еще не цвели темно-красные следы. - Мой... Данте пытался вдохнуть, но каждый раз не успевал. Член Вергилия вбивался в него, не быстро, но резко и глубоко, горячим стержнем обернутой в шелк стали, неудобно, слишком, жестко. Идеально. С Вергилием не могло быть иначе. -Люблю, - все же хрипло прошептал Данте между толчками, сдавливая стоны, - тебя. Такой ответ устраивал Вергилия, и, чувствуя на языке солоноватый вкус взмокшей кожи, чувствуя ногти Данте на плечах, он улыбнулся и отпустил себя совсем. Горячее податливое тело брата сводило его с ума. Он так часто мечтал о том, каким мог бы быть Данте, но и представить не мог, что наступит день, и брат будет обнимать его, прижимая к своей груди, что Данте будет стонать под ним, кусая истерзанные губы, что будет беспомощно цепляться за его спину и, обнимая ногами, тянуть к себе. Вергилий не знал, что внутри него будет так тесно, так невозможно мягко и жарко, так безумно хорошо. Он и подумать не мог, что вместо множества лишних, ненужных слов между ними будет равновесие тишины, в котором они будут парить, как в невесомости, связанные кровью, потом и телом. Вергилий сильно, зло укусил брата, добавляя яркую вспышку боли в переплетающийся водоворот ощущений Данте , и стал двигаться быстрее, грубо врываясь в его тело, почти не вынимая члена, двигаясь глубоко и неумолимо, ловя каждый рваный вздох, каждый сдавленный полустон. -Вергилий... - донеслось до него сквозь грохот сердца в груди, сквозь белый шум их смешанного дыхания. -Вергилий... - повторял Данте, охваченный разворачивающимся широко в его груди чувством того, что он нужен брату, утопая в его несдержанной, грубой страсти, наслаждаясь тем, как Вергилий жадно прижимает его к себе; повторял, словно заклинание, которое бы окончательно связало их воедино. - Вергилий, Вергилий, Вер-... Вергилий схватил свободной рукой брата за шею, впился в его губы, случайно захватив ртом несколько тонких белых прядей - но ему было плевать - с силой двинул бедрами, вгоняя член в Данте до конца, и, дрогнув всем телом, кончил, изливаясь внутрь брата. Данте удивленно приоткрыл рот, но Вергилий закрыл его губы поцелуем, забирая невырвавшийся стон себе, и в то же время отдавая ему что-то взамен горячими каплями глубоко внутри. Данте видел, как трепетали белые ресницы его закрытых глаз, как нахмурились брови, чувствовал, как язык брата требовательно обвел его рот. Сердце бешено колотилось в груди. Данте никогда не видел, чтобы кто-нибудь желал его так страстно, и теперь он впервые испытывал это огромное пронзительное чувство высоты, которое разверзлось над ним, потому что Вергилий хотел именно его, Вергилий хотел заниматься с ним любовью, Вергилий кончил из-за него. Вергилий распахнул глаза, легко оттолкнулся от пола, правда, чуть пошатнувшись, осторожно вынул член из Данте, не удержавшись и проведя по дрожащим, сокращающимся мышцам, сел между ног брата, положив руку ему на колено, и другой взял его возбужденный член. Изящные пальцы сомкнулись на стволе, пачкаясь в прозрачных каплях смазки, и быстро скользнули снизу вверх. Темная блестящая головка исчезла в руке Вергилия, и Данте окатила волна острого возбуждения. Он зажал рот рукой, дернувшись навстречу наслаждению, и почувствовал как горят щеки под пристальным взглядом брата. Несмотря на волнение и жар в груди, чем-то похожий на стыд, Данте позволил Вергилию смотреть. Это было слишком остро, слишком лично, но останавливаться было уже поздно, поэтому Данте молча предоставил брату возможность делать так, как тот хотел. Вергилий только облизнул губы и продолжил ласкать его, почти не сжимая пальцев, быстро и в то же время легко, не мешая Данте вскидывать бедра ему навстречу, пока, спустя несколько движений его руки, не отрывая взгляда от брата, Данте не изогнулся всем телом, закрывая, наконец, глаза, раскрывая губы в беззвучном крике и пачкая ладонь брата горячим белым семенем, и не кончил, содрогаясь всем телом от того, что пальцы брата продолжали быстро скользить по его члену все то время, пока оргазм звенел пустотой по его нервам и наслаждением растекался в животе. Наконец, Данте рухнул на пол, сглотнул и глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Вергилий отпустил брата и поднялся. Он постоял несколько секунд, смотря сверху вниз, как поднимается и опускается грудь Данте, и протянул брату руку. Данте лениво сощурился, но взял протянутую руку и, попытался тоже встать, но почему-то тело не послушалось его, и он потерял равновесие. Вергилий подхватил его, улыбнувшись уголком рта, помог подняться и повел Данте за собой в спальню. Оставив всю одежду в лобби, они шли в темноте, обнаженные, и рука Вергилия крепко держала его. Но в голову Данте, которая была так восхитительно пуста всего минуту назад, уже лезли ненужные сомнения, тревоги, мысли, предположения. Пока Вергилий вел его по коридору, они свивались в ужасающую картину следующего дня. Когда они вошли в спальню, тревога билась в груди Данте пойманной птицей в клетке. Но когда Вергилий без слов упал на постель, увлекая его за собой, когда Данте растянулся на приятно холодном одеяле, когда положил голову на подушку рядом с братом, рука Вергилия по-прежнему крепко держала его. -Спокойной ночи, брат, - тихо сказал Данте, умиротворенно и счастливо растягиваясь на кровати, накидывая на себя одеяло и устало закрывая глаза. -Люблю тебя, - прозвучал из синей темноты ровный, надежный голос Вергилия. ... всем спасибо. с 14 февраля!