Он не позволит. Голоса приближаются.
Сознание затапливает паника. Глупые! Зачем они делают это?! Она ведь не просит о помощи. Больше не просит. Сорвала голос. Но, несмотря на столь ярое отрицание, перед глазами встает маленький зеленый огонек.Надежда...
— Что в темноте, Сакура? Чего вы боитесь? — спокойный голос психиатра выдергивает из одного кошмара-воспоминания, чтобы затем нетерпеливым «Ну же!» поместить в другой. — Мужчина. ...У него холодные длинные пальцы, что властно скользят по её телу, но почему-то касаются души.Он подчиняет. Ломает. Меняет ее под себя.
Так поступают с вещами: телефоном, машиной или квартирой, обустраивая их под свой вкус и привычки. Но она человек, черт возьми!Человек?.. Нет. Жертва.
Слабая, ничтожная, болью которой так приятно упиваться, получая эстетическое удовольствие, наблюдая за агонией столь искусной марионетки, а затем подарить искалеченному человеческому существу Величайшее Благо — забвение. Сейчас, как никогда, она чувствует себя зависимой. Растоптанной. Никчемной. И даже понимание того, что именно этого он и добивается, от этого получает высшее наслаждение, ничего не меняет... — Кто этот мужчина, Сакура? Вы скажете мне? — словно гончая он в нетерпении порывается податься вперед, но останавливается, осознавая, что лишь сильнее напугает ее своими действиями, буквально принуждая вновь замкнуться. — Он... — женщина хмурится, старательно пытается вспомнить, спустя несколько мгновений, она отрывает взгляд от полировки газетного столика и произносит: — Он мой муж. ...Белесые лепестки бесшумно падают на землю, подобно снежным хлопьям укрывая ее. Из-за них весь мир белый. Чистый. Яркий. Светлый.Красиво.
Разве деревья цветут в середине февраля?* Она уверена - цветут. Кажется, что лепестки повсюду. Они запутались в волосах, припорошили плечи и затаились в складках традиционного кимоно — оно расписано точно такими же цветами, как и те, что окружают её.Нежно-белое. Шелковое. Свадебное.
— Сакура, ты такая красивая! — он смотрит на нее с восхищением, тем самым, что так неосторожно граничит с обожанием.Её солнце. Жених. Будущий муж.
И от этого в груди так тепло-тепло, что хочется обнять весь мир. — Ты забываешься, Моя Радость, — совсем другой голос и другие, чужие руки ложатся на талию. Эти пальцы... Она помнит их. Или нет?.. — Все правильно, Са-ку-ра, правильно. Ты МОЯ, — ладонь проникает под полу кимоно и нагло следует вверх — к груди. — Помни об этом. А мир вокруг уже не сливочно—белый, по—детски наивный. О, нет! Он цвета спелых вишен, крови и страданий.Цвета потерь.
Тело её суженного тоже уродуют жуткие алые пятна, мрачными узорами разукрасившие и ее брачный наряд. «Зачем ты это делаешь?!», — хочется воскликнуть девушке, но дикое оцепенение не дает произнести и звука.Миром правит тишина...
— Сакура, но ваш супруг погиб семь с половиной лет назад, как он может пугать вас? — он не понимал её, точно так же, как и все ее родные, те, кого принято называть «семьей». Она видела это по его глазам. — Это мой муж! — упрямо повторила женщина, а затем, слегка задумавшись, тихо дополнила: — Второй муж. … — Тик—так, тик—так, тик—так, — стук часов был навязчивым, раскатисто—басовитым. Он идеально скрывал шаги от глупых—глупых людей — ее спасителей. От них — да, но не от нее. Женщина ощущала его приближение так же, как и собаки чувствовали смерть. Впрочем, и встречен он был словно Бледнолицая Богиня — тихим воем, переходящим в скулеж. «Ты мертв! Слышишь меня?!», — мысленно женщина срывалась на крик, но повторить все это в слух, значит привлечь его внимание к себе, забившейся в угол ванной комнаты и старающейся не дышать и унять бешеный стук сердца. Откуда в ванной часы? Сакура не знала, но их наличие воспринималось чем-то обычным, само собой разумеющимся.Стабильным.
И она хваталась за эту призрачную обыденность, иначе сумасшествие, а следом и она, Смерть. Ведь психи обитают в своей замкнутой реальности и им плевать на вмешательство из вне. Развлекаться с равнодушными — скучно, а наскучившие игрушки принято выбрасывать, окончательно доломав вначале.Ей хотелось жить. Поэтому она следовала правилам...
Три часа. Вот уже долбанных три часа он пытается вытянуть свою пациентку в жестокую и такую прекрасную реальность! Но каждый раз, исправно отвечая на его вопрос, она столь же послушно падает в пропасть воспоминания, искренне веря, что все происходящее с ней чистая правда. Истина. Та самая — не требующая доказательств и принимаемая как данность. Лечение Сакуры сравнимо с легкой пешей прогулкой по минному полю, невозможно предугадать какое именно слово-ключ взорвет с трудом выстроенную действительность, отбросив ее ещё дальше. В голове его пациентки Космос, хаос из обрывков событий, произошедших и никогда не случившихся.Невозможная возможность. Женщина-Загадка. Женщина-Парадокс.
Никогда не подвергавшаяся насилию — она вздрагивает от каждого движения и не выносит прикосновений. Единожды побывав замужем — она уверяет окружающих в наличии у неё двух мужей. Будучи общительной и жизнерадостной — она добровольно заключила себя в квартире и не покидает ее. Больше всего на свете восхищаясь Солнцем — она реагирует истерикой на попытку открыть шторы. В последней на сегодня попытке растормошить мужчина задает свой последний вопрос. Вопрос-козырь: — Сколько лет вашей дочери, Сакура? Сколько лет вашей малышке? Он следит за каждым мускулом на ее лице, внимательно всматривается, запоминает, чтобы потом, проанализировав изменение её реакции на один и тот же ключевой вопрос, сделать вывод — поставить точку в истории болезни Сакуры Харуно, заключившей себя в комфортабельном двухкомнатном склепе, на улице Цветущих Вишен.Какая горькая насмешка судьбы — эта их решающая встреча.
Он так и не сказал ей, что приходит сюда в последний раз, родные его несчастной, потерявшейся в собственном подсознании, пациентки, отказались продолжить лечение, сославшись на отсутствие результатов и острую нехватку средств. Работая с людьми, чьим приговором стала парамнезия**, не первый год он мог их понять. Но вот принять... — Моей дочери семнадцать... — он услышал ее не сразу, лишь по движению лицевых мышц, поняв, что она что-то произносит. Слишком уж тихо. Слишком неожиданно после семи с половиной минут полной тишины, такой идеальной, что он даже расслышал часы, отсчитав по ним эти «семь с половиной», но она повторила, словно поняв его, на мгновение вынырнув из своего собственного мира в его. Наш. Мир сердобольных добреньких старушек, наивных и удивительно взрослых детей, перфекционистов, с фанатично горящими глазами; мразей, нимфоманок, алкоголиков, шлюх и убийц, что порой умело скрываются за лицами добропорядочных граждан. — Моей дочери семнадцать. Она хорошая девочка, — уверенно, твердо и четко. Не односложно. Первый раз она отвечает ему так и врач решает поддержать диалог . — А сколько лет вам, Сакура? — в меру жестко, в меру нежно. На уроках в Медицинском ему за такой безукоризненный тон поставили бы «отлично». Жаль, что он его уже окончил. — Моей дочери семнадцать, так же как и мне.Все. Больше говорить не о чем.
Только вчера ей было двадцать семь, а сегодня Сакура стала моложе на целых десять лет. Слишком много, чтобы можно было говорить об улучшении, а это значит... Несмотря на возраст, специалист легко поднимается из кресла, как можно медленнее стараясь закрыть папку, но толку от его предосторожности нет — пациентка, все равно вздрагивает и невольно начинает вжиматься в спинку дивана, пытаясь стать незаметнее. Уменьшится. ...Сакура улыбается, наблюдая за незнакомцем, что приходит к ней каждый день. Она рада, что он уходит. Девушка устала отвечать на дурацкие вопросы, а еще ей хочется увидеть свою дочку-ровесницу, когда та рядом, тот мужчина не приходит ее мучить. Порой ей начинает казаться, что ему нравится наблюдать за их играми.Издалека.
Вот только она буквально спиной чувствует его взгляд, а девчонка — нет. Дочь не знает, что он жив. Сакура не спешит ей рассказывать об этом. Потом малышка уйдет и гладкие, ухоженные пальцы одной руки снова проникнут под полы свадебного кимоно, грубо лаская ягодицы, другими он крепко вцепится в ее волосы, опрокидывая голову назад, и до крови кусая нежную кожу шеи и ключиц. Он ненавидит, когда к ней прикасаются другие, и это её наказание. - Сасори! - слова срываются с губ раньше, чем приходит осознание сказанного.Правило нарушено.
- Я говорил тебе молчать, Са-ку-ра? - резкий удар коленом в живот, как лучший из наглядных уроков. Но она хочет жить, а значит не повторит оплошность, вновь заговорив. Молчание — залог долгой мучительной жизни.Вечной агонии. Страха. Боли. Зачем ей это?..
~*~
Ни семнадцатилетняя дочь несчастной больной, провожающая психиатра, ни сам специалист не расслышат тихого «Сасори», что сорвется с губ одной надломленной женщины. Сакура Харуно, словно в насмешку проживающая на улице Цветущих Вишен, устанет бороться и, позволив собственному кошмару взять верх, окончательно замкнется, не произнеся больше ни слова. ...Некогда реальный мужчина искренне улыбнется, а затем исчезнет с легким хлопком, оставляя истерзанное тело в свадебном кимоно на белесо-розовых лепестках, забрызганных чем-то красным... _________________________________________________________ *В феврале, в среднем, 28 дней. Середина=Половина=14 Февраля. Очень тонкий намек, да. **Парамнезия — нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях; может происходить смешение прошлого и настоящего, а также реальных и вымышленных событий.