Когда потухнут свечи.

Кроваво-красный Колонна людей, облаченных в кроваво-красные балахоны, тянулась по всему побережью Волчьего озера. Их лица плотно закрывали капюшоны, а в руках была сложена небольшая потертая книжка, перевязанная мелкой железной цепочкой кольчужного плетения. И только у одного из членов колонны в руках была соломенная корзина, мерно раскачивавшаяся взад-вперед. Противоположный берег Волчьего был скалистым обрывом, за которым тянулась гряда Голубых гор. Их острые пики и крутые, пологие спуски, покрытые снежными шапками, равнодушно и величественно взирали свысока. Непокоренные, как и дети Неба, они с издевкой в тембре эха, дразнили людей своим великолепием. Если прислушаться, то можно было услышать, как на одном из пиков, бьются друг о друга два крыла - в небо взлетает сокол. Колонна же шла у стены изумрудно-зеленого лиственного леса, по тонкой полосе яркой, едва поспевшей, травы, отделяющий лес от озера. Тропинка эта огибала воду, уходя далеко на склоны гор, ведя путников по их святому пути. Солнце светило с неестественно чистого неба, и даже ветер не решался нарушать некую идиллию. Люди шли беззвучно, только, кажется, рыба то и дело плескалась в воде, с характерными «хлюпами», нарушала безмолвие. Их длинные балахоны падали прямо на землю, а ноги, кажется, и вовсе были босы, но ни один не споткнулся или запутался в полах. Они - десять человек - все шли размеренно, нога в ногу, как идут солдаты под командованием великого командира. Вдруг третий человек в ряду неестественно дернулся, а затем тишину разрезал грубый лязг металла. Человек одним резким движением стянул с себя балахон, и ткань каскадом осыпалась на молодую траву. Наперевес с мечом, в легких потертых латах, он не медля ни секунды, рыцарь поразил первую жертву. Люди в балахонах падали замертво прежде, чем понимали что происходит. По смуглому лбу потекли первые капли пота, спускаясь по впалым скулам, к черной бороде, на лице мужчины. Буквально мгновение- и трава уже залита человеческой кровью, и ровно восемь неподвижных тел, с закрытыми лицами, неподвижно лежат на земле. Обтерев меч о чей-то балахон, рыцарь медленно приблизился к последнему живому человеку, облаченному в красный балахон. Задев кончиком лезвия край капюшона, он скинул его назад. Из-под алой шапки тут же показалась копна бардовых волос, больше похожих на распустившуюся вишню или тюльпаны королевского сада. Девушка, лет двадцати, сидела на коленях, и в глазах ее, подведенных черным углем, читался страх. Она незаметно поставила корзину себе за спину, чтобы он не смог ее увидеть. -Где ребенок?! Она сжалась под его голосом. -Ведьма, я в последний раз спрашиваю, где ребенок?! Она тяжело вздохнула, а затем наставила на мужчину раскрытую ладонь. Рыцарь быстро ее перехватил, прежде, чем оттуда посыпались переливающиеся искры. -Еще один фокус,- рычал он через сжатые скулы,- И я отрежу тебе кисти рук. Где ребенок, адово животное?! Она скривилась в плаче, но отодвинулась, позволяя рыцарю увидеть корзину за своей спиной. Не убирая меча от ее лица, он поднял крышку с корзины. В плетеном соломенном круге, сидел маленький мальчик и под правой ключицей, на груди, у него было вытатуирован черный солнечный диск, с небольшими лучиками, направленными в стороны. Это был совершенно обычный ребенок, если не считать странных все время расширенных черных зрачков. Когда он оторвал завороженный взгляд от ребенка, ведьма уже успела убежать, оставив на земле лишь кроваво-красный балахон. Плюнув на землю, рыцарь подхватил корзинку. Мальчик заливисто рассмеялся, решив, что это его новое развлечение, и стал раскачивать корзину двумя руками, пока в какой-то момент, она просто не перевернулась. Он выпал на землю, с высоты чуть больше собственного роста, но мужчина как будто ждал этого. Когда малыш приземлился на четыре конечности, он победно улыбнулся. -Да,- кивнул мужчина, рукой подбирая заревевшего малыша.- Ты именно тот, кого я искал. Вложив меч в ножны, и посадив ребенка обратно, укрыв напоследок чистым балахоном ведьмы, он спокойно пошел вперед. Там, где еще минуты назад шла колонна в кроваво-красных балахонах, остались гнить восемь трупов. Когда рыцарь уже ушел, из леса, сгорбившись, вышла женщина. Лицо ее выражало крайнюю степень отчаянья. По лицу текли слезы. Она осмотрела каждый труп, понюхала его, обыскала, но не нашла ни единой зацепки. Это была та самая ведьма, что сбежала, бросив наследника на произвол судьбы. Острыми ногтями вскрыв одно из похолодевших тел, плача навзрыд, она подцепляла куски мяса, и с силой заталкивала себе в рот. Ее боги никогда не простят потерю последней жертвы.