Связные мысли

Джон встал рано утром. Не потому что он выспался, или ему нужно было куда-то идти, не потому что его разбудили кошмары, от которых он практически избавился с того момента как переехал жить на Бейкер-стрит (чего, ему думалось, уже никогда не будет). Джон встал рано утром, потому что Шерлоку было скучно. Не просто скучно, а в том самом смысле скучно. Когда Шерлок превращался из несносного и чудаковатого, но в чем-то гениально очаровательного безумного соседа по квартире в невыносимого, редкостного, паразитического засранца. Шерлок был оголенными нервами – одним большим встрепанным, взбудораженным комком оголенных нервов. И этот самый комок решил, что пять утра – подходящее время, чтобы заставить свою скрипку издать пронзительный, режущий барабанные перепонки звук. Джон не был против скрипки. Джон был против скрипичного сверла, что дырявит его голову после тяжелой смены в больнице в пять, черт возьми, утра. Стоило Джону появиться на пороге гостиной, как Шерлок – с растрепанными волосами в мятой домашней футболке, свободных штанах и свисающем с одного плеча голубом халате – чуть обернулся к нему, опуская руку со смычком и проговорил, забавно вскинув голову, будто был и правда удивлен таким ранним пробуждением соседа: - О, ты уже встал. Джон закрыл глаза, стиснул зубы и вздохнул, почти беззлобно: - Не спалось, комар над ухом жужжал. Шерлок усмехнулся и снова отвернулся к окну, устраивая скрипку на руке и поднося смычок: - Чаю, Джон, ты слишком нервный, пока не выпьешь чаю. Джон закрыл открывшийся было рот, запихнув пока поглубже каждое бранное слово, что по солдатской закалке было бы еще более бранным, чем могло бы быть, и отправился в душ. Глядя на свое лицо в зеркале, он провел ладонью по подбородку и челюсти, отмечая необходимость бритья, стараясь не замечать этих мешковинно-серых кругов под глазами от недосыпа, уже, скорее всего, хронической морщинки меж бровей. «Душ. Принять душ, побриться и выпить чаю. И не убить Шерлока», - подумал Джон и включил горячую воду. Остатки сна и первый слой усталости были сняты горячим душем, распаренное тело было мягким и упругим, покрасневшая на груди и плечах кожа немного горела от излишних усилий, которые прикладывал Джон, растирая тело жесткой мочалкой, краешком сознания распиная производителей гелей для душа за столь неправдоподобные названия. «Дыхание океана» пахло точь-в-точь как «Свежесть моря», а все эти ментоловые нотки уже наели оскомину, а нагреваясь от горячей воды запах становился удушающим. Глядя уже после душа в зеркало, Джон отметил, что морщинка никуда не делась, но общий вид был немного более посвежевшим и адекватным: теперь казалось, что это не он отработал сутки в больнице вчера. «Как минимум, позавчера», - решил Джон. Встряхнув баллончик с пеной для бритья, Джон выдавил ее на ладонь и нанес на лицо, пока кожа еще была распаренной, после приступил к самому бритью: аккуратно, четко, методично. У Шерлока был дар во время своей скуки ненавидеть каждое «аккуратно, четко и методично», что он видел, поэтому вполне логично было бы предположить, что водить по коже лезвием, пусть и в укрытии ванной комнаты, не самое безопасное занятие. - Джон, мне… - резко распахнув дверь, (которую Джон был уверен, что закрыл), Шерлок ворвался, замерев на пороге, а рука Джона чуть дрогнула, оставив на линии челюсти царапину. - Черт побери, Шерлок, - зашипев, Джон бросил лезвие в раковину, приглядываясь к отражению, пытаясь определить величину нанесенного собственноручно (по вине Шерлока) ущерба. Шерлок же смотрел, как царапина сочится кровью, смешиваясь с остатками белоснежной пены на лице. И только потом заметил, что Джон практически раздет: белое полотенце замотано на бедрах. Низко, непозволительно низко замотано. Джон обернулся на Шерлока, закипая от справедливого гнева, не удосужившись толком смыть пену и кровь с лица. Разгоряченный после душа, с местами покрасневшей кожей, алеющим от нагрева шрамом на плече, прикрытый белым полотенцем, с пеной, что уже почти потеряла свою структуру, превратившись в вязкую жидковатую белесую жидкость на лице, с примешивающейся к ней кровью. Весь сплошное алое и белое. Как кровь с молоком. Шерлок вскинулся, приготовившись защищаться и нападать, жестко высмеяв что-нибудь, но на его гениальный ум почему-то не пришло ничего путного, ничего умного и скабрезно-ворчливого, чтобы обескуражить Джона (та еще задача) и покинуть помещение. Поэтому Шерлок с оскорбленным видом развернулся и вышел, не забыв хлопнуть дверью. Джон тяжело выдохнул, посмотрел в зеркало, снова тяжело вздохнул и решил закончить процедуры с приведением себя в порядок, пока не произошло еще что-нибудь. Половина шестого утра – вполне приемлемое время для приема пищи, потому что: а) когда твой сосед единственный в мире консультирующий полицию гений, ты никогда не знаешь, удастся ли поесть вообще в течение ближайших суток («Дело, Джон!») и б) еда – залог наличия сил в организме, а если твой сосед (смотри пункт «а»), то силы нужны все, что есть. «И помоги Господи не прикончить его», - мрачно подумал Джон, пока заваривал чай и готовил тосты, сразу после того как переоделся в домашние штаны и футболку после душа. Футболка была более чем странным предметом в его гардеробе, потому что слишком открытая, но все его кофты куда-то мистическим (шерлоковским) образом подевались. «Ничего странного, просто Шерлок», - подумал Джон и в очередной раз глубоко вздохнул, буквально чувствуя, как морщинка меж бровей пролегает все глубже. Взгляд, который он ощущал спиной, невероятно бесил. Шерлок сверлил его взглядом и, казалось, был погружен в какие-то раздумья, но они, скорее всего, не имели ничего общего с его Работой, а такая сконцентрированность во время той самой скуки несколько настораживала, заставляя все военные инстинкты Джона буквально верещать «База, база, мы на линии огня, в укрытие». Укрытия у Джона не было, поэтому он просто готовил завтрак, нарезая сиртаки максимально возможно тонкими дольками, предварительно очистив себе небольшое пространство на столе от экспериментов. Резкий, визгливый, непропорционально громкий для такой маленькой скрипки звук резанул по ушам, заставляя поморщиться и дернуться. И снова порезаться. - Да твою же в бога душу мать, Шерлок! – Джон дернулся, осматривая порез на пальце, и перевел возмущенный взгляд на только что спокойно сидящего в кресле детектива, который уже сорвался со своего места и сделал в сторону кухни несколько шагов, как-то преувеличенно тревожно глядя на руку Джона. Алая капля будто в замедленной съемке упала на белоснежный сыр. - Боже, Шерлок, можно не быть таким засранцем и чуть успокоиться, хотя бы пока я не буду так близко от режущих предметов? – Джон с досадой глянул на дольку сыра, на котором, впитываясь, таяла капля крови, расползаясь мраморно-розовым узором по порам сыра, вздохнул, облизнул палец, убирая кровь от ранки, и выбросил испорченный кусок. - Это нелогично, Джон, - Шерлок прищурился чуть, вид у него был немного странный, будто он только что раскрыл дело – во всяком случае, именно так он выглядел, когда насиловал мозги окружающих своими гениальными выводами, получая то самое удовольствие от решения загадки и раскрытия какой-нибудь ужасной тайны. - Действительно, о чем это я. Разве ты можешь быть чуть более выносимым, - раздражался Джон, понимая, что поток ругательств вот-вот прорвется, и очередной приступ скуки Шерлока будет ознаменован очередной словесной дракой на повышенных тонах и взаимных оскорблениях. - Да нет же, - Шерлок вздохнул, всем своим видом выражая это «Ну что за идиотизм», только взгляд его неотрывно следил за порезанным пальцем соседа по квартире, - ты выкинул сыр с каплей своей крови, но облизал палец, слизав с него свою кровь. С таким же успехом ты мог съесть этот кусок: никакой разницы. Почему-то представился во всех подробностях вид Джона, что надкусывает солоноватую белоснежную мягкость сыра, окрашенную его же кровью – это смешение тает, оседает пленкой на розовом – кровь с молоком – языке. Кровь с молоком. Джон был весь кровь с молоком. Это завораживало и пугало, притягивало взгляд и было нерациональным, настолько удивительно нерациональным, что Шерлок совершенно упустил из виду, как с губ Джона сорвались-таки те самые бранные выражения, как сосед и друг, напарник и блоггер начал говорить что-то о том, что не Шерлок сдохнет от скуки, а Джон сдохнет от скуки Шерлока. Шерлок поднимает горящий взгляд на Джона, который распинается, оперевшись ладонями на столешницу, что «это не правильно, Шерлок» и «черт возьми, что ж ты за человек-то такой», и Джон тут же запинается, ловя краем сознания себя на мысли, что пробуждение, два пореза и чудовищная скрипка – мелочи, сущие мелочи, правда, по сравнению с этим взглядом. Так Шерлок смотрел на улику, которая была ключевой, подтверждающей его теорию вплоть до последней точки, улику, которую он мог изучать без особой на то необходимости, просто чтобы насладиться минутами своего триумфа. В пару шагов приблизившись, Шерлок обхватил сильными пальцами ладонь Джона, сжал палец как можно сильнее у тонкой линии пореза и не обращал внимания на зависшего в шоковом состоянии Джона, который молча смотрел на это действо и даже не поморщился, когда ранка снова приоткрылась и окрасилась в тонкую красную нить. Джон не сказал и слова даже когда Шерлок обхватил губами палец и провел шершавым, мягким, упругим, горячим языком по ранке, слизывая кровь. Джон только рвано выдохнул, понимая, что не дышал все это время, когда скука накрыла и все-таки довела Шерлока до сумасшествия. Язык скользнул снова по ранке, а губы обхватили палец плотнее, посасывая и сильнее надавливая, и тут же выпустили – за всем этим Джон наблюдал одновременно шокировано и завороженно. Шерлок отстранился – скулы алели едва заметным румянцем, а глаза были подернуты дымкой удовольствия, что еще не переплавилось в посторгазменный блеск. Это было … завораживающе. Джон облизал сухие губы и поднял взгляд, заглядывая в глаза Шерлока, что также держал его руку, но уже не сжимая, а чуть заметно поглаживая кончиками пальцев запястье, и тут же опустился на губы, которые и так были довольно пухлыми для мужчины, но после этих манипуляций с пальцем еще чуть припухли и покраснели. Или Джону казалось. Или нет. Но, кажется, Шерлок только что сделал практически минет его пальцу. - Она все еще кровила, - хрипло отозвался Шерлок на немой вопрос «Что за, черт возьми, боже мой, Шерлок, ты делаешь?!» Джона. Джон не стал говорить, что это было так только потому, что Шерлок специально надавил на порез. Джон вообще не стал ничего говорить, и даже не стал мысленно оправдывать это тем, что он рано встал и плохо спал, и прочее в таком духе. Он просто притянул Шерлока к себе и поцеловал, смачно прикусив его нижнюю губу, вырывая полузадушенный стон, целуя, выплескивая в рот Шерлоку все свои возмущения по данному поведению и ситуации в целом. Шерлок нашел этот диалог конструктивным и с оживлением его поддержал, выгибаясь навстречу и с жадностью отвечая на поцелуй. «О, боже, - последнее, о чем связно подумал Джон, - да хоть тысячу раз порезаться можно…». В конце концов, связные мысли всегда проигрывают поцелуям.