Не далеко... Не дотянуться мне рукой. Ты не со мной. Сердце стучит: ты не со мной. Капли дождя на стекле - Слёзы мои. Мы далеки. Сердце стучит: мы далеки! (с) Кукрыниксы – Сердце стучит
Сколько она себя помнила, ей всегда снились очень яркие, четкие сны, будто картинки из прошлой жизни. Манящие и зовущие, выворачивающие и без того неспокойную душу наизнанку. До тянущей, застарелой и малопонятной боли в груди, до бессонницы, до желания сбежать на другой край света в поисках приснившегося. Хисана в который раз смахнула со лба холодный пот и попыталась последовать совету бабушки – глубоко вдохнуть и выдохнуть несколько раз, пытаясь унять колотящееся, словно после долгого бега, сердце. Поднялась с постели, аккуратно заправляя кровать, понимая, что и сегодня больше ей поспать не удастся. И, прихватив из тумбочки плотный блокнот с ручкой, уселась за письменный стол, включая настольную лампу, вызолотившую темную столешницу. С недавних пор она завела себе привычку – записывать то, что ей привиделось в ночных грезах, записывать то, что кажется ей важным. Несколько нервно постучав ручкой по столу, она принялась вспоминать… 2014.09.22. Город. Но не Каракура, какой-то другой. Какие-то его части она помнила ярко, отчетливо, иные же были подернуты туманной дымкой, словно плотной занавесью отгораживая воспоминания прошлого от нынешнего. Но сегодня отчего-то особо ясно вспомнился весенний сад. Цвела вишня – так ярко, так пышно, словно весь год ожидала лишь этого мига, дарящего легкий, невесомый покой. Казалось, протяни ладонь и сможешь ощутить всю призрачную хрупкость этой безупречной, осыпающейся от дыхания ветра красоты. Она подняла голову, вглядываясь в глубокую хрустальную высь, отдающую яркой, почти летней синью, но без свинцовой туманной тяжести, пока ещё полной зимней, прозрачной чистоты, перечеркнутой ветвями, усыпанными цветами. И она сидела прямо под деревом на принесенном кем-то заботливым татами, устроив узкие ладони с фарфорово-бледной кожей на коленях, наблюдая как медленно-медленно, словно снежинка, на светло-голубой шелк кимоно опускается лепесток сакуры. В груди неприятно тянет, царапает горло, ей хочется закашляться, но Хисана молчит, не смея разрушить волшебство мига. Подняв руку, она ловит ещё один на кончики пальцев, любуясь тончайшим переплетением жилок, паутинкой охватывающих его изнутри. И все же не сдерживает надсадного кашля, разрывающего легкие, наклонившись вперед и сминая рукой шелк кимоно, словно пытаясь добраться до болезни, пожирающей её изнутри, вырвать её прочь, оттолкнуть от себя. Ведь ей почему-то нельзя, совершенно нельзя умирать, она ещё не завершила чего-то очень-очень важного, не нашла… кого? Что?.. Задыхаясь, на грани сознания она слышит чьи-то торопливые шаги, чувствует, как кто-то бережно, будто стеклянную, приподнимает её, касаясь плеч, а после и вовсе берет на руки, перенося в дом. Слышит голос – встревоженно корящий её за неосмотрительность, удерживающий в сознании, словно усилия рыбака, вычерпывающего воду из пробитой лодки, удерживают оную на плаву. Слабо улыбается, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице, но видит лишь расплывающееся пятно с чем-то белым в темных волосах. Тянет руку, желая коснуться щеки, отчего-то путаясь в светлом серебристом шарфе… и в который раз просыпается, пытаясь удержать рвущийся с губ крик… Поставив точку, Хисана откидывается на спинку стульчика, невидящим взглядом вперившись в блокнот и стол, словно всё ещё переживая произошедшее во сне. Но ведь сны – это всего лишь сны, и ничего более, всего лишь грезы, отражающие потаенные желания, страхи, переживания. Тогда почему ей кажется, что там, во снах она по-настоящему жила, о ней заботились и волновались… а ещё почему-то ей казалось, что она перед кем-то очень и очень виновата. Она не знала… до сих пор. Тряхнув головой, она отогнала от себя настырные видения и отправилась в душ. У неё было ещё несколько часов на то, чтоб привести себя в порядок и отправиться на работу более или менее спокойной. Выкрутив вентиль с горячей водой до упора, она подняла лицо, закрыв глаза, ощущая, как тугие струи воды обволакивают её. Вода всегда была её другом, не разбиваясь о тело, брызжа каплями, а принимая в себя, сливаясь с нею в единое целое, смывая все страхи и горести, даруя мгновения успокоения. Простояв под обжигающе-горячей водой несколько минут, Хисана добавила холодной, регулируя температуру, и потянулась за шампунем. Полчаса спустя – обновленная и теперь действительно отдохнувшая – вытирая голову полотенцем, она вышла из ванны, прошлепав босыми ступнями до кухни. Оставив полотенце на плечах, девушка достала турку и пачку кофе. Чашечка ароматной арабики со специями с утра – давний ритуал, требующий обязательного исполнения, иначе и день будет не день. К тому же, кофе помогал окончательно проснуться. Да и к чему отказывать себе в подобных маленьких капризах, когда времени до выхода ещё предостаточно? Предрассветная тишь всегда особенна, наполнена загадочностью, возможностями и теми идеями, которые после вполне могут назвать гениальными. Но Хисана любила эти мгновения не поэтому. Ей нравилось слушать, как на плите закипает кофе, нравилось наблюдать за сереющим на горизонте небом, нравился город – ещё сонный, только-только сбрасывающий усеянное алмазами-звездами покрывало ночи. И, конечно же, нравились мгновения умиротворения, когда можно ни о чем не думать, просто наслаждаться. Уже спустя несколько часов, выходя из дома и в сотый раз проверяя сумочку – не забыла ли чего – девушка взглянула на тронутые золотом листья растущего во дворе клена. И поправила шарф, дабы не просквозило случайно – осень, солнце пусть и ласковое, но ветер уже нес знобкую сырость и холод, забирающийся под одежду. Дорожка, усыпанная желтоватыми листьями, вела вдоль реки, мерно несущей темные воды вперед и дальше. Магазинчик цветов «Аойя» располагался неподалеку, из его окон можно было увидеть и реку, и дорожку, и проходящих мимо людей. «Аойя» славился сухими икебанами и вазонами, но не свежесрезанными цветами. Сюда приходили, если хотели порадовать близких чем-то необычным – неспешно бродили вдоль длинных стеллажей, заставленных всяческими растениями и композициями, от наиболее экзотических и до самых, что ни на есть простых. Общая атмосфера самого магазинчика не располагала к поспешности и суете, позволяя отыскать именно то, что пришлось бы по сердцу. Иногда её просили помочь, и Хисана с удовольствием помогала определиться с выбором, практически не ошибаясь, словно чувствуя – что и кому нужно… А ещё у неё был секрет. Тано Хисана видела призраков, могла с ними беседовать, иногда – даже касаться, ощущая текучее сопротивление воздуха там, где были полупрозрачные фигуры. Наверняка, именно благодаря этому она и узнала о синигами, одним летним погожим днем повстречав одного из них. Абараи Ренджи – так назвался высокий, татуированный, как тигр, рыжий парень, спутавший её со своей подругой. Хисана не знала, кто такая Кучики Рукия и отчего это имя отдается в груди болью, но надеялась, что Абараи-кун приведет её познакомиться, как обещал тогда. Впрочем, вот уже около полутора месяцев от него было ни слуху, ни духу, как в переносном, так и в прямом смысле, и она, увлекшись делами земными, совершенно забыла об этом обещании. - Падают звёзды, Падают листья на асфальт. Нам слишком поздно Что-то повернуть назад… - тихо напевала, протирая листочки фуксии влажной тряпочкой, думая о чем-то совершенно отвлеченном. Над входной дверью тихо зазвенели «ветряные колокольчики», давая знать – пришел покупатель. Хисана отложила тряпку, поставила пульверизатор рядом с вазоном, и, отерев руки о передник, поспешила навстречу вошедшему. Точнее – вошедшей. Улыбчивая кроха лет двенадцати с очаровательными ямочками на щеках и не менее очаровательными темными кудряшками с любопытством рассматривала окружающую обстановку. Кружащиеся пылинки в разноцветных лучах солнца, прошедших сквозь затейливый витраж, высокие полки, уставленные растениями и икебанами, проходы меж ними. Светлое дерево дощатого пола, в дальнем углу – кассовый аппарат и стойка, за которой вообще-то должен стоять продавец. Но Хисана встретила девочку у двери, улыбнувшись ей приветливо и получив ослепительную улыбку в ответ. Ещё спустя несколько минут стало понятно, зачем малышка пришла. За подарком для мамы. Дело всяко ответственное, и занявшее не менее получаса времени. Терпеливо выбрав «Самый Лучший Цветок», девушка завернула его в красивую упаковку и, рассчитавшись, проводила заботливое дитя к двери, зная, что среди полок с непривычки можно заблудиться. Покупатели приходили и уходили, унося с собой что-то, что помогло бы найти успокоение или наоборот, привнести оживленность в дом и душу. День миновал быстро, и, заперев «Аойю», она отправилась домой, любуясь сгущающимися над рекой сумерками. Небо всё ещё было светлым, но тоненький серпик Луны, обозначившейся в льдистой голубизне, явственно намекал, что стоит поторопиться. Спрятав руки в карманы золотисто-рыжего легкого пальто, она возвращалась, вспоминая свой сон и отчего-то улыбаясь. Было бы славно узнать – правда ль то, что приснилось? Или всё-таки просто очередная сказка, от которой сердце сжимается, словно бы в предвкушении чего-то необычного. Она не знала. Да и, пожалуй, пока не стремилась узнать, предпочитая ещё какое-то время томиться этим предвкушением. Ожиданием нового сна и нового воспоминания. Или тени этого воспоминания. Легкий ветерок гонял по дорожке листву, бросая её под ноги шелестящим покрывалом. Убирай или не убирай – все равно насыплется ещё. Но заботливыми дворниками большая часть листьев была уложена невысокими кипами на пока зеленой траве. Откуда-то явственно тянуло дымом, можжевеловой горечью и чем-то совершенно неуловимым. Не запахом, но тенью его. Замрешь, принюхаешься – и не почуешь вовсе, а вот если просто расслабиться, дать себе насладиться дыханием ветра, то вполне можешь ощутить эту едва заметную, пряную нотку прогретого в горне бруска металла, готовящегося стать клинком… Хисана вздрогнула и поправила шарф. Отчего-то ей стало совсем зябко… Дом встретил её тишиной и темными окнами. В который раз она подумала, что неплохо бы завести хотя бы котенка, чтоб встречал её, но всякий раз забывала сходить в город, в зоомагазин. После смерти родителей всё здесь казалось пустым, слишком большим и незаполненным. До сих пор она не находила в себе сил, чтоб войти в их комнату, перебрать вещи, что-то выбросить. Подобное казалось кощунством, неуважением и крайней степенью непочтительности. По крайней мере, для неё. - Я дома, - окликнула она пустоту, чтоб наполнить помещение звуками хотя бы собственного голоса. Раздевшись и приготовив себе привычный ужин, она всё думала о приснившемся. Кто же этот человек из сна? Отчего в его голосе слышалось столько заботы, что откуда-то изнутри навстречу этим воспоминаниям поднималась волна тепла? В свою комнату она вошла не включая свет, только настольную лампу, и, усевшись за столом, достала всё ту же тетрадь, решив записать в неё ещё и свои мысли. Она изредка делала подобные записи, но только тогда, когда было о чем сказать. Подперев подбородок ладонью и, прикрыв глаза, чтоб неяркое, золотистое свечение не мешало размышлять, Хисана надолго задумалась, как начать короткую повесть-исповедь, и… не заметила, как уснула. Лунные лучи серебрили легкие занавески, падая наискосок через кровать, теряясь в теплом свете настольной лампы, не позволяющей им коснуться уютно устроившей голову на руках девушки. Но остальная часть комнаты была погружена в ночной сумрак, скопившийся по углам тенями. В одном из углов тени на мгновение стали гуще, словно скрывали нечто, а после, если бы в комнате присутствовал кто-то ещё, он бы заметил, как из них соткалась высокая мужская фигура. И неслышно шагнула вперед, покачивая полами светлого хаори, тихо шурша складками хакама. Недоверчиво, словно остерегаясь замерла у границы светового круга, разглядывая спящую, и потянула руку. Свет коснулся бледных, словно давнишние лунные лучи, длинных пальцев, вызолотил узкую кисть, тронувшую чуть вьющиеся черные пряди. Девушка шевельнулась. Сонно глубоко вздохнула, поднимая голову и открывая глаза. Мужчина замер, так и оставшись стоять с протянутой к ней рукой, словно боясь двинуться с места, боясь, что это наваждение, и она растает утренней туманной дымкой, а то и вовсе окажется кем-то иным, но… - Ты? – удивления и недоверия в голосе Хисаны хватило бы на несколько кварталов Каракуры, да ещё бы и осталось немного. Лицо, то самое, которое она так долго пыталась вспомнить и не могла, владелец этого лица сейчас стоял перед нею с протянутой рукой, недоверчиво вглядываясь в неё самое. Но сквозь это недоверие уже проступала тихая какая-то, легкая и невесомая радость… - Я нашел тебя, Хисана, - она неуверенно коснулась его ладони, живой и теплой, как там, во снах… - Ты не помнишь меня? - Помню… - все сны, всё то, что она считала лишь тенями, разом облеклось плотью, так стремительно, так быстро, и ей казалось, сердце сейчас разорвется от такого количества противоречивых чувств. – Тебя зовут… зовут… - пытаясь поймать ускользающее имя. - Бьякуя… - тихая подсказка. И серые, спокойные глаза, лучащиеся счастьем.Падают звёзды, Падают листья на асфальт. Нам слишком поздно Что-то повернуть назад…